Назад к Мафусаилу - Сухарев Сергей Леонидович (читать полную версию книги TXT) 📗
Каин. С нею легче жить, чем с тобой. Посмей она пилить меня так, как ты пилишь меня и Адама, я избил бы ее до беспамятства. Кстати, я это уже делал, хоть ты и уверяешь, что я у нее в рабстве.
Ева. Да, ты бил ее за то, что она засматривалась на других мужчин, но потом сам же валялся у нее в ногах и со слезами молил о прощении, становясь в десять раз больше рабом, чем прежде. Она же, навизжавшись досыта, прощала тебя, как только проходила боль, верно?
Каин. Да, прощала и после этого любила особенно горячо. Такова женская натура.
Ева (по-матерински сострадательно). Любила! Ты называешь это любовью! Ты называешь это женской натурой! Мальчик, ни женская, ни мужская натура здесь ни при чем. Это не любовь и не жизнь. У тебя нет ни подлинной крепости в костях, ни подлинного пыла в теле.
Каин. Да ну? (Хватает копье и неистово взмахивает им.)
Ева. Да, да, ты сознаешь себя сильным, лишь когда размахиваешь палкой. Ты не способен наслаждаться жизнью, если она не приправлена риском и не раскалена злобой; ты не способен ни любить Луа, пока лицо ее не размалевано, ни ощутить теплоту ее тела, пока ты не напялил на него беличий мех. Ты умеешь чувствовать только боль, верить только лжи. Тебе лень поднять голову, чтобы подивиться на чудеса жизни, которые окружают тебя, но ты готов бежать за десять миль, лишь бы увидеть бой и смерть.
Адам. Довольно болтать. Отстань от мальчишки.
Каин. Это я-то мальчишка? Ха-ха-ха!
Ева (Адаму). Уж не воображаешь ли ты, что его образ жизни все-таки лучше, чем твой? Тебя это, кажется, прельщает. Может быть, ты согласен ублажать меня, как он ублажает свою жену? Убивать тигров и медведей, чтобы я могла нежиться на их шкурах? Не хочешь ли ты, чтобы я размалевывала себе лицо, холила руки, сохраняя их красоту, ела куропаток, голубей и козлят, у которых ты будешь отнимать для меня молоко их маток?
Адам. Нет. С тобой и без того нелегко жить. Оставайся такой, какая ты есть, а я останусь таким, каков я теперь.
Каин. Вы оба ничего не понимаете в жизни. Вы — деревенщина, и только. Вы кормите своих волов, собак и ослов, вы служите им, хотя приручали их для того, чтобы они работали на вас. Но я знаю, как спасти вас от такой жизни. Я кое-что придумал. Почему бы вам не приручить людей, чтобы на вас работали другие мужчины и женщины? Почему бы вам с детства не приучить их к этой участи? Пусть думают, что мы боги, а они рождены на свет лишь для того, чтобы создавать нам счастливую жизнь.
Адам (с увлечением). Да, это великая мысль.
Ева (презрительно). Воистину великая!
Адам. Почему бы и нет? — как говаривала когда-то змея.
Ева. Потому что я не потерплю у себя в доме таких выродков. Потому что я не выношу ничего увечного, безобразного, неестественного — ни уродов о двух головах, ни сухоруких калек. Я только что сказала Каину, что он не мужчина, а Луа не женщина: оба они чудовища. А теперь ты вознамерился вместе с ним выращивать чудовищ еще похуже для того, чтобы вы имели возможность изнывать от безделья и лени, а прирученные вами люди-животные считали труд пагубой и проклятьем. Прекрасная мечта, ничего не скажешь! (Каину.) Твой отец — дурак с виду, ты же — дурак до мозга костей, а твоя нахалка жена — и того чище.
Адам. Почему это я дурак? Чем я глупее тебя?
Ева. Ты уверял, что убийства не будет, что вещий голос запретит нашим детям убивать. Отчего же он не запретил Каину?
Каин. Он запрещал, но я не ребенок, чтобы слушаться разных голосов. Голос думал, что я всего лишь сторож брату моему {138}; но он понял, что я сам по себе, а брат мой сам по себе, и незачем мне печься о нем. Я ему был не сторож, он мне тоже. Почему он не убил меня? Ни ему, ни мне никто не мог помешать. Это была схватка двух мужчин, и я взял в ней верх. Я стал первым победителем на земле.
Адам. Что же сказал тебе голос, когда ты думал обо всем этом?
Каин. Признал мою правоту — вот что. Он сказал, что проступок мой ляжет на меня, как клеймо, которым Авель метил своих овец, и что, видя эту печать, никто не убьет меня. И вот я здесь, целый и невредимый, а людей, которые никого не убивали и довольствуются тем, что состоят в сторожах при братьях своих, хотя могли бы сделаться их господами, — этих трусов презирают, травят и убивают, как кроликов. Тот, на ком Каинова печать {139}, станет властелином земли. И всякому, кто его убьет, отмстится всемеро. Так сказал голос. Остерегайтесь же умышлять на меня — и ты, и остальные.
Адам. Перестань бахвалиться и стращать. Ответь-ка по правде, не сказал ли голос, что раз никто не смеет убить тебя за братоубийство, тебе следовало бы самому убить себя?
Каин. Нет.
Адам. Значит, на свете нет божественной справедливости — если, конечно, ты не лжешь.
Каин. Я не лгу. Я не боюсь говорить правду, какой бы она ни была. А божественная справедливость все-таки существует. Голос сказал, что отныне я должен бросать вызов каждому встречному — пусть убьет меня, если в силах. Я не могу стать великим, не рискуя собой. Это и есть моя расплата за кровь Авеля. Опасность и страх неотступно сопутствуют мне. Не будь их, мне не нужна была бы смелость. А смелость и только смелость ведет нас к алым вершинам жизни.
Адам (поднимая заступ и вновь приготовляясь копать). Вот и уходи отсюда. Такой жизнью, какая прельщает тебя, нельзя жить тысячу лет, а я должен продержаться десять веков. Если вы, вояки, не погибнете в схватках друг с другом или со зверьем, вас все равно доконает то зло, что внутри вас. Ваше тело уже сейчас напоминает собой не тело мужчины, а нарост на больном дереве: вы не дышите, а чихаете, выхаркивая свои легкие; вы сохнете и чахнете. Ваше нутро гниет, волосы лезут, зубы чернеют и крошатся. Вы умираете до срока, и притом не по доброй воле. А я буду копать и жить.
Каин. А можешь ты ответить, старый сморчок, на кой тебе черт жить тысячу лет? Ты копаешь землю вот уже много веков, но разве ты стал от этого копать лучше? Я прожил куда меньше, чем ты, но давным-давно знаю все, что можно знать о ремесле землепашца. Бросив его, я развязал себе руки для более высоких занятий, о которых ты не имеешь даже представления. Я постиг искусство боя и охоты, иными словами — искусство убивать. Да и откуда у тебя уверенность, что ты проживешь десять веков? Я мог бы убить вас с матерью, и вы сопротивлялись бы мне не дольше, чем пара овец. Ну хорошо, я вас пощадил, но ведь другие могут и не пощадить. Почему вы не хотите пожить пусть немного, но отважно, а затем умереть и уступить место другим? Почему я, хотя знаю и умею больше, чем вы, так быстро надоедаю себе, когда не сражаюсь и не охочусь? Нет, лучше уж самоубийство, на которое подбивает меня иногда вещий голос, чем тысяча лет безысходной скуки.
Адам. Лжец! Минуту назад ты уверял, что голос не требует, чтобы ты заплатил своей жизнью за жизнь Авеля.
Каин. Голос говорит со мной иначе, чем с тобой. Я — мужчина, а ты — всего лишь взрослый ребенок. Одно дело говорить с ребенком, другое — с мужчиной. Мужчина не станет, молча и трепеща, повиноваться голосу. Он возражает, он требует уважения к себе и, в конечном счете, сам диктует голосу, что надо говорить.
Адам. Да будет проклят твой язык, богохульник!
Ева. Придержи-ка лучше собственный язык и не смей проклинать моего сына. Лилит совершила ошибку, столь несправедливо поделив труд между мужчиной и женщиной. Если бы ты, Каин, испытал муки, каких стоило мне создание Авеля, или если бы ты был обязан сотворить другого человека взамен твоего брата в случае его смерти, ты не убил бы его, а скорее рискнул бы своей жизнью ради его спасения. Вот почему твоим пустым речам, прельстившим Адама до того, что он бросил заступ и согласился слушать тебя, я придаю не больше значения, чем зловонному ветру, пролетевшему над падалью. Вот почему враждуют созидательница-женщина и разрушитель-мужчина. Я знаю тебя — я твоя мать. Ты лентяй, ты эгоист. Творить жизнь — дело долгое, трудное, мучительное; для того же, чтобы отнять жизнь, сотворенную не тобой, не нужно ни труда, ни времени. Возделывая землю, ты вынуждал ее жить и рождать, как живу и рождаю я. Именно для этого, а не для грабежа и убийства Лилит избавила вас, мужчин, от родовых мук.
