Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - Ферро Марк (мир книг TXT) 📗
В качестве превентивной или репрессивной меры калифорнийские власти тут же интернировали всех жителей штата японского происхождения.
Сознавая, что их разведка пока не на высоте (Управление стратегических служб США насчитывало всего несколько сотрудников), американцы поневоле, как это ни унизительно, обращались за помощью к агентам британской разведывательной службы («Интеллидженс сервис»). Подобная ситуация просматривается в фильме Джона Хьюстона «Через Тихий океан» (1942), где американский моряк, которого играет Хамфри Богарт, разок позволяет себя провести японскому шпиону, вынюхивавшему в Панаме часы вылета американских военных самолетов.
Однако военное время — не то, что мирное: именно американские секретные службы ВМФ первыми расшифровали японский код, узнав таким образом в апреле 1942 г., что японцы собираются высадиться в Порт-Морсби, в Коралловом море, а затем — о подготовке нападения на Мидуэй.
В самом начале войны Рузвельт был плохо информирован не только о Японии. По словам Роберта Шервуда, спустя месяц или два после переизбрания он заявил, будто «уверен, что державы “оси” не выиграют войну», и его уверенность основывается «на самых последних и самых проверенных сообщениях». Между тем, замечает Шервуд, «его так называемые секретные источники вряд ли стоили больше источников “Нью-Йорк тайме” или “Чикаго дейли ньюс”, печально известных своей неточностью» {187}. ЦРУ тогда еще не родилось.
Можно также утверждать, что «главный враг» рассматривался не только как враг, но и как добыча — во всяком случае СССР, вернее его территория. Само собой, и в Берлине, и в Токио большевизм с коммунизмом были не в чести, но подконтрольные красным регионы не стали оттого менее желанны для агрессоров. Вот только планы Гитлера и Хирохито не совсем друг с другом совпадали. Германия рассчитывала захватить Украину, Кавказ и пр., чтобы заполучить ресурсы, которые позволили бы ей выиграть затяжную войну против Великобритании и ее главного арсенала — США. Япония же намеревалась нейтрализовать американцев и англичан в Тихом океане, а затем реализовать свой давний проект — овладеть Восточной Сибирью и Монголией {188}. Обе ошиблись в расчетах.
Ошибка обусловливалась, в частности, присущей руководителям двух стран уверенностью в принадлежности их народов к высшей расе и, повторим, их презрением к противнику. «Кулак необходим для господства над Россией, — заявил Гитлер 5 июля 1941 г., то есть спустя две недели после вторжения немцев в СССР, считая, что до победы буквально рукой подать. — Итальянец усерден, как трудолюбивая пчела, а в глазах русского главным достижением цивилизации является водка. Его идеал состоит в том, чтобы не делать больше самого необходимого, наше представление о труде для него — сущее проклятие… Желание вернуться в животное состояние выражается в его революциях». Неделей позже, в застольной беседе, Гитлер бросил с презрением: «Русским претят казни, поэтому Сталин пользуется китайцами и латышами. Они же выполняли работу палачей и в царской России». 27 июля в сражении под Смоленском немцы взяли в плен более 300 тыс. чел. Гитлер тогда дополнил свой диагноз: «Для господства в этих восточных землях наверняка хватит 250 000 человек под хорошим руководством. Возьмем пример с англичан в Индии. Пространство на Востоке навсегда должно перейти под власть немцев. С нашей стороны самой большой ошибкой было бы давать образование тамошним массам, они безграмотны, пусть такими и остаются, надо, чтобы они могли жить прилично, — это и в наших интересах. Они представляют собой массу прирожденных рабов, и мы не станем мучить их школами. Даже позволить им водить паровозы — уже ошибка… Из Крыма мы сделаем исключительно немецкую колонию: он будет нашим, немецким, Лазурным берегом» {189}.
В Японии советники объяснили Хирохито, сколь полезно внушать народу, что император имеет божественное происхождение. Но местное образование преследовало еще одну цель: «помочь усвоить, какая это привилегия — быть японцем». Во всех книгах, по которым еще детьми учились люди его поколения, на первых же страницах задавался вопрос: «Часто люди говорят, что наша страна превосходит другие и заслуживает нашего почитания; я хотел бы узнать, на чем основано это суждение?» И, конечно, книга отвечала на него, поскольку «это хороший вопрос». Воспринятые ранее западные ценности обесценились, с тех пор как США и Европа попытались «надеть на страну намордник». И чужие земли более не заслуживают похвалы: в Шанхае много шума, Лондон перенаселен, в Каире безумно жарко. Если дарвинизм и проник в труды японских ученых, то, безусловно, потому, что эта доктрина ставила под вопрос христианскую идею человека, а также позволяла обосновать превосходство Японии и рост ее мощи {190}.
Япония всем обязана самой себе, а ее соседи воплощают либо анархию, как Китай, либо угрозу, как Россия. Китайцы и Великую китайскую стену построили заблаговременно, чтобы отгородиться и защититься от России (sic!). Присутствие Японии в Китае должно, таким образом, рассматриваться как своего рода форма гуманитарной помощи — в ту неделю, когда Тодзё «высочайшим повелением» был назначен премьер-министром, Хирохито в храме Ясукуни почтил память 15 013 китайцев, погибших за японский мир.
В 1914–1918 гг. в Японии не существовало «иностранной партии». В 1939 г. и позже с этой проблемой столкнулись практически все государства, но в разной степени. Если даже Гитлер со Сталиным не смогли ее избежать, то в оккупированных странах она отличалась особой остротой. И Франция, и прочие страны следовали примеру Норвегии, где Квислинг стал олицетворением коллаборационизма.
Чан Кайши имел дело с настоящим марионеточным правительством, установленным японцами в Нанкине, — правительством Ван Цзинвэя. Между прочим, стоит отметить, что, разбомбив Чунцин, японцы не сделали того же в Яньани, хотя Мао Цзэдун отдавал явный приоритет борьбе с оккупантами. Возможно, японцы считали, что надо оставить ему поле для сражений с Чан Кайши, а также боялись оттолкнуть от себя Сталина. Любопытно, что этот вопрос никогда не поднимался историками.
Черчиллю, как известно, со своей стороны, приходилось у себя дома бороться со сторонниками политики «умиротворения», а боязнь и неприятие большевизма могли пробудить кое у кого из них определенную симпатию к Германии. В момент блица такой риск стал уже неактуальным. В Британии воцарился патриотический союз, олицетворяемый премьер-министром и монархом. И хотя Гитлер рассчитывал на маленькую фашистскую партию Мосли, «арест 11 000 ее членов отбил почки герцогу Виндзорскому». Тем не менее при дворе поведение экс-короля Эдуарда VIII и бывшей миссис Симпсон внушали беспокойство. Они оба выражали явное расположение нацизму, и существовали опасения, что во время высадки на берег немцы привезут с собой Эдуарда VIII из Испании или Португалии, чтобы посадить его на трон вместо Георга VI. Черчилль, до войны поддерживавший эту пару, счел необходимым отправить Эдуарда подальше и назначил его губернатором Бермудских островов {191}.
Де Голлю было совсем не просто подтвердить в Лондоне свою легитимность: события 1940 и 1941 гг. в Мерс-эль-Кебире и Дакаре не помогли ему в этом, хотя позиции французов в Экваториальной Африке благодаря поддержке жителей Браззавиля упрочились. Ахиллесова пята де Голля — фактическая зависимость от Великобритании — вынуждала его проявлять непреклонность, отстаивая права Франции, которую он намеревался олицетворять. Позднее эта непреклонность и прямолинейность вызвали еще два тяжелых кризиса, чуть не закончившихся разрывом с Великобританией: из-за войны в Сирии и захвата Мадагаскара англичанами («с целью не допустить, чтобы французы снова стреляли во французов, как в Дакаре», оправдывался потом Черчилль) {192}.
