Том 6. Письма 1860-1873 - Тютчев Федор Иванович (серия книг TXT) 📗
Тютчевой Эрн. Ф., 22 сентября 1869
Pétersbourg. Lundi. 22 septembre <18>69
Tu me demandes dans ta dernière lettre plus de détails sur ce qui me concerne. En voici. Hier soir, en rentrant chez moi, j’apprends qu’un grand scandale venait de s’y passer par le fait du malheureux Job. Rentré ivre d’une prétendue course au cimetière du couvent des Femmes, il s’est pris de querelle avec l’isvoschik qui l’avait amené, et, au lieu de le payer en monnaie, il l’a gratifié de deux énormes soufflets. Puis — chose douloureuse à dire — il s’est attaqué au pauvre Brochet qui, lui aussi, a eu à subir le même traitement que l’isvoschik. Sur ce on est allé quérir la police, et on a emmené l’énergumène Иов au violon. — L’indignation de la cour de l’église Arménienne, témoin involontaire de toutes ces violences, est générale, et on me demande à grands cris le renvoi immédiat de ce perturbateur du repos public, ce que je suis assurément très disposé à accorder. — Pour le moment il est au violon où il sera gardé, à ma demande, pendant deux fois vingt-quatre heures. Je suis allé mettre Dima au fait de ce qui s’est passé et l’ai engagé à me prêter le concours de sa présence, quand il s’agira de la remise des clefs, attendu que j’ignore absolument la qualité des objets confiés par vous à la garde de ce drôle et que le timoré Brochet, pour mettre sa responsabilité à couvert, aimerait pouvoir s’appuyer du témoignage de Dima. Voilà, assurément, une sotte histoire, et avec le caractère méchant et sournois de l’individu on ne peut jamais être sûr qu’elle n’ait quelque mauvaise queue à sa suite . C’est du moins là l’appréhension du Brochet…
Avant hier, samedi, je suis allé dîner chez les Wiasemsky. Mais comme ce jour-là c’était la fête de la jeune Comtesse Chérémetieff, leur petite-fille, je me suis à leur demande joint à eux pour aller fêter de compagnie les vingt ans révolus de la jeune femme. Elle est très gentille et son mari aussi, et cela fait un très joli couple… Il y a donc d’heureux mariages… En rentrant le lendemain en ville, j’y ai trouvé une dépêche télégraphique, arrivée en mon absence, de la part d’Aksakoff, m’annonçant qu’il ne passerait pas par Pétersbourg et qu’il comptait faire prendre à sa mère et à son funèbre cortège le chemin de fer d’Orel . Ainsi il aura passé à votre porte…
Rien de certain jusqu’à présent au sujet de l’Impératrice. On croit généralement ici qu’elle ne retournera pas pour l’hiver à Pétersb
Voici mon bulletin. Il me semble qu’il est suffisamment riche de faits et de renseignements. Je n’ai plus rien à y ajouter. Le temps, grâce aux gelées du matin, est clair et beau dans le genre froid. Ma santé n’est pas mauvaise. J’embrasse Marie. T. T.
Петербург. Понедельник. 22 сентября <18>69
В своем последнем письме ты просишь сообщать тебе больше подробностей, касающихся моего существования. Изволь. Приезжаю вчера вечером домой и узнаю о грандиозном скандале, учиненном злосчастным Иовом. Возвратившись пьяным якобы с кладбища Новодевичьего монастыря, он поругался с привезшим его извозчиком и вместо того, чтобы расплатиться с ним деньгами, вознаградил его двумя увесистыми затрещинами. Потом — страшно сказать — он набросился на бедного Щуку и отделал его так же, как извозчика. Тут привели полицию и разбуянившегося Иова забрали в участок. — Двор Армянской церкви, ставший невольным свидетелем всех этих бесчинств, единодушно негодует, и меня настоятельно просят немедленно отказать от места этому возмутителю общественного спокойствия, что я, разумеется, сам расположен сделать. — Сейчас он в участке, где его по моей просьбе продержат двое суток. Я заглянул к Диме, чтобы доложить ему о случившемся и взять с него обещание, что он поддержит меня своим присутствием, когда дело дойдет до сдачи ключей, ведь я понятия не имею, какие вещи ты передала на хранение этому негодяю, да и опасливый Щука, дабы не брать на себя ответственности, хотел бы иметь возможность спрятаться за Димину спину. Вот уж поистине глупая история, а при гадком и лживом характере этого субъекта нет ни малейшей уверенности, что у нее не будет какого-нибудь скверного продолжения . Во всяком случае, Щука этого боится…
Позавчера, в субботу, я поехал обедать к Вяземским. Но поскольку то был день рождения их внучки, юной графини Шереметевой, я по их приглашению отправился вместе с ними праздновать двадцатилетие молодой особы. Она необычайно мила, муж ее тоже, а вместе они — очаровательная пара… Есть же счастливые браки… Вернувшись на другой день в город, я нашел там принесенную в мое отсутствие телеграмму от Аксакова, которой он извещает меня, что не заедет в Петербург и рассчитывает перевезти свою мать вместе с погребальным кортежем по орловской железной дороге . Таким образом, он проедет мимо вас…
Об императрице до сих пор ничего толком не известно… Здесь склоняются к тому, что она не вернется на зиму в Петербург, но относительно всего прочего догадок не строят. Что до государя, то его по-прежнему ждут к 10 октября в Царском. — Дарья в письме к своему брату Карлу Петерсону сообщает, что 14/26 сего месяца получила распоряжение императрицы и собирается в дорогу .
Вот мой отчет. Мне кажется, он достаточно уснащен фактами и всяческими сведениями. Мне больше нечего добавить. Погода, благодаря утренним заморозкам, стоит студено ясная и погожая. Чувствую я себя сносно. Обнимаю Мари.
Ф. Т.
Похвисневу М. Н., 25 декабря 1869
Прежде всего позвольте мне, почтеннейший Михайло Николаевич, поздравить вас с нынешним великим праздником и потом от души поблагодарить вас за ваше милое, доброе участие в моих немощах и страданиях. Очень сожалею, что в самом начале моей болезни я не мог воспользоваться посещением вашим. Надеюсь, что дней через несколько в состоянии буду сам явиться к вам с моею благодарностью.
Много утешили вы меня надеждою, что на этот раз чиновники Комитета ин<остранной> ценз<уры> будут, как говорится, взысканы монаршею милостию. Это для меня более чем личное одолжение, и мне особенно приятно к вам отнести, почтеннейший Михайло Николаевич, первое заявление моей признательности по этому случаю.
Не удостоится ли если не милостей, так помилованья и русская печать, которая, в сложности, не худо, право, служит русскому делу? Не следует упускать из виду, что настают такие времена, что Россия со дня на день может быть призвана к необычайным усилиям — невозможным без подъема всех ее нравственных сил, — а что гнет над печатью (хотя, благодаря вам, менее ощутительный с некоторых пор) нимало не содействует этому нравственному подъему.
Примите, прошу вас, милостивый государь Михайло Николаевич, сочувственное заявление моего искреннего и глубокого к вам уважения и совершенной преданности.
Ф. Тютчев
