Событие - Набоков Владимир Владимирович (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Любовь пожимает плечами.
(Вере.) Ну, что ты скажешь? Хорошее положение, а?
ВЕРА:
По-моему, замечательное.
ТРОЩЕЙКИН:
Можешь меня поздравить. Я с Вишневским немедленно разругался. Старая жаба! Ему и горя мало. Звонил в полицию, но так и осталось неизвестно, есть ли надзор, а если есть, то в чем он состоит. Выходит так, что, пока нас не убьют, ничего нельзя предпринять. Словом, все очень мило и элегантно. Между прочим, я сейчас из автомобиля видел его сподручного - как его? - Аршинского. Не к добру.
ВЕРА:
О, Аршинского? Он здесь? Тысячу лет его не встречала. Да, он очень был дружен с Леней Барбашиным.
ТРОЩЕЙКИН:
Он с Леней Барбашиным фальшивые векселя стряпал, - такой же мрачный прохвост. Слушай, Люба, так как на отъезд нужны деньги, я не хочу сегодня пропускать сеансы, в два придет ребенок, а потом старуха, но, конечно, гостей нужно отменить, позаботься об этом.
ЛЮБОВЬ:
Вот еще! Напротив: я сейчас распоряжусь насчет торта. Это мамин праздник, и я ни в коем случае не собираюсь портить ей удовольствие ради каких-то призраков.
ТРОЩЕЙКИН:
Милая моя, эти призраки убивают. Ты это понимаешь или нет? Если вообще ты относишься к опасности с такой птичьей беспечностью, то я… не знаю.
ВЕРА:
Алеша, ты боишься, что он проскользнет вместе с другими?
ТРОЩЕЙКИН:
Хотя бы. Ничего в этом смешного нет. Га-стей ждут! Скажите, пожалуйста. Когда крепость находится на положении осады, то не зазывают дорогих знакомых.
ЛЮБОВЬ:
Алеша, крепость уже сдана.
ТРОЩЕЙКИН:
Ты что, нарочно? Решила меня извести?
ЛЮБОВЬ:
Нет, просто не хочу другим портить жизнь из-за твоих фанаберии.
ТРОЩЕЙКИН:
Есть тысяча вещей, которые нужно решить, а мы занимаемся черт знает чем. Допустим, что Баумгартен мне добудет денег… Что дальше? Ведь это значит, все нужно бросить, а у меня пять портретов на мази, и важные письма, и часы в починке… И если ехать, то куда?
ВЕРА:
Если хочешь знать мое мнение: ты это слишком принимаешь к сердцу. Мы тут сейчас сидели с Любой и вспоминали прошлое, - и пришли к заключению, что у тебя нет никакого основания бояться Лени Барбашина.
ТРОЩЕЙКИН:
Да что ты его все Леней… Кто это - вундеркинд? Вот Вишневский меня тоже ус-по-каивал. Я хорошо его осадил. Теперь уж на казенную помощь надеяться не приходится, - обиделась жаба. Я не трус, я боюсь не за себя, но я вовсе не хочу, чтобы первый попавшийся мерзавец всадил в меня пулю.
ВЕРА:
Я не понимаю, Алеша, одной маленькой вещи. Ведь я отлично помню, не так давно мы как-то все вместе обсуждали вопрос: что будет, когда Барбашин вернется.
Любовь вышла.
ТРОЩЕЙКИН:
Предположим…
ВЕРА:
И вот тогда ты совершенно спокойно… Нет, ты не стой ко мне спиной.
ТРОЩЕЙКИН:
Если я смотрю в окно, то недаром.
ВЕРА:
Боишься, что он подкарауливает?
ТРОЩЕЙКИН:
Э, не сомневаюсь, что он где-то поблизости и ждет момента…
ВЕРА:
Ты тогда спокойно все предвидел и уверял, что у тебя нет злобы, что будешь когда-нибудь пить с ним брудершафт. Одним словом, кротость и благородство.
ТРОЩЕЙКИН:
Не помню. Напротив: не было дня, чтобы я не мучился его возвращением. Что ты полагаешь, я не подготовлял отъезда? Но как я мог предвидеть, что его вдруг простят? Как, скажи? Через месяца два была бы моя выставка… Кроме того, я жду писем… Через год уехали бы… И уже навеки, конечно!
Любовь возвращается.
ЛЮБОВЬ:
Ну вот. Мы сейчас завтракаем. Верочка, ты остаешься у нас, правда?
ВЕРА:
Нет, миленькая, я пойду. К маме еще раз загляну и уж пойду к себе. Знаешь, Вашечка из больницы приходит, надо его накормить. Я приду днем.
ЛЮБОВЬ:
Ну, как хочешь.
ВЕРА:
Между прочим, эта его ссора с мамой меня начинает раздражать. Обидеться на старую женщину оттого, что она посмела сболтнуть, что он кому-то неправильно диагноз поставил. Ужасно глупо.
ЛЮБОВЬ:
Только приходи сразу после завтрака.
ТРОЩЕЙКИН:
Господа, это чистейшее безумие! Я тебе повторяю в последний раз, Люба: нужно отменить сегодняшний фестиваль. К черту!
ЛЮБОВЬ: (Вере).
Какой он странный, правда? Вот, он будет так зудить еще час и нисколько не устанет.
ТРОЩЕЙКИН:
Превосходно. Только я присутствовать не буду.
ЛЮБОВЬ:
Знаешь Верочка, я, пожалуй, выйду с тобой до угла: солнышко появилось.
ТРОЩЕЙКИН:
Ты выйдешь на улицу? Ты…
ВЕРА:
Пожалей мужа, Любинька. Успеешь погулять.
ТРОЩЕЙКИН:
Нет, милая моя… если ты… если ты это сделаешь…
ЛЮБОВЬ:
Хорошо, хорошо. Только не ори.
ВЕРА:
Ну вот, я пошла. Тебе, значит, нравятся мои перчатки? Симпатичные, правда? А ты, Алеша, успокойся… Возьми себя в руки… Никто твоей крови не жаждет…
ТРОЩЕЙКИН:
Завидую, голубушка, твоему спокойствию! А вот когда твою сестру ухлопают наповал, тогда вот ты вспомнишь - и попрыгаешь. Я, во всяком случае, завтра уезжаю. А если денег не достану, то буду знать, что хотят моей гибели. О, если я был бы ростовщик, бакалейщик, как бы меня берегли! Ничего, ничего! Когда-нибудь мои картины заставят людей почесать затылки, только я этого не увижу. Какая подлость! Убийца по ночам бродит под окнами, а жирный адвокат советует дать утрястись. Кто это будет утряхиваться, собственно говоря? Это мне-то в гробу трястись по булыжникам? Нет-с, извините! Я еще постою за себя!
ВЕРА:
До свиданья, Любинька. Значит, я скоро приду. Я уверена, что все будет хорошо, правда? Но, пожалуй, все-таки лучше сиди дома сегодня.
ТРОЩЕЙКИН: (у окна).
Люба! Скорей сюда - он.
ВЕРА:
Ах, я тоже хочу посмотреть.
ТРОЩЕЙКИН:
Там!
ЛЮБОВЬ:
Где? Я ничего не вижу.
ТРОЩЕЙКИН:
Там! У киоска. Там, там, там. Стоит. Ну, видишь?
ЛЮБОВЬ:
Какой? У края панели? С газетой?
ТРОЩЕЙКИН:
Да, да, да!
Входит Антонина Павловна.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Дети мои, Марфа уже подает.
ТРОЩЕЙКИН:
Теперь видишь? Что, кто был прав? Не высовывайся! С ума сошла!..
Занавес
Действие второе
Гостиная, она же столовая. Любовь, Антонина Павловна. Стол, буфет. Марфа убирает со стола остатки завтрака и скатерть.
МАРФА:
А в котором часу он придет-то, Любовь Ивановна?
ЛЮБОВЬ:
Вовсе не придет. Можете отложить попечение.
МАРФА:
Какое печение?
ЛЮБОВЬ:
Ничего. Вышитую скатерть, пожалуйста.
МАРФА:
Напугал меня Алексей Максимович. В очках, говорит, будет.
ЛЮБОВЬ:
Очки? Что вы такое выдумываете?
МАРФА:
Да мне все одно. Я его сроду не видала.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
Вот. Нечего сказать - хорошо он ее натаскал!..
ЛЮБОВЬ:
Я никогда и не сомневалась, что Алеша собьет ее с толка. Когда он пускается описывать наружность человека, то начинается квазифантазия или тенденция. (Марфе.) Из кондитерской все прислали?
МАРФА:
Что было заказано, то и прислали. Бледный, говорит, ворот поднят, а где это я узнаю бледного от румяного, раз -- ворот да черные очки? (Уходит.)
