Стихи - Мандельштам Осип Эмильевич (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
Только там, где твердь светла, Черно-желтый лоскут злится, Словно в воздухе струится Желчь двуглавого орла. 1915
* * *
О свободе небывалой Сладко думать у свечи. - Ты побудь со мной сначала,Верность плакала в ночи,
Только я мою корону Возлагаю на тебя, Чтоб свободе, как закону, Подчинялся ты, любя...
- Я свободе, как закону, Обручен, и потому Эту легкую корону Никогда я не сниму.
Нам ли, брошенным в пространстве, Обреченным умереть, О прекрасном постоянстве И о верности жалеть ! 1915
* * *
Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины: Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи, На головах царей божественная пена, Куда плывете вы ? Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи ?
И море, и Гомер - все движется любовью. Кого же слушать мне ? И вот Гомер молчит, И море черное, витийствуя, шумит И с тяжким грохотом подходит к изголовью. 1915
* * *
Обиженно уходят на холмы, Как Римом недовольные плебеи, Старухи овцы - черные халдеи, Исчадье ночи в капюшонах тьмы.
Их тысячи - передвигают все, Как жердочки, мохнатые колени, Трясутся и бегут в курчавой пене, Как жеребья в огромном колесе.
Им нужен царь и черный Авентин, Овечий Рим с его семью холмами, Собачий лай, костер под небесами И горький дым жилища и овин.
На них кустарник двинулся стеной И побежали воинов палатки, Они идут в священном беспорядке. Висит руно тяжелою волной. 1915
* * *
С веселым ржанием пасутся табуны, И римской ржавчиной окрасилась долина; Сухое золото классической весны Уносит времени прозрачная стремнина.
Топча по осени дубовые листы, Что густо стелются пустынною тропинкой, Я вспомню Цезаря прекрасные черты Сей профиль женственный с коварною горбинкой !
Здесь, Капитолия и Форума вдали, Средь увядания спокойного природы, Я слышу Августа и на краю земли Державным яблоком катящиеся годы.
Да будет в старости печаль моя светла: Я в Риме родился, и он ко мне вернулся; Мне осень добрая волчицею была И - месяц Цезаря - мне август улыбнулся. 1915
* * *
Я не увижу знаменитой "Федры" В старинном многоярусном театре, С прокопченной высокой галереи, При свете оплывающих свечей. И, равнодушен к суете актеров, Сбирающих рукоплесканий жатву, Я не услышу, обращенный к рампе, Двойною рифмой оперенный стих:
- Как эти покрывала мне постылы...
Театр Расина ! Мошная завеса Нас отделяет от другого мира; Глубокими морщинами волнуя, Меж ним и нами занавес лежит. Спадают с плеч классические шали, Расплавленный страданьем крепнет голос, И достигает скорбного закала Негодованьем раскаленный слог...
Я опоздал на празднество Расина !
Вновь шелестят истлевшие афиши, И слабо пахнет апельсинной коркой, И словно из столетней летаргии Очнувшийся сосед мне говорит: - Измученный безумством Мельпомены, Я в этой жизни жажду только мира; Уйдем, покуда зрители-шакалы На растерзанье Музы не пришли !
Когда бы грек увидел наши игры... 1915
* * *
"Как этих покрывал и этого убора Мне пышность тяжела средь моего позора!"
- Будет в каменной Трезене Знаменитая беда, Царской лестницы ступени Покраснеют от стыда, ................................ ................................ И для матери влюбленной Солнце черное взойдет.
"О, если б ненависть в груди моей кипела, Но, видите, само признанье с уст слетело".
- Черным пламенем Федра горит Среди белого дня. Погребальный факел чадит Среди белого дня. Бойся матери ты, Ипполит: Федра - ночь - тебя сторожит Среди белого дня.
"Любовью черною я солнце запятнала..." ................................
- Мы боимся, мы не смеем Горю царскому помочь. Уязвленная Тезеем, На него напала ночь. Мы же, песнью похоронной Провожая мертвых в дом, Страсти дикой и бессонной Солнце черное уймем. 1915, 1916
Зверинец
Отверженное слово "мир" В начале оскорбленной эры; Светильник в глубине пещеры И воздух горных стран - эфир; Эфир, которым не сумели, Не захотели мы дышать. Козлиным голосом, опять, Поют косматые свирели.
Пока ягнята и волы На тучных пастбищах водились И дружелюбные садились На плечи сонных скал орлы, Германец выкормил орла, И лев британцу покорился, И галльский гребень появился Из петушиного хохла.
А ныне завладел дикарь Священной палицей Геракла, И черная земля иссякла, Неблагодарная, как встарь. Я палочку возьму сухую, Огонь добуду из нее, Пускай уходит в ночь глухую Мной всполошенное зверье !
Петух и лев, широкохмурый, Орел и ласковый медведь Мы для войны построим клеть, Звериные пригреем шкуры. А я пою вино времен Источник речи италийской И в колыбели праарийской Славянский и германский лен !
Италия, тебе не лень Тревожить Рима колесницы, С кудахтаньем домашней птицы Перелетев через плетень ? И ты, соседка, не взыщи Орел топорщится и злится: Что, если для твоей пращи Тяжелый камень не годится ?
В зверинце заперев зверей, Мы успокоимся надолго, И станет полноводней Волга, И рейнская струя светлей, И умудренный человек Почтит невольно чужестранца, Как полубога, буйством танца На берегах великих рек. 1916, 1935
* * *
В разноголосице девического хора Все церкви нежные поют на голос свой, И в дугах каменных Успенского собора Мне брови чудятся, высокие, дугой.
И с укрепленного архангелами вала Я город озирал на чудной высоте. В стенах Акрополя печаль меня снедала По русском имени и русской красоте.
Не диво ль дивное, что вертоград нам снится, Где голуби в горячей синеве, Что православные крюки поет черница: Успенье нежное - Флоренция в Москве.
И пятиглавые московские соборы С их итальянскою и русскою душой Напоминают мне явление Авроры, Но с русским именем и в шубке меховой. 1916
* * *
На розвальнях, уложенных соломой, Едва прикрытые рогожей роковой, От Воробьевых гор до церковки знакомой Мы ехали огромною Москвой.
А в Угличе играют дети в бабки И пахнет хлеб, оставленный в печи. По улицам меня везут без шапки, И теплятся в часовне три свечи.
Не три свечи горели, а три встречи Одну из них сам Бог благословил, Четвертой не бывать, а Рим далече И никогда он Рима не любил.
Ныряли сани в черные ухабы, И возвращался с гульбища народ. Худые мужики и злые бабы Переминались у ворот.
Сырая даль от птичьих стай чернела, И связанные руки затекли; Царевича везут, немеет страшно тело И рыжую солому подожгли. 1916
Соломинка
1
Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне И ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок, Спокойной тяжестью, - что может быть печальней, На веки чуткие спустился потолок,
Соломка звонкая, соломинка сухая, Всю смерть ты выпила и сделалась нежней, Сломалась милая соломка неживая, Не Саломея, нет, соломинка скорей !
В часы бессонницы предметы тяжелее, Как будто меньше их - такая тишина ! Мерцают в зеркале подушки, чуть белея, И в круглом омуте кровать отражена.
Нет, не соломинка в торжественном атласе, В огромной комнате над черною Невой, Двенадцать месяцев поют о смертном часе, Струится в воздухе лед бледно-голубой.
Декабрь торжественный струит свое дыханье, Как будто в комнате тяжелая Нева. Нет, не соломинка - Лигейя, умиранье, Я научился вам, блаженные слова.
2 Я научился вам, блаженные слова: Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита. В огромной комнате тяжелая Нева, И голубая кровь струится из гранита.
Декабрь торжественный сияет над Невой. Двенадцать месяцев поют о смертном часе. Нет, не соломинка в торжественном атласе Вкушает медленный томительный покой.
В моей крови живет декабрьская Лигейя, Чья в саркофаге спит блаженная любовь. А та, соломинка - быть может, Саломея, Убита жалостью и не вернется вновь ! 1916
* * *
1
Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает, Но, как медуза, невская волна Мне отвращенье легкое внушает. По набережной северной реки Автомобилей мчатся светляки, Летят стрекозы и жуки стальные, Мерцают звезд булавки золотые, Но никакие звезды не убьют Морской воды тяжелый изумруд.
