Общественное мнение - Липпман Уолтер (бесплатные полные книги TXT) 📗
Каждая газета, доходящая до читателя, является результатом серии выборов: какой материал печатать, сколько места он должен занимать в газете, где он должен располагаться, какие акценты в нем необходимо сделать. Здесь не существует никаких объективных норм, никаких конвенций. Возьмите две газеты, вышедшие в одном и том же городе, в одно и то же утро. Заголовки одной гласят: «Британия обещает оказать помощь Берлину против французской агрессии. Франция открыто поддерживает поляков». Заголовок другой сообщает: «Еще одна любовь госпожи Стильман». Какой из них вы предпочтете — вопрос вкуса, и не только вкуса редактора. От его оценки зависит, что в течение получаса будет занимать внимание некоторого числа читателей его газеты. Проблема обеспечения внимания со стороны читателей никоим образом не сводится к проблеме подачи новостей в духе религиозного учения или какой-то формы этической культуры. Это проблема того, как возбудить эмоциональную реакцию читателя, как создать у него ощущение личного участия в событиях, о которых он читает. Новости, не обеспечивающие этой возможности, не могут быть привлекательными для широкой аудитории. Аудитория должна участвовать в новостях, точно так же, как она участвует в театральной драме, идентифицируя себя с героями борьбы. Точно так же, как зритель сдерживает дыхание, когда героиня спектакля в опасности, или замирает, когда Бейб Рут замахивается битой, читатель газеты, пусть и в более незаметной форме, но принимает участие в описываемых новостях. Для того чтобы он смог это делать, он должен обнаружить в тексте какую-то зацепку, и такой зацепкой служат стереотипы. Так, если в газете об ассоциации сантехников говорится как о «группировке», то уместно отнестись к ним враждебно, а если она называется «группой ведущих бизнесменов», то это является сигналом к благосклонной реакции.
Именно в сочетании этих элементов заключена власть создавать мнение. Эта власть усиливается редакционными статьями. Редакционные статьи в ситуациях, когда новости слишком запуганы, дают читателю ключ, посредством которого он становится участником событий. Этот ключ нужен ему, как и большинству из нас, если требуется узнать о новостях на ходу. Читателю требуется указание, следуя которому он, человек, который воспринимает себя так-то, сможет интегрировать свои ощущения и новости, о которых он узнает через газету.
«Кто-то сказал, — пишет Вальтер Бейджхот, — что если вы убедите англичанина, принадлежащего к среднему классу, что на Сириусе водятся улитки, то у него вскоре образуется свое собственное мнение по этому поводу. Его трудно будет в этом убедить, но если он в конце концов в это поверит, то он не сможет оставаться в стороне от обсуждения этого вопроса, он должен принять некое решение. И это относится к любой самой обычной теме. Торговец овощами имеет вполне развернутое мнение относительно зарубежной политики, а его молодая покупательница — исчерпывающую теорию таинств, и оба они не сомневаются в своих мнениях» [382].
В то же самое время у торговца овощами будет масса сомнений относительно ведения дел в своей лавке, а у молодой женщины, абсолютно уверенной в смысле таинств, будет масса сомнений, выходить ли ей замуж за торговца, а если не выходить, то прилично ли принимать его знаки внимания. Способность оставаться в стороне свидетельствует или об отсутствии заинтересованности в результате, или о живом представлении об альтернативных моделях. В случае с зарубежной политикой или таинствами интерес к результатам велик, тогда как возможности проверить свое мнение ничтожны. Отсюда проистекают сложности, на которые наталкивается читатель при ознакомлении с основными новостями. Если он их читает, то должен ими интересоваться, то есть должен как-то участвовать в ситуации и задумываться об ее исходе. Но если читатель в нее вовлекается, то он не может оставаться в стороне, и если не существует средств проверки указаний, полученных им через газету, сам по себе факт, что он интересуется этими новостями, препятствует достижению равновесия мнений, которое может оказаться максимально приближенным к истине. Чем глубже он вовлечен в ситуацию, тем больше будет негодовать не просто по поводу другого мнения, а по поводу мельчайшей детали, не согласующейся с его мнением. Именно поэтому многие газеты однажды обнаруживают, что, честно приобретя приверженцев, они не могут резко изменить позицию, даже если редактор видит, что этого требуют факты. Если такое изменение необходимо, переход к другой позиции должен осуществляться с величайшей деликатностью и умением. Обычно газеты не предпринимают столь рискованных шагов. Гораздо легче и безопаснее загасить огонь, не подкладывая новых дров, то есть постепенно свести информацию о предмете, требующем новой интерпретации, на нет.
Глава 24
Новости, истина и вывод
Чем больше мы углубляемся в анализ прессы, тем большее значение приобретает гипотеза, которой мы придерживаемся. Если, вслед за Синклером и большей частью его оппонентов, мы предположим, что новости и истина — синонимы, то, по-моему, мы никуда не придем. Мы будем доказывать, что в каком-то вопросе газета лжет. А потом будем доказывать, что в другом вопросе Синклер лжет. А потом — что Синклер лгал, когда сказал, что кто-то лгал, и что кто-то лгал, когда сказал, что Синклер лгал. Мы дадим волю своим чувствам, но не добьемся результата.
Гипотеза, кажущаяся мне наиболее плодотворной, состоит в том, что новости и истина — не одно и то же и что они должны четко различаться [383]. Функция новостей в том, чтобы сигнализировать о событии, функция истины — освещать скрытые факты, устанавливать между ними связь и создавать такую картину мира, которая позволяла бы человеку действовать. Только в тех точках, где социальные условия принимают узнаваемую и поддающуюся измерению форму, корпус истинного знания и корпус новостей совпадают. И это сравнительно небольшой сектор всего поля человеческого интереса. В этом и только в этом секторе проверка новостей осуществляется настолько тщательно, что обвинения в искажении или сокрытии фактов становятся более чем узкопартийными оценками. Нет никакого оправдания тому, кто шесть раз повторил, что Ленин умер, если единственная информация, на основании которой были сделаны эти сообщения, исходит из известного своей ненадежностью источника. В этом случае новость состоит не в том, что «Ленин умер», а в том, что «Гельсингфорс говорит, что Ленин умер». И к газете может быть предъявлено требование не делать Ленина более мертвым, чем он есть согласно надежному источнику. Если существует такой предмет, за который редакторы должны нести наибольшую ответственность, то это их оценка надежности источника информации. Но, например, в случае рассказов о том, чего хотят русские люди, такой проверки не существует.
Отсутствие таких точных тестов, по-моему, как ничто другое помогает понять характер профессии журналиста. Журналист располагает очень небольшим корпусом точного знания, для оперирования которым не требуется никаких особых способностей или подготовки. Все остальное зависит от усмотрения самого журналиста. Как только он покинул город, в администрации которого четко зафиксировано, что Джон Смит обанкротился, все жесткие стандарты исчезают. Рассказ о причинах неудачи Джона Смита, о его пороках, анализ экономических условий, из-за которых он разорился, может быть подан по-разному. В прикладной психологии не существует авторитетной установки, подобной установкам в медицине, технике и даже праве, которая бы корректировала мысль журналиста в процессе перехода от новостей к размытой сфере истины. Не существует инструментов ни для управления мыслью журналиста, ни для ограничения суждений читателя или издателя. Версия истины, предлагаемая журналистом, — это исключительно его версия. Как он может продемонстрировать истину в том виде, в каком она ему предстает? Он не может этого сделать. Он способен на это не в большей мере, чем Синклер Льюис способен продемонстрировать, что рассказал всю правду о Главной улице. И чем больше журналист понимает собственную слабость, тем легче ему признать, что при отсутствии объективной проверки его мнение в значительной мере скроено из его собственных стереотипов, согласно его собственному кодексу и вытекает из его интересов. Он знает, что видит мир через очки субъективности. Он не может отрицать, что, используя метафору Шелли, подобен витражу, который, пропуская через себя белый свет вечности, окрашивает его в разные цвета [384].
