Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Не столько с целью, сколько машинально
К себе рванула сумочку слегка.
Ударили меня сначала в спину.
Потом… А, право, хватит вспоминать!
Как холодно у нас, я просто стыну!
Давай чаи, Варюша, распивать!
Мигнул в окошко вечер фонарем
И лучик протянул к душистой булке.
— Как странно, Галя, мы с тобой живем
Вот здесь, в одном и том же переулке.
А прежде не встречались никогда.
Хоть, может быть, и видели друг друга.
— Пусть так… Но там, где грянула беда,
Куда надежней и верней подруга.
ЧАСТЬ II
Глава IV ТАНЯ
1
Хлещет дождь по листьям и по веткам,
Бьет, гудит, упругий и прямой,
Дальний берег скрыт за плотной сеткой,
Дымчатой, холодной, слюдяной.
Пляшет дождь веселый, голоногий,
Мутные взбивая пузыри.
Пляшет вдоль проселочной дороги,
Бьет чечетку с утренней зари.
Мало стука — он ударит градом.
Лес шумит от ледяной шрапнели…
А они стоят недвижно рядом
Под плащом высокой статной ели.
Дождь застал их на глухом проселке,
По дороге к лагерю. И вот
Третий час колючие иголки
Их в лесу спасают от невзгод.
С четырех сторон — стена воды…
Кажется, ни людям, ни зверям
Не сыскать их даже по следам.
Впрочем, в дождь какие уж следы?!
В рюкзаке мешочек с образцами
Да промокших спичек коробок,
Маленький пакетик с сухарями,
Шесть картошин, соль да котелок.
Влажный ветер, рыща по округе,
Холодком колючим донимает
И озябших путников друг к другу
Все тесней и ближе придвигает.
Как странны невольные объятья.
Все яснее у груди своей
Грудь девичью под намокшим платьем
Чувствует взволнованный Андрей.
Надо б как-то сразу распрямиться.
Пошутить беспечно, отстраниться.
Только он, как раз наоборот,
Не назад подался, а вперед.
Что виной тут: тихий посвист птицы?
Ветра ли пьянящего глоток?
Танины ли длинные ресницы?
Он и сам ответить бы не мог.
А Татьяна? Что же нынче с нею?
Где ледок ее спокойных глаз?
Почему так ласково к Андрею
Вдруг прильнула девушка сейчас?
Кто сумеет разобраться в этом?
Право, глупо спорить и гадать!
Легче звезды в небе сосчитать,
Чем сердечным овладеть секретом!
Все сейчас красноречивей слов:
Тихий вздох, пожатие руки…
Что же это: новая любовь
Иль минутной вспышки огоньки?
С вышины сквозь толщу серых туч
Вниз скользнул веселый теплый луч.
А за ним, как будто в море хлеба,
Вспыхнул васильком кусочек неба.
Он был влажный, он был синий-синий, —
Будто взгляд, знакомый с детских лет,
И казалось, он воскликнул: «Нет!»
Крикнул с болью голосом Галины.
Да, конечно, только показалось.
Ну какой там голос в самом деле?!
Только радость словно б вдруг сломалась
И метнулась в гущу старых елей.
Что ж потом? Ведь из любимых глаз
Хлынет столько неподдельной муки!
Огонек свернулся и погас…
Сжались губы, и ослабли руки…
— Что костер? Нет, нам не до костра. —
Голос сух и непривычно колок.
— Дождь уже кончается. Пора.
Скоро вечер. Поспешим, геолог!
— Нам, — сказал Андрей, — идти немного,
Лагерь наш вон там, за тем бугром.
Что ж, пошли, пока видна дорога.
Через час, я думаю, дойдем.
Вот и холм. И вмиг застыли двое;
Лагерь словно бурею смело,
А внизу чернело небольшое
Вовсе не знакомое село.
— Заблудились! — ахнула Татьяна. —
Ну, геолог, драть тебя и драть.
Так всегда бывает, как ни странно,
Если карт и компаса не брать.
Где же нам искать теперь ночлега?
— Здесь, — ответил Громов, — решено. —
Позади вдруг скрипнула телега
И раздался зычный голос: — Но-о-о!
На подводе высилась старуха,
В сапогах, в большом дождевике,
В заячьем залатанном треухе
И с кнутом в морщинистой руке.
— Бабка! Далеко ль до Белых Кочек?
И какое там внизу село?
— Это вон Аркашино, сыночек…
— Ишь куда нас, Громов, занесло!
— А до Кочек сколько?
— Верст двенадцать. —
Бабкин голос — ерихонский бас.
— Бабушка, а вы домой сейчас?
— Да куда же мне еще деваться?
Медсестру вон отвезла в район.
Вымокла и все кляла дорогу.
А по мне, что взмокла, слава богу!
Жить в деревне был ей весь резон.
А она, прожив здесь три недели,
Застонала: «Скука, тошнота…
Доктор строг… Все книжки надоели,
Так-де и завянет красота».
Вот и отвезла я стрекозу.
А про вас мне баяли словечко.
Вы тут камни ищете на речке.
Лезьте. Я к себе вас отвезу.
Таня тихо: — Может, неудобно?
Может, мы стесним? У вас семья?
— Я семью вам опишу подробно:
Вся семья — мой серый кот да я…
Только пусть я бабка, пусть седая,
Но силенки все ж во мне крепки,
Да и должность у меня мужская.
Я колхозный конюх, голубки.
Вечереет… Солнце кистью яркой
Прикоснулось к каждому листу
И в большую радужную арку
Вставило всю эту красоту.
В маленьком багряном озерке
Алые, в густых лучах заката,
Утка и пунцовые утята
Медленно плывут невдалеке.
Вон березка белый стан сгибает
И, стыдливо прячась за кустом,
Свой наряд зеленый отжимает,
Ежась под холодным ветерком,
Да, в тот вечер все вокруг сверкало
Тысячами радостных огней.
— Хорошо! — Татьяна прошептала.
— Очень! — тихо вымолвил Андрей.
2
Все небо к ночи снова занесло,
По стеклам зябко покатились слезы,
Но в хате бабки Аннушки тепло,
Здесь пряный запах меда и березы.
Бормочет, остывая, самовар,
С его загаром медным, как ни странно,
Отважно спорит бронзовый загар
Хозяйки дома, моющей стаканы.
У печки на протянутом бруске
Висят костюмы мокрые гостей
А их самих, одетых налегке,
Усталых и прозябших до костей,
Отправила старуха на лежанку,
Сказавши басом: — Грейтесь-ка пока.
Дорога в дождь, конечно, не сладка.
Ну, ничего, зато уж спозаранку —
Куда тебе ненастье иль гроза —
Погода будет ясной, как слеза.
Коль говорю, так вы уж верьте мне,
Ведь мой «баромет» у меня в спине.
Приятно после слякотной дороги,
Поужинав, улечься на печи
И чувствовать, как спину, плечи, ноги
Под шубой согревают кирпичи.
Посуду всю убрав в пузатый шкаф,
Уселась бабка важно за газету.
Вдруг кто-то, в раму часто застучав,
Протяжно крикнул: — Тетка Анна, где ты?!
Хозяйка, перегнувшись через стол,
Взволнованно спросила: — Что ты, Настя?
— Да с нашей Резвой, бабушка, несчастье,
Ей бык на ферме шею распорол!
Где ломота в коленях?! Быстро, споро
Метнулась бабка, будто на пожар.
Схватила телогрейку: — Я не скоро…
Вы отдыхайте… Грейте самовар…
Дверь хлопнула. Прогрохали ступени,
И тишина… Они теперь вдвоем…
И сразу же неловкое смущенье
Их молчаливо стиснуло кольцом.
— Люблю я сказки страшные, Танюша.
Ты б рассказала? — пошутил Андрей.
— Ну что же, пострашней так пострашней,
Могу, геолог, коли хочешь, слушай.
Жила-была принцесса… Впрочем, хватит!
Ты помнишь наш дорожный разговор
О затонувшем парусном фрегате,
Про институтский бал и мой позор?
Верней, не про позор, а про обиду
На то, что он не понял ничего,
Пришел с другой… Взглянул и не увидел,
А я ждала, я так ждала его!
Потом я часто думала о ней.
О той… Другой… Ну чем приворожила?
Ведь я лицом не хуже, ей-же-ей!
Ум? Но и тут я вряд ли б уступила.
— Но ты сказала, — Громов рассмеялся, —
Что он был с бочкой, рыжею, кривой… —
