Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович (электронная книга .txt) 📗
— У меня-то, как раз маленькие будут.
— Посмотрим, посмотрим.
— Вы хлеб, наверное, сырым едите? — сказала она извлекая из холодильника пакет с мушкетером.
— То есть как это?
— Его нужно сначала в тостере поджарить. Хлеб нарезан специально под отверстия в тостере.
Она погрузила два ломтя в тостер. И в столовой вскоре распространился дивный запах жареного хлеба.
— Сырой-то хлеб и маслом не намажешь, — а жареный… — Ханна отрезала ножом масло и раскатала его по румяному ломтю. — …а жареный всегда намажешь.
— Сколько живу, столько учусь, — сказал Кумар.
А жил-то он пока немного, всего двадцать пять лет.
Тут Мриген расставил руки в стороны и стал зевать, помогая этому делу руками.
— Да ладно, — сказал он, позевав. — Подумаешь, хлеб какой-то. Планета вокруг гибнет. Катастрофы везде. А они про хлеб думают. Вы про нефтяные пятна лучше подумайте. Или, вот, про озоновый слой.
Мриген собрал крошки со стола и закинул в рот, сказав напоследок:
— Еще проблема ДДТ очень остро у нас стоит, — он вышел, и мы услышали как заскрипели ступени деревянной лестницы.
День этот оказался богат событиями. Его можно было бы назвать «африканским». Потому что в этот день приехали сразу трое студентов с Черного континента. Один утром, другой в обед, а третий тоже в обед, но немного позже первого.
Позавтракав, я сел в коридоре на трюмо и взял в руки «Книгу жалоб и предложений», которая лежала тут же. Жалоб у меня пока не было, предложения еще не созрели. Но все же интересно было ее полистать. Посмотреть, кто и на что тут мог пожаловаться? Какие предложения сумел внести?
Листая книгу, я отыскал запись сэра Дэвида Аттенборо и принцессы Анны. Перевернул еще несколько страниц и увидел запись Николая Николаевича Дроздова. Он ни на что не жаловался, зато предлагал.
— Жалко, что нету в зоопарке инсектария, — писал Николай Николаевич, а то можно было бы пауков завести или скорпионов.
Тут дверь в коридор распахнулась, и в проем стало протискиваться огромное тело. Чтобы попасть в коридор ему пришлось наклонить голову, подогнуть колени. И все-таки проходить пришлось боком. Лицо этого человека было так вытянуто вверх и вниз, словно он непрестанно чему-то изумлялся. Будто его удивлял и коридор, и лестница, и я, сидящий на трюмо с «Книгой жалоб и предложений».
Круглые очки подчеркивали изумленное выражение человека. И без того круглые глаза, делались в них еще более круглыми.
Когда голова эта поворачивалась и в стекла очков попадал свет, то казалось, что вместо глаз у этого человека — два зеркала.
Лоб его был обширен и гладок как яйцо. В таком лбу без сомнения могло поместиться семь пядей или даже больше.
— Добрый день, — сказал протиснувшийся. — Я ваш преподаватель Крис Кларк, помощник Джона Фа.
— Ничего себе, — подумал я. — Фа сам-то вон какой огромный. И помощничка себе взял такого же!
Если б не разные лица, наших преподавателей можно было бы назвать близнецами.
— Добрый день, — ответил я, вставая с трюмо.
— А ты, конечно, Станислав Востоков из России? — спросил меня Крис Кларк.
— Да, конечно, я Станислав Востоков, — подтвердил я. — Из России.
Тут Крис заметил гостевую книгу в моих руках.
— Не забудь внести свои жалобы и предложения.
— Нету пока жалоб, как появятся — внесу.
— Обязательно внеси, — согласился Крис Кларк, — мы должны знать свои недостатки.
— А это вот Наянго! — сказал он вдруг. — Познакомься!
Я удивленно осмотрел коридор, но никакого Наянго, с которым можно было бы познакомиться, не обнаружил. Лестница была пуста, за стеклянной дверью, ведущей в гостиную, тоже никого не было.
Тут Крис Кларк сделал шаг в сторону, и я увидел Наянго. За гигантской спиной Криса он смог укрыться вместе с чемоданом и плащом, перекинутым через руку.
Его лицо было черным, глазные яблоки белыми, а зрачки опять черными. Ладони оказались розовыми.
Наянго вдруг стал мерно опускать и поднимать голову, будто бы пытаясь выкачать из тела слова приветствия. И наконец сказал.
— Хай!
Он улыбнулся, и я увидел, канареечно-желтые зубы, крупные как конфеты-марципан.
— Привет! — ответил я.
— Вот и познакомились, — сказал Крис Кларк.
8
Что было дальше в этот день, вспоминается смутно.
Иногда выплывают какие-то детали, но остальное теряется в тумане.
День оказался невероятно длинным. Большую его часть мы провели в библиотеке, склонившись над своими «библиями».
Вконец обалдев от разных «кипингов» и «энричментов», мы вставали, покачиваясь, из-за стола овального как щит скифского воина и шли к книжным полкам. Тщетно мы пытались найти среди них свежую струю, которая дала бы небольшой отдых мозгам. Какого-нибудь Жюля Верна, какого-нибудь Вальтера Скотта, но с полок на нас валились все те же «консервэйшоны» и «реинтродукшоны». Свежей струи не было. Становилось трудно дышать.
Мы возвращались к «руководствам». Головы наши наливались тяжестью, как арбузы водой. Приходилось подпирать их руками.
В ланч Наянго сел за мой столик. Новому соседу я обрадовался.
Наянго еще не пришел в себя после путешествия. Слегка осовевший от двадцатичасового перелета и множества впечатлений, он смотрел на мир совершенно круглыми глазами. Зрачки бегали по ним, как наливные яблочки по волшебным блюдечкам.
Было видно, что Наянго еще не окончательно прилетел на Джерси. Почвы под своими ногами он пока не чувствовал.
Я взял себе из фруктовницы банан с яблоком, по-хозяйски открыл шкафчик с сухими завтраками. Выбрал хлопья с фруктами и шоколадом, отсыпал в свою тарелку и утопил их в молоке.
Затем я протянул коробку в сторону Наянго и тряхнул еще разок, предлагая ему попробовать сухой завтрак.
Наянго быстро-быстро замотал головой слева направо и справа налево. Можно было подумать, что он стоит у оживленного шоссе и смотрит на проезжающие мимо автомобили. Я понял, что надо дать ему успокоится, собраться с мыслями. Подождать, когда он все-таки прилетит. Тело-то его было уже здесь, а душа все еще летела в Англию или даже только собирала чемоданы в Африке.
Я поставил коробку, сел напротив Наянго и стал есть хоть сухой, а все же пропитанный молоком завтрак.
Надо сказать, что только на Джерси я и смог понять их, сухие завтраки.
Хитрая это еда. Вроде бы молоко-то, само по себе, не еда, и кукурузные хлопья, скорее — закуска. А смешаешь их и так натрескаешься, что никакие каши уже не нужны будут.
Съев в конце концов два яблока, мой сосед удалился в свои апартаменты.
А я решил сходить в зоопарк.
Надел свитер и вышел под небо, похожее на громадную опрокинутую чашу. Из чаши вытекал студеный воздух и затапливал остров. Сырость пробиралась сквозь одежду и хватала за душу холодными ладонями. Между кустами сирени простоквашей загустевал туман.
— Вот тебе и курорт! — подумал я. — Как тут загорают и купаются?
Погода стояла совсем подмосковная.
Я вдохнул воздух, и от него холодно сделалось в желудке.
Сойдя с крыльца, я зашагал вверх по липовой аллее, потом свернул на луг. Туман расплескивался под ботинками и оседал на них крупными молочными каплями.
Зоопарк лежал где-то впереди в тумане. Оттуда прилетал то хохот обезьян, то крики попугаев. Странно было слышать такие звуки в английском тумане.
Вдруг туман расступился. Из белой мути выплыла калитка с надписью: «Посторонним вход запрещен!»
— Это кто посторонний? — очень громко спросил я. — Это я посторонний?
Как я совершенно свой, я открыл калитку и вошел в зоопарк.
— Нашли постороннего! — продолжал возмущаться я. — Но где же тут касса?
Кассы нигде не было. Я вошел в зоопарк с черного хода.
Хотя, собственно, какая разница? Все равно со студентов денег не брали.
Не найдя кассы, я стал искать животных.
Я вертел головой, пытаясь различить в тумане снежного барса или гориллу.
Вдруг я увидел старика. Он сидел на дереве и сердито смотрел на меня сверху. Старикан был совершенно голый. При этом тело его покрывала серая заячья шерсть. Невероятно длинные седые волосы на голове опускались чуть не до земли. Длинные сухие руки он смиренно держал коленях. Он смотрел на меня глазами черными и крупными как ягода-смородина. В глазах читалось осуждение.
