Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка - Дженнингс Гэри (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

В большинстве своем корреспонденция Dom Клемента касалась церковных рукописей и толкований библейских откровений. И далеко не все, что я узнал таким образом, вызывало в моей душе мальчишеское восхищение. Так, что-то показалось мне неправильным в письме епископа Патиена, в котором он без всякой нужды напоминал Dom Клементу слова Христа в Евангелии от Иоанна: «Да пребудут с тобой неимущие».

«Счастье для нас, христиан, заключено в поступках наших, – писал епископ. – Раздавая милостыню нищим, мы делаем души наши чище и обеспечиваем себе награду в будущем. В то же время забота о нищих – достойное занятие для наших женщин, которые в противном случае пребывали бы в праздности. Как мы сами говорим богатым семьям, которые гостеприимно открывают нам двери своих домов, когда мы путешествуем: “За то, что даете вы другому, вам воздастся на небесах”. И таким образом, где раньше бы богатый муж, возможно, построил акведук для своего города, теперь, прислушиваясь к нашим проповедям, он возводит великолепную церковь. Как прекрасно известно, богатые обычно искупают большинство грехов, и мы сами всегда готовы без устали молиться, дабы снять грехи с богатого и щедрого покровителя. Нет нужды добавлять: это гораздо прибыльней, чем церковная десятина, которую платит простой народ».

Однажды я даже бросил вопросительный взгляд на аббата, которого очень любил и уважал, когда он диктовал мне послание недавнему выпускнику семинарии города Кондатуса, где сам когда-то преподавал. Молодого человека только что рукоположили в священники, и Dom Клементом двигало желание дать ему совет, как лучше всего обращаться с паствой.

«Надо читать проповеди, не обращая внимания на простой народ; давать молоко – но не докучать более заумными вещами, не давать мясо. Однако не следует делать этого явно: образно говоря, надо перемешивать молоко и мясо в виде подливки. Если миряне когда-нибудь окажутся способными воспринять слово Господне без нашей помощи, если они смогут творить молитвы без посредника, тогда зачем им благословение священнослужителя? Его власть? И само духовенство?»

Вот так я, по крайней мере, получил некоторое представление о мире за пределами аббатства, прежде чем меня выпихнули в него.

4

Я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто те тринадцать лет, которые я провел в Балсан Хринкхен, состояли только из тяжелого труда и учебы. Наша долина была просторной и приятной местностью, я умудрялся урвать свободную от трудов и учебы минутку, чтобы насладиться природными красотами Кольца Балсама. Могу сказать, что приблизительно столько же ценных знаний, сколько мне дали наставники, рукописи и книги в самом аббатстве, я получил за его пределами.

Мне следует описать Балсан Хринкхен, ибо наверняка многие из моих читателей никогда там не бывали. Долина эта, составляющая примерно четыре римские мили в длину и ширину, окружена вертикальными скалами, по форме похожими на гигантскую подкову. Скалы эти, снабженные выемками, всегда напоминали мне гигантские занавески, которые вздымаются и закрывают долину. Наибольшей высоты – по крайней мере в тридцать раз больше человеческого роста – стена достигает в том месте, где подкова закругляется. В обе стороны от него высота скалистой стены постепенно снижается – вернее, так кажется. В действительности огороженная местность постепенно повышается, скалы сливаются с долиной и окружают ее огромным волнообразным плато, которое на старом языке называется Иупа, возвышенность. Единственная дорога из Балсан Хринкхен проходит между концами подковы. Достигнув возвышенности, она разветвляется: дорога на север ведет в Везонтио, а дорога на юг – в Лугдун, расположенный на большой реке Родан [18]. Множество рек поменьше пересекает это плато, там находится немало деревень, и есть даже один небольшой городок между Везонтио и Лугдуном.

Внизу, внутри Кольца Балсама, тоже была деревня, но она занимала такую же площадь, какую могут приблизительно занимать постройки на территории двух аббатств. Деревенька эта сплошь состояла из маленьких домиков с соломенными крышами, сложенных из прутьев и покрытых штукатуркой. Они принадлежали местным жителям, обрабатывающим земли аббатства Святого Дамиана или же свои собственные. Вдобавок тут имелись еще и мастерские ремесленников: гончара, кожевника, мастера, делающего повозки, и нескольких других. Деревня эта была полностью лишена признаков цивилизации: там не имелось даже рыночной площади, потому что местным жителям было совершенно нечего продавать или покупать. Если же они чего-то не могли сделать сами, то были вынуждены доставлять это из общины побольше, которая располагалась на Иупа.

Источник воды в нашей долине не был обычной рекой вроде тех, что во множестве пересекали плато; этот поток совершенно непостижимым образом вытекал из скалы, и никто из людей даже не догадывался, где он берет начало. Выше в скале, в том месте, которое я назвал «закруглением подковы», имелась громадная глубокая темная пещера, из нее-то и текла вода. С покрытого мхом и лишайниками края пещеры поток устремлялся вниз по нескольким террасам, образуя на каждой заводь. Наконец, после того как он переставал извиваться во всех направлениях (а это происходило на значительном расстоянии от подножия скалы, там, где вода текла вниз по долине), поток становился широким, глубоким и спокойным озером, на дальнем берегу которого и выросла деревня.

Лучшей частью потока было именно то место, где он низвергался со скального уступа пещеры и, сверкая и журча, устремлялся вниз по беспорядочно разбросанным террасам. Вокруг прозрачных заводей на всех террасах имелись наносы из почвы, которая была принесена в виде ила откуда-то из недр земли, где зарождался поток. Поскольку эти участки земли были слишком малы и труднодоступны, никто из земледельцев даже не пытался распахать их; здесь позволялось расти диким цветам, сочной траве, ароматным лекарственным травам и цветущим кустарникам. Таким образом, летом вся эта территория была просто прелестным местечком: тут можно было искупаться, поиграть или подремать на солнышке.

Множество раз я пробирался внутрь пещеры, откуда текла вода, заходил гораздо дальше, чем другие местные жители, робкие и нелюбопытные. Я всегда выбирал такое время, когда солнечные лучи проникали подальше вглубь – они никогда не проникали особенно далеко; мы в Балсан Хринкхен привыкли, что солнце за вершины западных скал, как тут выражались, «садится рано». Даже если я входил внутрь в точно определенное время, когда зеленый мох на выступах пещеры и зеленый виноград, свисающий с верхнего свода, были озарены золотистым светом солнца, его лучи освещали мне путь внутрь только на двадцать шагов. Но я, сколько мог, нащупывал путь в сгущающемся сумраке, не торопясь зажигать и расходовать факел. Я всегда приносил с собой по меньшей мере один факел: полый стебель болиголова, обернутый пропитанной воском куделью; в сумке на поясе у меня обязательно имелись кремень, огниво и похожий на гриб-дождевик трут, которым его можно было поджечь. Такой факел горит так же долго, как и свеча, но при этом гораздо ярче.

Если водный поток когда-то и был достаточно широким, чтобы покрывать пол пещеры от стенки до стенки, то не в мое время. Когда я был ребенком, там уже имелся просторный коридор по обеим сторонам. Разумеется, скала под ногами была чрезвычайно скользкой из-за брызг воды и измороси со свода пещеры. Но, к счастью, мои ботинки, единственная пара, были сделаны из недубленой шкуры с коровьих ног, волосяным покровом наружу. Копыта почти полностью срезали, но их часть оставалась на каблуках, и ботинки отлично цеплялись даже за ненадежный пол пещеры.

Мне так и не удалось пройти весь путь до истока, хотя раз или два я брал с собой целую связку факелов из стеблей болиголова. Однако я достаточно далеко продвинулся в других направлениях. Я вскоре обнаружил, что тоннель, по которому течет вода и который возник как пещера в скале, был всего лишь одним из многочисленных соединявшихся между собой проходов. Сначала я колебался, стоит ли исследовать боковые проходы: а вдруг там еще с языческих времен прятался какой-нибудь злобный демон skohl или же какое-нибудь чудище, которого должен бояться добродетельный человек, вроде похотливого суккуба. К тому же я опасался, что тоннели могут разветвиться и я просто заблужусь в лабиринте. Однако спустя какое-то время, немного освоившись под землей, я все-таки начал исследовать эти боковые проходы и постепенно изучил все, которые смог обнаружить, даже совсем маленькие отверстия, где мне приходилось двигаться на четвереньках, а иногда и ползти на животе. Я так и не встретил там никаких обитателей страшнее бледных безглазых ящериц и огромного количества летучих мышей, свисающих вниз головой с потолка пещеры: они просыпались лишь для того, чтобы зашуршать, запищать и обрызгать меня пометом. Проходы и впрямь часто ветвились, но я всегда мог вернуться тем путем, которым пришел, благодаря следам копоти, оставленным на потолке факелом.