Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
— Не бойся.
Она не испугалась. Слишком много было иных впечатлений — для страха просто не осталось места.
Она почувствовала, как на руки льется теплая вода, и отдернула их, чтобы не замочить рукава. Вода вытекала из отверстия в белой стене, тянувшейся на сотни метров вправо и влево. Она стояла перед стеной, и рядом с ней — справа и слева — стояли женщины. Все они протягивали к стене руки и ловили тонкие водяные струи. Струй было множество, будто ряд питьевых фонтанчиков. Женщины погружали руки в эти тоненькие параболы, набирали полные пригоршни, умывались, некоторые пили эту воду, и лица их выражали восторг, даже экстаз, будто вода была либо живой, залечивавшей любые раны, особенно раны души, либо была вовсе не водой, но божественной жидкостью, приобщавшей к блаженству.
Скосив глаза на свою соседку справа, Дина провела мокрыми ладонями по лицу — и не почувствовала ничего. Вода как вода, теплая, и наверно, очень соленая, если судить по тому, как натянулась кожа. Дина лизнула кончик пальца — да, соль.
Женщина, стоявшая справа, была одета в длинное, до земли, фиолетовое шелковое платье, широкое в подоле, узкое в талии, легко обнимавшее красивую грудь и сходившееся на шее строгим стоячим воротником. Было ей на вид лет пятьдесят, может быть, чуть меньше. Посмотрев влево, Дина увидела молодую девушку лет восемнадцати в пляжном костюме тридцатых годов — наглухо закрытом не только от непотребных взглядов, но и от жаркого летнего воздуха.
Она посмотрела вверх и увидела то, что ожидала — стена кончалась на уровне примерно ста метров, а выше лежало небо.
Небо?
Это было бесконечно глубокое сферическое зеркало.
В самом зените уходило направо и налево отражение белой стены, но невозможно было оценить ее толщину, потому что расстояние до купола оставалось загадкой, которую было страшно разгадывать. Расстояние наверняка было огромным — сотни километров, тысячи? — потому что отражение мира представало картой, на которой невозможно было разглядеть не только отдельных людей, пусть даже в необычном ракурсе, но даже значительно более крупные предметы. Желтовато-зеленые материки (острова?) на зеленовато-синей подкладке океанов.
Дина подумала, что если дать себе волю, она сейчас сорвется и помчится вверх, который тут же станет низом, и мир перевернется, и упав, она снова окажется в своем салоне в Ир— Ганим и даже не почувствует удара от падения по очень простой причине — во сне не бывает больно.
И тогда она разбудит Хаима, потому что…
Она впервые подумала о сыне, и ей стало страшно.
Покачнувшись, но все же устояв на ногах, Йосеф Дари подумал о том, что нужно немедленно возблагодарить Господа за чудесное спасение. Когда свет исчез, он решил было, что умер — настолько плотной была темнота, настолько беззвучной и, главное, непредставимо бесконечной. «Неужели так вот и уходят?» — мысль была очень четкой, она и заставила Йосефа поверить, что не все связи с миром реальности уже утеряны.
Он обнаружил, что стоит на большой городской площади перед длинным приземистым зданием. Здание было синагогой, Йосеф не нуждался в логических умозаключениях, чтобы понять это. Прежде чем начать разбираться в ситуации, нужно было войти, отыскать рава, собрать миньян и вознести хвалу Всевышнему.
Он шел, глядя прямо перед собой на портал Храма, но боковым зрением различал все же, что площадь вовсе не пуста, как показалось с первого взгляда. Группами в разных ее концах стояли люди, будто застыли по чьей-то команде. Одежды… Чего здесь только не было: хасидские халаты, черные костюмы и шляпы хабадников, полосатые накидки испанских евреев, лапсердаки из белорусского местечка, длиннополые платья женщин. Храм доминировал, но и другие строения, ограничивавшие площадь по периметру, выглядели далеко не хибарами: добротная каменная кладка в два этажа, без излишеств и определенного архитектурного стиля. Площадь была выложена гранитными плитками, на стыках между ними пробивалась трава. День был жарким, судя по блеклой голубизне неба. Сам же Йосеф не ощущал ни жары, ни холода, ни запахов, которые здесь непременно должны были присутствовать, ни звуков, без которых городская площадь была всего лишь замечательно написанной картиной.
Он вступил под тень портика, едва не споткнувшись, потому что не заметил ступеньки. Двери были массивными — в два роста — и украшенными сложным орнаментом. Они были закрыты, но справа Йосеф увидел небольшую дверцу с бронзовым кольцом. Дверца была полуоткрыта, из нее выглядывала темнота. Помедлив, Йосеф вступил в эту темноту, и она сомкнулась, избавив глаза от необходимости вглядываться.
Вместо зрения включился слух, и Йосеф услышал первый звук в этом мире
— чье-то спокойное размеренное дыхание.
Нужно было прочитать молитву, хотя бы для того, чтобы снова ощутить себя личностью, но он не решался заговорить вслух, а мысленная молитва — он опасался — не будет услышана.
Голос, раздавшийся высоко под невидимым сводом, прервал его размышления.
— Вот ты и пришел ко мне.
Голос был спокойным и низким, с удивительным сочетанием тембров, делавшим каждое слово будто заключенным в рамку из полувздохов. Йосеф оглянулся, ожидая увидеть светлый прямоугольник дверцы — единственную оставшуюся связь с видимым миром, — но темнота была абсолютной, и он ни за что не смог бы определить, откуда пришел и куда отступать, если в том возникнет нужда.
Он провел в ешиве больше четверти века, он знал Талмуд и хорошо — по мнению рава Штайнзальца — разбирался в Каббале. Каждый миг своей жизни — даже тогода, когда занимался любовью с женой Ханой — он был морально готов предстать перед Всевышним, перед светом Творца.
Почему — мрак?
Может быть, мои ощущения вывернулись наизнанку? — подумал он. Абсолютный свет и абсолютная тьма — проблема восприятия. Проблема абсолюта, проблема терминологии, философии — но не практического знания.
Ясно одно — он поднялся на свой Синай. И нужно быть достойным. Бог говорит с ним не из облака, а из мрака, который тоже подобен облаку, потому что не позволяет воспринимать Творца глазами. Творец говорил с Моше, Творец говорил с пророками, не являя им своей видимой сути, время от времени дозволяя лицезреть не облик свой, но формы, придуманные им для того, чтобы лучше вопринимались произносимые им слова. Слово — сущность бытия. Слово закреплено в Книге.
— Верно, — сказал голос, и Йосеф понял, что слово — это и не звук вовсе, не буквы, впечатанные и вписанные, или выбитые на скрижали. Слово — это мысль.
— И еще имя, — сказал голос.
Имя?
— Подумай, — сказал голос.
Бог был рядом. Бог явился не ярким светом, не пылающим кустом, но чернотой во мраке, пустотой в вакууме. Йосеф не мог ни говорить, ни думать
— делать то или другое, или то и другое вместе в присутствии Творца было не кощунством, но простой бессмыслицей.
— Где двое, что пришли с тобой?
Нужно отвечать. Нужны мысли. Память. Йосеф, который ощущал единство с абсолютом и полное отсутствие всего земного, был мгновенно ввергнут в свою телесную оболочку, и ему стало больно. Больно памяти, потому что он позволил ей забыть о них, но он не знал, что они тоже пришли в этот мир. Он вспомнил последние мгновения перед своим уходом из квартиры в Ир-ганим. Илья и Дина стояли у окна и не смотрели на него, а потом он сразу оказался на площади перед Храмом и не смотрел по сторонам. Если они последовали за ним, то, может быть, сейчас тоже стоят рядом.
— Их нет здесь.
Йосефу показалось, что стало светлее — может ли стать светлее в полном мраке? Что-то, еще более темное, чем мрак, отдалялось, уходило, исчезало из мыслей. Творец больше не желал говорить с ним.
Он не сумел понять Творца.
Пережить это было невозможно. Сердце Йосефа перестало биться. Он умер.
Он ощущал свою массу как сердечную боль. Были и другие ощущения, столь же неприятные, сколь и бесполезные, потому что он не знал, что они означают.
