Возрастные кризисы - Шихи Гейл (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
«Для него отречься от мира, будучи религиозным человеком, означало отказаться от большей части самого себя, однако как поэт он был горд, что сделал это, — отмечает Эллиот. — Он хотел постичь все, даже свое зло».
Второй человек — наш современник, автор книги «Другая Америка», которая ускорила войну с бедностью в шестидесятых годах. Его имя Майкл Харрингтон. Будучи социалистом и мыслящим честным человеком, он, как и Данте, жил активной космополитической жизнью, пронизанной мыслью о том, что причина ведет к истине. Потеря равновесия при переходе к середине жизни застигла его полностью неподготовленным. Это случилось во время одной из его лекций.
«Когда п достиг подиума, я внезапно стал терять сознание и, пытаясь удержать равновесие, начал судорожно хвататься за лекторскую трибуну. Затем, почувствовав, что мне плохо, я вынужден был сесть и объяснить аудитории, что не совсем здоров и могу продолжать лекцию только сидя… Я быстро ответил на вопросы и отправился в мотель. Когда я добрался до своего номера, я был весь мокрый от пота, а в спине и груди ощущал какие-то странные толчки. Я подумал, что это может быть сердечный приступ, и с этими мыслями на следующий день вылетел в Нью-Йорк и улегся в постель. Врачи обследовали меня в течение нескольких дней, но не нашли никаких отклонений в моем здоровье. Но почему же тогда я чувствовал себя хуже, чем когда-либо за тридцать семь лет жизни?»
Как и большинство из нас, Харрингтон попытался убедить себя, что это был просто эпизод в его жизни. Он перетрудился и устал. Однако через некоторое время, беседуя об искусстве
на одном из приемов, он почувствовал, что теряет равновесие. «Пол стал медленно уходить из-под моих ног. Я быстро выпил воды, чтобы избавиться от ощущения тошноты».
Продвигаясь вперед по жизни, словно ничего не случилось, он продолжал оставаться поборником зашиты гражданских прав и присоединился к маршу Мартина Лютера Кинга из Сельмы. Один из активистов был убит, другой скончался от полученных ран позже. Харрингтон сохранял спокойствие перед лицом этих тревожных событий. Он решил, что потеря равновесия была случайностью и больше не повторится. «Я ошибался… По возвращении в Нью-Йорк мне снова пришлось столкнуться с противоречивыми внутренними чувствами внутри себя. Эти внутренние силы завладели мною на год и потом еще в течение трех лет оказывали влияние на мою жизнь».
Майкл Харрингтон описал период своей жизни от тридцати семи до сорока двух лет. Эти годы — пиковые практически для каждого человека. Но Харрингтон, как и большинство людей, ничего не знал о том, что мы сегодня называем кризисом, связанным с серединой жизни. И поэтому Харрингтон, как и многие из нас, считал, что погибает.
"Я никогда не встречал свое собственное "я", — пишет он, — по крайней мере, лицом к лицу. А теперь мое подсознание схватило меня за горло. Я в буквальном смысле столкнулся со своим внутренним "я". Оно захватило мою жизнь и диктовало условия, обращаясь к моему рациональному началу".
Его охватило беспокойство, свободно плавающий страх, который нельзя было удобно пристроить и привязать к чему-то в мире определенных событий. Его тело, работа, жена, вся внешняя структура его жизни функционировали нормально. Однако самые обычные вещи — например, застрявший в замке ключ, ожидание, когда освободится телефонная линия — стали вызывать в нем вспышки гнева и паники. Любая лишняя секунда пребывания в самолете воспринималась им как угроза его равновесию.
«Что же так перевернуло мою жизнь?» Харрингтон обратился за помощью к психоаналитику. В течение следующих четырех лет симптомы ухудшались, и он пытался разобраться в происходящем. «Мой мир трансформировался в набор готовых экстраординарных путей, однако я не мог понять, что же все-таки случилось. Я полагал, что остался таким же, каким был, я отказывался признать себя тем, кем (или чем) я сейчас становлюсь».
Анализируя все стороны своего внутреннего "я", он смог признать одну из них — свою радикальность, когда он был студентом колледжа, «который все еще ходил в своих голубых джинсах» и не был запачкан буржуазным знанием денег, власти и успеха. Это был хороший отрезок жизни, и он видел это. Но начиная с тридцати пяти лет верх взяла другая сторона внутреннего "я". Она вывела его из бедности и прославления жизни в коммунах и привела к брачному союзу, желанию иметь детей, признанию семейной ячейки и к известности.
Эту сторону он считал не очень чистой. Однако факт был налицо: он вынужден был признать все это. Это тоже был он.
Наиболее поразительное доказательство того, что мы в этом возрасте достигаем перекрестка, приводит лондонский психоаналитик Эллиот Жак. Он понял это, изучая биографии великих художников Запада, которые были охвачены кризисом в возрасте от тридцати пяти до сорока лет. Среди этих людей — Бетховен, Гете, Ибсен, Вольтер. Из теоретических выкладок Жака следует, что мы все достигаем переломного момента в развитии именно в указанном возрасте. Сначала Жак опирался на биографии специально отобранной группы знаменитых людей, однако затем, исходя из своей практики, он продолжил анализ в других исторических периодах. В 1965 году он опубликовал статью, в которой выдвинул теорию о том, что критический переход в районе тридцати пяти лет начинается не только у творчески одаренных личностей. Этот кризис проявляется в каждом обыкновенном среднем человеке. Жак назвал это «кризисом, связанным с серединой жизни». Жак осторожно указал на то, что переходный процесс продолжается несколько лет и что для каждого отдельного индивидуума он может проходить по-своему.
Этот творческий кризис может проявляться в трех различных формах.
Во— первых, может возникать и утверждаться -впервые — способность к творчеству. Наиболее ярким примером является Гоген, который в тридцать пять лет оставил свою разгневанную жену и карьеру в банковском деле и в сорок один год стал ведущим представителем постимпрессионизма.
Во— вторых, художник может сгореть творчески или, образно говоря, умереть как художник. Тридцатисемилетие продолжает оставаться возрастом смерти для художников и трудоголиков. Жак проверил свои наблюдения на примере трехсот десяти одаренных художников, писателей, композиторов, скульпторов и поэтов. «Уровень их смертности колебался между тридцатью пятью и тридцатью девятью годами, -пишет он. — Эта группа одаренных людей искусства включает в себя Моцарта, Рафаэля, Шопена, Рембо, Бодлера, Ватто… Уровень смертности обычных средних людей в этом возрасте намного ниже».
В— третьих, из творческих личностей, которые физически и творчески выживают в неожиданный переломный период, можно выделить тех, кого не коснулись решительные изменения. Их реакция бывает различной: от бурного извержения до плавного перехода, как у обычных смертных. Полезно познакомиться с анализом изменений в творческом процессе, которые показывают, что творческая личность прошла кризис, связанный с серединой жизни.
Спонтанная, интенсивная творческая сила, которая использует любой опыт как зажигание и неосознанно стимулирует творческую работу, проявляется между двадцатью и тридцатью годами. Прототипами для Жака явились Ките, Шелли и Моцарт. Жак предлагает биографию Китса [24] (автор — Роберт Гиттинг) как описание этих безудержных характеристик творческой силы в двадцатилетнем возрасте:
«Весь этот год Китc жил на духовном капитале. Он использовал любой опыт. Любой взгляд, человека, книгу, эмоции или мысли он самопроизвольно переводил на язык поэзии. Мог ли он или любой другой поэт дальше продолжать на таком же уровне?»
К биографии Китса я добавила бы откровение Скотта Фицджеральда [25] в «Крахе»: «Я начал осознавать, что в течение двух лет моей жизни писал, используя ресурсы, которыми не обладал, что я физически и духовно заложил себя до конца». Финджеральд написал эти слова в возрасте тридцати девяти лет. Через пять лет он умер.
