Не в свои сани не садись - Островский Александр Николаевич (книга регистрации .TXT) 📗
Русаков. Да что ж, разве здесь звери живут?.. чай, тоже люди.
Вихорев. Да разве здесь вас могут оценить, Максим Федотыч, разве могут! что вы говорите!
Русаков. Да что нас ценить-то! Нам этого не нужно. Ну их совсем и с оценкой-то! Был бы сам по себе хорош, а то про меня что хошь говори.
Вихорев. Нет, скажите: разве есть здесь женихи для Авдотьи Максимовны? Разве есть? Где это? Покажите мне их! Кто посмеет за нее посвататься из здешних? В вас мало самолюбия — и это напрасно, Максим Федотыч: в человеке с такими достоинствами и с такими средствами оно весьма извинительно… Я вам говорю безо всякой лести, я горжусь вашим знакомством… Я много ездил по России, но такого семейства, как ваше, я не встречал нигде до сих пор,
Русаков. Благодарим покорно.
Вихорев. Нет, в самом деле. Много есть купцов, да все в них нет того, что я вижу в вас — этой патриархальности… Знаете ли что, Максим Федотыч?.. Ваша доброта, ваше простодушие, наконец ваш ум дают мне смелость говорить с вами откровенно… Я надеюсь, что вы на меня не обидитесь?
Русаков. Что вам, батюшка, угодно?..
Вихорев. Ох, Максим Федотыч, страшно! Но, во всяком случае, так ли, не так ли, я надеюсь, что мы останемся друзьями. (Подает ему руку, тот кланяется. Вихорев подвигается к нему.) Влюблен, Максим Федотыч, влюблен… в Авдотью Максимовну влюблен. Я бы свозил ее в Москву, показал бы ей общество, разные удовольствия… у меня есть имение не очень далеко отсюда. Я думаю, что, выйдя за меня, она нисколько себя не уронит… А главное, мне хочется породниться с вами, Максим Федотыч… Ну, и чин у меня…
Русаков. Полноте, ваше благородие, мы люди простые, едим пряники неписаные, где нам! Ведь нас только за карман и уважают.
Вихорев. Полноте, Максим Федотыч! Что за идея!
Русаков. Право, так. А то за что нас любить-то?
Вихорев. За добрую душу.
Русаков. Так ли, полно?
Вихорев. Я не понимаю, Максим Федотыч: у нас какой-то странный разговор происходит.
Русаков. Не дело вы говорите. Вы люди благородные, ищите себе барышень… воспитанных, а уж наших-то дур оставьте нам, мы своим-то найдем женихов каких-нибудь дешевеньких.
Вихорев. Однако неужели же вы своей дочери не желаете добра, что не хотите отдать ее за человека благородного и притом такого, который ее любит?
Русаков. Оттого-то и не отдам, что желаю добра; а вы как думали? Я худа, что ль, ей желаю? Ну какая она барыня, посудите, отец: жила здесь в четырех стенах, свету не видала. А купцу-то она будет жена хорошая, будет хозяйничать да детей нянчить.
Вихорев. Но, Максим Федотыч, я ее люблю.
Русаков. Эх! (Махнув рукой, отворачивается.)
Вихорев. Я вас уверяю, что я люблю Авдотью Максимовну до безумия.
Русаков. Не поверю я вам.
Вихорев. Как не поверите?
Русаков. Так, не поверю, да и все тут.
Вихорев. Да как же вы не поверите, когда я вам даю честное слово благородного человека?
Русаков. Не за что вам ее любить! Она девушка простая, невоспитанная и совсем вам не пара. У вас есть родные, знакомые, все будут смеяться над ней, как над дурой, да и вам-то она опротивеет хуже горькой полыни… так отдам я свою дочь на такую каторгу!.. Да накажи меня бог!..
Вихорев. Я вам говорю, что со мной она будет счастлива, я за это ручаюсь.
Русаков. Нечего нам об этом разговаривать — это дело несбыточное. Поищите себе другую, я свою не отдам.
Вихорев. Я вам только одно могу на это сказать, что вы меня делаете несчастным человеком. (Встает.) Извините, что я вас обеспокоил. У вас, вероятно, есть кто-нибудь на примете, иначе я не могу предположить, чтобы вы, любя свою дочь и желая ей счастия, отказали мне. И мне кажется, если б вы меня покороче узнали… но таков уж, видно, русский человек — ему только бы поставить на своем; из одного упрямства он не подорожит счастьем дочери…
Русаков. Тьфу ты, прах побери! Да я б с тебя ничего не взял слушать-то такие речи! Этакой обиды я родясь не слыхивал! (Отворотись.) Приедет, незванный, непрошенный, да еще и наругается над тобой! (Идет.) Провались ты совсем!
Явление десятое
Вихорев (один). Вот тебе раз! Ну есть ли какая возможность говорить с этим народом. Ломит свое — ни малейшей деликатности!.. Однако это чорт знает как обидно!
Входит Арина Федотовна; Авдотья Максимовна выглядывает из дверей.
Явление одиннадцатое
Вихорев, Арина Федотовна и Авдотья Максимовна.
Арина Федотовна. Виктор Аркадьич, как дела?
Вихорев. Помилуйте, с этим мужиком нельзя разговаривать; он чуть меня не прогнал.
Авдотья Максимовна (выходя). Скажите мне, Виктор Аркадьич, правду, как перед богом: любите вы меня?
Вихорев. Я вас люблю, Авдотья Максимовна; но нас хотят разлучить.
Авдотья Максимовна. Я сейчас сама пойду к тятеньке. Поезжайте вы домой и не беспокойтесь. Он меня любит, он мне не откажет. Только каково мне просить его об этом, как бы вы знали! (Садится и плачет.)
Вихорев (раскланиваясь). Как же вы мне дадите знать?
Арина Федотовна. Мы пойдем нынче в церковь.
Вихорев. Так я вас подожду подле вала, на мосту.
Арина Федотовна. Хорошо.
Вихорев. Прощайте. (Раскланивается и уходит.)
Явление двенадцатое
Те же и потом Русаков.
Арина Федотовна. Ну, Дунюшка, теперь от тебя самой зависит твое счастие.
Авдотья Максимовна. Ну уж, тетенька, что будет, то будет. Вот уж правду-то говорят, что любовь-то на свете мука.
Русаков (входя). Что, уехал этот барин-то?
Арина Федотовна. Уехал, братец.
Русаков. Ишь, его принесло, нужно очень.
Арина Федотовна. Я не знаю, братец, отчего он вам не понравился.
Русаков. Оттого, что дурак.
Арина Федотовна. Да чем же он, братец, дурак? Он образованный человек.
Русаков. А тем, что не умеет говорить с людьми постарше себя.
Арина Федотовна. Как, братец, кажется, ему не уметь: он человек столичный, жил в Москве все промежду благородными.
Русаков. Ну, и пусть туда едет.
Арина Федотовна. Ах, братец! Он такой образованный, такой политичный кавалер, что и в Москве-то на редкость, а уж здесь-то нам и никогда не найти.
Русаков. Поди ты с своим образованием! Много ты знаешь! Прожила пять лет в Таганке, да и думаешь, куда как образована! Что ты там видела? Кроме сидельцев да приказных, ты и людей-то не видала.
Арина Федотовна. Все-таки, братец…
Русаков. Все-таки, сестрица, не тебе меня учить… вот что!.. Ты что там надувшись сидишь! Дуня! Никак ты плачешь?.. О чем ты плачешь?..
Авдотья Максимовна. Я так, тятенька.
Русаков. Говори, об чем?
Авдотья Максимовна. Об себе. Об своем горе.
Русаков. Что за горе там у тебя? Откуда оно взялось?
Авдотья Максимовна. Тятенька, вы не будете сердиться?
Русаков. Говори! Не сержусь!..
Авдотья Максимовна. Тятенька! Я его люблю!
Русаков. Кого его? Ветрогона-то этого? Опомнись, полоумная!
Авдотья Максимовна. Я без него жить не могу. Умереть мне легче, чем итти за другого.
Русаков. Что ты!.. что ты!.. Да ты подумай, что ты говоришь-то.
Авдотья Максимовна. Я уж думала, и дни думала, и ночи напролет думала, не смыкаючи глаз. Без него мне не мил белый свет! Я от тоски да от слез в гроб сойду!
