- - Клюев Николай Алексеевич (читать книги бесплатно TXT) 📗
В ризе непорочно-жемчужной.
Телка ж бурая, с добрым носом,
И с молочным, младенческим взором...
Кружит врачеватель альбатросом
Над избой, над лысым косогором.
В теле буйство вешних перелесков:
Под ногтями птахи гнезда вьют,
В алой пене от сердечных плесков
Осетры янтарные снуют.
И на пупе, как на гребне хаты,
Белый аист, словно в свитке пан.
На рубахе же оазисы-заплаты,
Где опальный финик и шафран,
Где араб в шатре чернотканом,
Русских звезд познав глубину,
Славит думой, говором гортанным,
Пестрядную, светлую страну.
Между 1917 и 1918
257
О ели, родимые ели, —
Раздумий и ран колыбели,
Пир брачный и памятник мой,
На вашей коре отпечатки,
От губ моих жизней зачатки,
Стихов недомысленный рой.
Вы грели меня и питали
И клятвой великой связали —
Любить Тишину-Богомать.
Я верен лесному обету,
Баюкаю сердце: не сетуй,
Что жизнь как болотная гать,
Что умерли юность и мама,
И ветер расхлябанной рамой,
Как гроб забивают, стучит,
Что скуден заплаканный ужин,
И стих мой под бурей простужен,
Как осенью листья ракит,—
В нем сизо-багряные жилки
Запекшейся крови,— подпилки
И критик ее не сотрут.
Пусть давят томов Гималаи —
Ракиты рыдают о рае,
Где вечен листвы изумруд.
Пусть стол мой и лавка-кривуша —
Умершего дерева души —
Не видят ни гостя, ни чаш,—
Об Индии в русской светелке,
Где все разноверья и толки
Поет, как струна, карандаш.
Там юных вселенных зачатки —
Лобзаний моих отпечатки —
Предстанут, как сонмы богов.
И ели, пресвитеры-ели,
В волхвующей хвойной купели
Омоют громовых сынов.
Между 1916 и 191
825
8Утонувшие в океанах
Не восходят до облаков,
Они в подземных, пламенных странах
Средь гремучих красных песков.
До второго пришествия Спаса
Огневейно крылаты они,
Лишь в поминок Всадник Саврасый
На мгновенье гасит огни.
И тогда прозревают души,
Тихий Углич и праведный Псков
Чуют звон колокольный с суши,
Воск погоста и сыту блинов.
Блин поминный круглый недаром:
Солнце с месяцем — Божьи блины,
За вселенским судным пожаром
Круглый год ипостась весны.
Не напрасны пшеница с медом —
В них услада надежды земной:
Мы умрем, но воскреснем с народом,
Как зерно, под Господней сохой.
Не кляните ж, ученые люди,
Вербу, воск и голубку-кутью —
В них мятеж и раздумье о чуде
Уподобить жизнь кораблю,
Чтоб не сгибнуть в глухих океанах,
А цвести, пламенеть и питать,
И в подземных, огненных странах,
К небесам врата отыскать.
Между 1916 и 191
8259
Вот и я — суслон овсяный,
Шапка набок, весь в поту,
Тишиною безымянной
Славлю лета маету.
Эво, лес, а вот проселок,
Талый воск березняка,
Журавлиный, синий волок
Взбороздили облака.
Просиял за дальним пряслом
Бабий ангел Гавриил,
Животворным, росным маслом
Вечер жнивье окропил:
Излечите, стебли, раны —
Курослеп, смиренный тмин;
Сытен блин, кисель овсяный
На крестинах и в помин.
Благовестный гость недаром
В деревушку правит лёт —
Быть крестинам у Захара
В золотистый умолот.
Я суслон, кривой, негожий,
Внемлю тучке и листу,
И моя солома — ложе
Черносошному Христу.
260
Осенние сумерки — шуба,
А зимние — бабий шугай,
Пролетние — отрочьи губы,
Весна же — вся солнце и рай.
У шубы дремуча опушка,
Медвежья, лесная душа,
В шугае ж вещунья-кукушка
Тоскует, изнанкой шурша.
Пролетье с весною — услада,
Их выпить бы бражным ковшом...
Есть в отроках хмель винограда,
Брак солнца с надгубным пушком.
Живые, нагие, благие,
О сумерки Божьих зрачков,
В вас, желтый Китай и Россия,
Сошлися для вязки снопов!
Тучна, златоплодна пшеница,
