Завтрашний ветер - Евтушенко Евгений Александрович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
мир классической русской и французской литерату-
ры. Но ведь не всем в мире попадаются такие доб-
рые руки. Сложен этот вечный город Париж, в кото-
ром поскрипывает тонкое, умное перо Натали Сар-
рот, а за углом показывают патологически бездар-
ный фильм. Нравственность не имеет права быть
пассивной, когда безнравственность так воинствую-
ще агрессивна. И может быть, наспех замытое, но
не стертое до конца пятно крови на асфальте перед
моим парижским окном у бара, где ночью кого-то
убили,— это результат одного из таких фильмов?
Вот о чем я думал на следующее утро, проходя
мимо этого пятна. А рядом по тротуару шли пари-
жане к своим избирательным участкам. И может
271
быть, многие из них думали о других таких же за-
мытых или потенциальных пятнах, когда проголосо-
вали за перемены.
з
Голосование было тихим, я. бы даже сказал,
чинным. Избирательные участки находились в шко-
лах, в районных магистратах, и около входов с без-
участным видом спокойно переговаривались друг с
другом свежевыбритые ажаны, вполглаза наблюдая
за порядком, которого, впрочем, никто не нарушал.
Бурные майские дни шестьдесят восьмого года ни-
чем не проплескивались в майские дни восемьдесят
первого. Незадолго до дня голосования Жискар
д'Эстен приезжал возложить венок к Вечному огню в
память Неизвестному солдату на Елисейских полях.
Одной из немногих ошибок президента, которые
признал он сам, была отмена празднования Дня
победы над фашистской Германией. Президент объ-
яснял отмену праздника желанием дружбы с ФРГ.
Но многие французы, участвовавшие в Сопротивле-
нии, задавали естественный вопрос: почему одно
противоречит другому? Ошибка была признана, но
запоздало.
Вечером, когда было объявлено о результатах
выборов, десятки тысяч людей собрались на площа-
ди Бастилии, восторженно выплескивая свои на-
дежды на будущее. Впервые президентом Франции
стал социалист. Отнюдь не всех это радовало, но те,
кто не радовался, сидели дома. А те, кто считал эту
победу своей победой, — вышли на улицу. Я поехал
в Латинский квартал — центр событий. Вереницы
недорогих машин медленно ехали вдоль бульвара,
несмотря на дождь, наполненного людьми, и оглуши-
тельно бибикали, музыкой клаксонов выражая свое
отношение. Вдоль бульвара шли рядами школьники
вместе с учителями, распевая «Марсельезу».
На следующий день в кафе «Куполь», прослав-
ленном месте встреч литераторов, я увиделся с Ро-
бером Сабагье — автором 15 романов, 6 книг сти-
хов, двух книг статей и фундаментального шести-
томника «История французской поэзии». Если у
272
Турнье лицо учителя или служащего, то у Сабатье
лицо рабочего. Он из рабочей семьи. Сегодняшняя
французская интеллигенция давно перестала быть
аристократической и стала, по русскому выраже-
нию, «разночинной». Я попросил Сабатье хотя бы
коротко рассказать о главных направлениях совре-
менной французской поэзии.
— Мозаика довольно разнообразная. Есть на-
правление афористическое — Рене Шар, Анри Ми-
ню... Есть направление, которое я бы назвал сан-
франиисской школой. Оно включает в себя много
молодых поэтов, прямо не ангажированных. Среди
ангажированных поэтов выделяется Гийевик. А есть
такие имена, как Пьер Эмманюэль, Жан-Клод Ре-
нар, Пьер Остье, Ив Бонсуар. Это не группа. Каж-
дый из них представляет лишь самого себя, но всех
их объединяет общее уважение к языку, к форме.
Они соблюдают архитектуру ритма (что не всегда оз-
начает соблюдение рифмы). Существуют такие груп-
пы, как «Планетер» в Провансе, «Децентралисты» в
Бретани. Они отталкиваются от фольклорной формы,
НО идут еще дальше. Для них характерно физическое
ощущение природы — они близки вашему Есенину...
Я подумал о том, что трагическая малочислен-
ность поэзии во Франции имеет и свои исключения.
Я рассказал Сабатье о только что происходившем
рачговоре о поэзии с таксистом, который вез меня в
«Куполь». Он прекрасно знает не только француз-
ских поэтов, но и Пушкина, Маяковского и, к мое-
му удивлению, Есенина. Для московского таксиста
это было бы естественно, а вот для парижского...
Сабатье улыбнулся:
— Не принимайте таксистов за народные мас-
I ы Шоферы такси — индивидуалисты, они даже
вынуждены читать, когда нет пассажиров. Рабоче-
му, если он стоит перед изнурительным конвейером
и должен целый день повторять одни и те же дви-
м пня, тяжелее прорваться к поэзии, хотя и здесь
бывают исключения. К тому же поэзия сейчас без
рифм, и она трудней запоминается.
— Что же с матушкой-рифмой?
— Она исчезла из большинства поэтов (за иск-
лючением немногих, например, Пьера Эмманюэля и
ИФНЯ). Когда-то были громкие дискуссии между сто-
273
ройниками рифмы и ее противниками. Теперь они
стихли. Я заметил, что этот вопрос — за или против
рифмы — поднимается сейчас лишь посредственны-
ми поэтами, которые хотят, чтобы их заметили. Ни-
кто не занимается поисками свежих рифм. А вот в
средние века поэты были посмелее и рифмовали да-
же «имаж — арбр».
— Если бы я задал вам вопрос: кто были са-
мые великие пять писателей за всю историю миро-
вой литературы?
Сабатье ответил, не задумываясь:
— Гомер, Данте, Рабле, Уитмен, Толстой.
— А какой ваш самый любимый афоризм?
— Для того чтобы изменить жизнь, надо изме-
нить человека. Но человек не изменяется.
— Считаете ли вы, что это именно так? — спро-
сил я.
— Слишком много доказательств этому, — вздох-
нул Сабатье.
— Но ведь есть и другие доказательства, — не
сдавался я.
— Их не так много, как хотелось бы... Но вы пра-
вы, они все-таки есть, — и Сабатье вдруг пере-
менился, зажегся. — Я радовался вчера результа-
там выборов от всей души. Я всегда себя чувство-
вал левым, таким меня сделала моя биография.
Отец был кузнецом в Оверни. С двенадцати лет я
работал в типографии: мыл машины, подметал полы,
был наборщиком. В своем последнем романе я это
описал. Я вырос в рабочей среде, где социалистиче-
ская ориентация естественна. В 43-м году немцы
хотели увезти в Германию, но я бежал и вступил в
группу Сопротивления. Честно скажу, я не приспо-
соблен для того, чтобы воевать, и во время войны
чувствовал себя иногда Пьером Безуховым на Бо-
родинском поле. А когда я увидел в этой роли Бон-
дарчука, то сказал себе: это я в молодости.
— Верите ли вы, что человечество может услы-
шать голос поэта, восстающего против социальной
несправедливости?
— О, если я в чем-то уверен, так это в силе че-
ловеческого голоса! Роль поэта — это роль такого
голоса, который должен быть услышан всеми людь-
ми. Так было, начиная с Орфея. Я не считаю, что
274
одни люди должны считаться маленькими, а дру-
гие — большими. Это мое чисто писательское и по-
литическое убеждение.
Распрощавшись с Робером Сабатье и шагая по
парижским улицам под шумящими каштанами, вы-
бросившими в воздух свои накопленные за зиму в
почках белоснежные цветы, и небольшими, но тоже
честно зеленеющими кустами, я вспомнил слова На-
1 ал и Саррот: «Необязательно любить только боль-
шие деревья».
За три недели, проведенные в майском Париже,
я не изменил своей привычке бегать 4—5 километров
каждое утро. В районе, где я жил, к сожалению, не
было больших парков. Надев свои кеды с еще при-
липшей к ним переделкинской землей, я бегал по
