Завтрашний ветер - Евтушенко Евгений Александрович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Ненавижу,
когда поучает ребенка отец,
не от мудрости
полысевший,
ненавижу, когда в педагогах —
и то полицейщина.
Так я вам говорю,
Магдалена,
бывшая женщина-
полицейский
и, к сожалению,
бывшая женщина...
Ровно посередине Амазонки горел пароход.
Пароход был маленький, обшарпанный, под эк-
вадорским флагом. По пылающей палубе мета-
лись люди. Но в воду они броситься боялись, потому-
что Амазонка кишела пираньями, оставляющими в те-
чение минуты только скелет от человеческого тела.
Две спущенные на воду лодки перевернулись, ибо
были перегружены, и ни один из людей не выплыл.
Трагедия оставшихся на борту людей была в том, что
пароход горел именно посередине.
Несколько индейцев на перуанском берегу, где
стоял и я, бросились к своим каноэ, но начальник по-
лиции остановил их:
— Не суйтесь не в свое дело... Все-таки это бли-
же не к нашей, а к бразильской территории... Ней-
тральные воды... К тому же эквадорский флаг. Я да-
же не помню, какие у нас с ними политические отно-
шения...
На другом, бразильском берегу тоже виднелись
безучастно созерцающие фигуры.
— Все-таки это ближе к перуанской территории...
наверно,— сказал тамошний начальник полиции и то-
же замялся по поводу отношений на сегодняшний день
с Эквадором.
Корабль медленно потонул на наших глазах вмес-
те с остатками команды. Ничего нет страшней, ког-
да люди брошены другими людьми.
Я долго не спал той ночью в поселке охотников
за крокодилами Летиции и почему-то вспомнил буль-
дозериста на Колыме Сарапулькина. Он бы не
бросил.
Внутри пирамиды Хеопса
подавленно, сыро, запуганно,
Крысы у саркофага шастают в полутьме.
А я вам расскажу
про саркофаг Сарапулькина,
бульдозериста на Колыме.
Сарапулькин вышел не ростом,
а грудью.
Она широченная —
не подходи,
и лезет сквозь продранную робу грубую
рыжая тайга
с этой самой груди.
И на груди,
и на башке он рыжий,
а еще на носу,
на щеках
и на ушах!
Хоть бы поделился веснушкой лишней!
Весь он —
как в золоте персидский шах!
Вот он выражается,
прямо скажем, крепенько.
Рычаг потянул
и на газ нажал,
зыркая
из-под промасленного кепора,
такого, что хоть выжми
и картошку жарь!
Шебутной,
баламутный,
около мутной
от промытого золота Колымы,
в свое выходное
заслуженное утро
Сарапулькин
ворочает
валуны.
Он делает сигналом
предостережение
сусликам,
выскочившим из-под корней,
и образовывается
величественное сооружение,
а не бессмысленная
гора из камней.
Ни на Новодевичьем,
ни на Ваганьковском
ничего подобного,
так-перетак!
«Слушай, Сарапулькин,
ты чо тут наварганиваешь?»
«Я,
товарищ,
строю себе саркофаг».
«Ты чо — рехнулся? Шарики за ролики?
Ты чо,
вообразил, что ты — фараон?»
«А ну отойдите от меня,
алкоголики,
или помогайте.
Не ловите ворон.
Я -
против исторического рабства и холопства.
Любого культа личности —
я личный враг.
Но чем я,
спрашивается,
хуже Хеопса?
Поэтому я строю себе саркофаг.
В России,
товарищи,
фараонами
рабочий класс
называл городовых.
Все лучшее сработано
рабочими мильонами,
а где —
я спрашиваю —
саркофаги у них?
Я ставил себе памятник
мостами и плотинами
За что меня в могилу пихать,
как в подвал?
Я никого
никогда
не эксплуатировал
и себя
эксплуатировать
не давал.
Я, конечно,
не Пушкин и не Высоцкий.
Мне мериться славой с ними нелегко,
но мне не нравится совет:
«Не высовываться!»
Я хочу высовываться
высоко!
365
Представьте,
товарищи,
страшную жизнь Пугачевой —
к ней все человечество лезет,
ей пишет,
звонит.
А я — похитрей.
Мне не надо прижизненной славы дешевой.
Я хочу после смерти быть знаменит!
По мнению скромников,
это нескромно,
неловко,
а я себе строю...
Пусть думает там, в Пентагоне, какой-то дурак,
что сооружается новая ракетная установка,
а это Сарапулькин строит себе саркофаг!
«Что это за штука?» —
спросит,
гуляя с детьми-крохотульками,
в трехтысячном году
марсианский интурист,
а ему ответят:
«Саркофаг Сарапулькина!
Был на Колыме
такой бульдозерист».
Ну что — помогаете
или за водкой потопали?
Вижу по глазам —
вам нужен фараон.
Кстати,
работаю исключительно на сэкономленном топливе,
так что государству
не наносится урон.
В ларек опоздаете?
Эх, вы, работяги!
Вы — не класс рабочий,
а так,
лабуда.
Делали бы лучше вы себе саркофаги,
может быть, пили бы меньше тогда...»
И всех фараонов отвергая начисто,
а также алкоголиков,
рвущихся к ларьку,
он их посылает
на то, чем были зачаты...
Это —
сарапулькинское фуку!
Лнтонио Грамши когда-то сказал: «Я — пессимист по
своим наблюдениям, но оптимист —
по своим действиям».
Я видел разруху войны,
но и мир лицемерный — разруха.
У лжемиротворцев —
крысиные рыльца в пушку.
Всем тем,
кто посеял голод и тела,
и духа, —
фуку!
Забыли мы имя строителя храма Дианы Эфесской,
но помним, кто сжег этот храм.
Непомерный почет фашистенку,
щенку.
Всем вам, Геростраты,
кастраты,
сажавшие,
вешавшие,—
фуку!
Достойны ли славы
доносчики и лизоблюды?
Зачем имена стукачей
позволять языку?
А вот ведь к Христу прососедилось липкое имя Иуды —
фуку!
За что удостоился статуй
мясник Александр Македонский?
А Наполеон — Пантеона?
За что эта честь окровавленному толстяку?
В музеях, куда ни ткнешься, —
прославленные подонки...
Фуку!
Усатым жуком навозным
прополз в историю Бисмарк.
Распутин размазан по книгам
подобно густому плевку.
Из энциклопедий всемирных
пора уже сделать бы высморк —
фуку!
А ты за какие заслуги
еще в неизвестность не канул,
еще мельтешишь на экране,
хотя превратился в труху,
ефрейтор — Колумб геноцида,
блицкрига и газовых камер?
Фуку!
И вам, кровавая мелочь,
хеопсы — провинциалы,
которые лезли по трупам—
лишь бы им быть наверху,
сомосы и Пиночеты,
банановые генералы,
фуку!
Всем тем, кто в крови по локоть,
но хочет выглядеть чистенько,
держа про запас наготове
колючую проволоку,
всем тем, в ком хотя бы крысиночка,
всем тем, в ком хотя бы фашистинка, —
фуку!
Джек Руби прославленней Босха.
Но слава ничтожеств — ничтожна,
п если нажать на кнопку втемяшится в чью-то башку,
свое последнее слово
планета провоет истошно:
фуку!
Сикейрос писал мой портрет.
Между нами на забрызганном красками табурете
стояла бутылка вина, к горлышку которой припадали
то он, то я, потому что мы оба измучились.
Холст был повернут ко мне обратной стороной, и
что на нем происходило, я не видел.
У Сикейроса было лицо Мефистофеля.
Через два часа, как мы и договорились, Сикейрос
сунул кисть в уже пустую бутылку и резко повернул
ко мне холст лицевой стороной. »
