Девочка, где ты живешь? (Радуга зимой) - Рощин Михаил Михайлович (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Лошадь, просунув голову, начинает радостно ржать, брыкаться, пускает душ, все кричат: «Караул! Спасите! Господи! Это что же делается!»
Лошадь, скажите, пожалуйста, а вам ничего, когда рядом на скрипке играют?
Лошадь. На скрипке? Да можно! Гармонь-то, конечно, получше будет; у нас, бывалочка, Колька-кривой как ливенку-то вынесет, как елецкого-то пустит!… О боже мой, что я говорю! Ну конечно, скрипка! Это божественно! У тебя не Страдивари, мальчик? Ах, какой я слышала Страдивари в этом… в этом… как его… (Вздыхает и спит.)
Катя (Гене). Ну видишь.
Лошадь. А где тут холодная, где горячая? А вот это мыло ваше? Можно, я его съем? Очень я мыло люблю. И пасту зубную тоже. Особенно детскую. Очень вкусная паста. (Всем.) Ну, а вы что? Ну-ка!
Тетя Кланя. Ладно, ладно, пусть уж! Пусть играет. Играй, Хена, ладно.
Петр Петрович. И лошадка пущай живет. Я ей овса нарисую. Можно перегородочку поставить: лошадь пускай в ванне плескается, а парнишка тут пилит.
Яшка. И дырочки не затыкай, а то задохнешься еще там.
Петр Петрович. Дырочков-то еще можно навертеть.
Тетя Клан я. Играй, Хена, играй, это дело святое. Я сама по радио песни люблю слушать. Вырастешь – не забывай об нас, мы к тебе всей душой.
Петр Петрович (шутит). Знаменитый будет – небось и руки не подаст. У, пострел!
Тетя Люба. Конечно, пусть играет. Мы потерпим. Раз нужно для искусства. Талант – это большая редкость.
Петр Петрович. Еще бы! Тут бережно надо, без крику.
Тетя Клан я. Кричать вообще нехорошо.
Яшка. Пусть сыграет чего-нибудь.
Все. Сыграй, Гена, сыграй.
Лошадь. «Вот мчится тройка»… То есть что я! Этого… как его? Стравинского, деточка, Стравинского…
Катя. Правда, сыграй, видишь, как все хорошо, какие все добрые…
Гена играет, все с умилением слушают, утирают слезы – идиллия.
Лошадь. Ну что вы грустные такие, что? Все прекрасно, все великолепно, у нас даже в королевской конюшне не было такой замечательной ванны. Анна-Мария, ну ты что?
Катя (как бы выходя из этой сцены снова на улицу). Все это нам спится, лошадь, все это нам снится.
Снова парк, скамья. Катя сидит в т» й же позе. Появляется Собака.
Собака. Девоцка, а девоцка? Ну цто ты сидись? Холодно. Ты меня плости. Я подумал-подумал, мне стыдно стало. Если нузно, позалуйста, я буду Сяриком, хоцещь? Сярик, Сярик…
Катя (передразнивает.) Не нузно тепель! Вовремя надо все делать!
Собака. Ну Анна-Мария, ну зацем ты так? Ну осибся, ну бывает. Просу просцения.
Катя. Тебя как человека просили, а ты как собака какая…
Собака. Ну собака я, собака… Сато я тебе могу мальцика найти.
Катя. Где? Где он? Ты знаешь?
Собака. Идем. (Бежит вперед. Катя за ней.)
Комната, настольная лампа, разложенные на столе книги. Мать Гены, молодая женщина, говорит по телефону.
Мать…Просто не знаю, у меня коллоквиум завтра, всю ночь буду зубрить, а он как сквозь землю провалился. Я прямо измучилась с ним в последнее время, честное слово… Ну да, понятно, переходный возраст, но у меня тоже нервы не железные… Что?… Ну как не расстраиваться!… Да, конечно… Нет, утром я приду, я у Чемодана только с трех отпросилась, потом мне хоть умри надо к Надьке забежать, она в Ленинград едет, и еще юбку перешить, и парню моему ботинки я обещала купить.
Звонок.
Подожди, Галя, вот, кажется, пришел мой изверг… Ну ладно, я тебе позвоню потом. Ох, завалюсь я завтра. (Быстро выходит и возвращается с Катей.) Да нет, его нет, я вот жду. А ты что, из его класса? Что-нибудь случилось?
Катя. Нет, я просто хотела с вами поговорить…
Мать. Поговорить? (Смотрит на часы.) Насчет Гены?
Катя. Вы не думайте, это я сама пришла. Вы не волнуйтесь, ничего не случилось, по просто он не хочет домой идти…
Мать. Как это?… Что значит – не хочет?… Он у тебя, что ли, прячется? Пойди и скажи, чтобы сейчас же шел домой! У меня коллоквиум завтра, мне надо заниматься. У меня уже четвертый курс, а он мне будет тут свои фокусы показывать! Пойди и приведи его сейчас же, а то хуже будет!… Где это? Где ты живешь?… Ну что ты молчишь?
Катя. Нет, вы не понимаете. Я сейчас не знаю, где он, я сама его везде ищу. Он хочет на скрипке играть…
Мать. Опять эта скрипка! Ну и что? Кто ему мешает?…
Катя. Ну, и не только скрипка, а вообще. Ребята дразнят, в школе ругают, и вообще один. Вам бы хорошо было, если бы вы были одна? Вот если я одна, то…
Мать. Ну уж я-то так одна, что… Черт знает что!… Как у меня только бывает свободная минута, я: «Гена! Гена!» А Гена отвернется и молчит. Как будто мать ему враг! Уже большой парень, должен все понимать. Мы и так целую неделю не видимся, а он даже не разговаривает. От вас вообще разве чего-нибудь добьешься, вы странные какие-то люди…
Катя. Почему, когда со мной разговаривают, я тоже разговариваю.
Мать. Я вижу, ты разговорчивая. Вы что, дружите?
Катя. Да… Нет, я просто шла по парку, а он сидит со своей скрипкой, холод такой…
Мать. Как сидит, где?…
Катя. Нет, это раньше сидел, а потом мы пошли к Ирме, а потом к тете Любе, это моя тетя, но у нее ремонт…
Мать. Я ничего не понимаю! Где он сейчас?
Телефонный звонок.
Подожди. Не уходи. Да, я. (В трубку, совсем, другим голосом.) Андрей! Ну да, конечно, узнаю… Нет, нет, не поздно, я не сплю. У меня завтра коллоквиум, я ничего не знаю, всю ночь вот просижу. Что? (Смеется.) Да, конечно… Так. Так. Ну, попятно. Даже не знаю, завтра набирается дел выше головы. Во сколько?… Ну, это еще ничего, может, я освобожусь…
Входит хмурый Гена. У него свой ключ, и он уже разделся. Удивленно смотрит на Катю, та обрадовалась. Мать, продолжая разговаривать, делает угрожающие знаки, показывает на часы, Гена хмурится. Молча объясняется с Катей: мол, ты зачем здесь?
(Продолжает.) Да-да, Андрей, хорошо, я поняла… Нет, наверное, лучше я буду звонить, а то ты меня не найдешь… От семи до восьми? Ладно. Хорошо, спасибо. Какое там ни пуха ни пера – к черту! Завалюсь, как пить дать… Ладно, привет! (Опять смеется.) Пока, пока, а то тут мой Ойстрах пришел. (Кладет трубку.) Ну! И как это называется? Совесть у тебя есть или нет? Почему я должна весь вечер волноваться?… Где ты был?
Гена. У Лидии Ивановны. (Хмуро, Кате.) Там тебя собака спрашивает.
Мать. Ну и что Лидия Ивановна? Ты учти, я к ней больше не пойду. Сам творишь свои дела, сам и отвечай, не маленький. И не отворачивайся, что ты отворачиваешься?… Подожди. А это что такое? Это откуда? (Про синяк.) Ты еще и дрался? Кто это тебя?
Гена молчит.
Вот поговори с ним! Он еще и обижен! Как будто ему зла хотят… (Кате.) С кем он дрался?…
Катя. Ну пожалуйста, не надо… Он у меня был, а потом мы к тете Любе пошли, а потом сели на трамвай, а у трамвая двери замерзли, и он едет, едет, а двери не открываются. А синяк – это когда лошадь…
Мать. Какой трамвай, какая лошадь! Нет, я знаю, мне просто вообще надо перестать с ним говорить, пусть делает как хочет. Зачем я буду себе нервы трепать! Пришел бог знает когда, уроки не делал, под глазом синяк! Как хочет. Все!
Пауза.
Там, на кухне, суп, котлеты, бери ешь, мне некогда. (Садится за стол.)
Гена мнется, молчит, потом выходит.
(Кате.) А тебе тоже, наверное, домой пора, родители волнуются!
Катя. Не волнуются. (Быстро.) У меня мама уехала в экспедицию на Южный полюс, а папа – на Северный. В Арктику и в Антарктику. А рано спать я не люблю.
Пауза. Мать делает вид, что углубилась в чтение.
А вы в каком институте учитесь?
Мать. В энергетическом. Иди, девочка, поздно.
Катя. Я иду. Только извините, вы неправильно… Вы с ним не так поговорите… Ну пожалуйста… Он ведь хороший!
