Общественное мнение - Липпман Уолтер (бесплатные полные книги TXT) 📗
Таким образом, существуют жизненные обстоятельства во всей своей сложности; явное действие, которое сигнализирует о наличии этих обстоятельств; стереотипный бюллетень, который освещает этот сигнал; значение, которое читатель ему придает, выводя его из непосредственно влияющего на него опыта. Таким образом, опыт читателя, связанный с забастовкой, может быть, в действительности, очень важным, но с точки зрения главной проблемы, спровоцировавшей забастовку, он весьма эксцентричен. Однако это, странное, значение автоматически становится наиболее интересным [377]. Вникнуть путем воображения в главную проблему для читателя означает выйти за границы собственного Я и вступить в совершенно другую жизнь.
Отсюда следует, что при сообщении о забастовках простейший путь — обнаружить новости посредством какого-то явного действия и при описании события рассказать, какими жизненными сложностями оно грозит читателю. Именно так привлекается его внимание и возбуждается интерес. Значительная (и, по-моему, основная) часть того, что рабочему и реформатору кажется преднамеренным искажением, допущенным газетами, возникает из-за практической сложности доведения новостей до читателя и психологической сложности превращения отдаленных фактов в интересные сообщения, если мы, как говорит Эмерсон, не можем «воспринять (их) всего лишь как новый вариант знакомого нам опыта» и не «можем сразу же заняться их переносом на параллельно протекающие события нашей жизни» [378].
Если вы обратитесь к исследованию того, как забастовки освещаются в прессе, то увидите, что социальная проблема очень редко выносится в заголовок или описывается в первых абзацах публикации. Иногда о ней вовсе не упоминается. Трудовой спор, разворачивающийся в другом городе, должен быть крайне важным, чтобы в новостях появилась какая-то определенная информация о предмете спора. Такова рутина новостей, которая с небольшими вариациями имеет место и в случае политических и международных новостей. Новости — это описание явных стадий события, которые представляют интерес. При этом на газету оказывается давление с той целью, чтобы она придерживалась этой рутины. Оно оказывается из-за экономии, которая требует замечать только стереотипизированную стадию ситуации. Давление осуществляется в связи с тем, что сложно найти журналистов, которые могут видеть то, что их не учили видеть. Оно также исходит от практически неизбежной сложности нахождения достаточного пространства, в рамках которого даже лучший журналист может показать как вероятную — точку зрения, не являющуюся общепринятой. Давление исходит от экономической необходимости заинтересовать читателя максимально быстро и от экономического риска, заключенного в ситуации, когда его не удалось заинтересовать совсем или когда журналисты неожиданно обидели его тем, что плохо или недостаточно подробно описали какие-то новости. Все эти сложности в сумме заставляют редактора колебаться, когда речь идет об опасных публикациях, и, естественно, приводят к тому, что он отдает предпочтение несомненному факту и такой его трактовке, которую легче всего приспособить к интересу читателя. Несомненный факт и легко вызываемый интерес — это сама забастовка и неудобства читателя, ею вызванные.
Все более тонкие и глубокие истины при современной организации промышленности становятся очень ненадежными. Сюда относятся суждения об уровне жизни, производительности труда, правах человека, которые могут служить предметом бесконечных дискуссий в условиях отсутствия точной их записи и количественного анализа. А поскольку их в промышленности не существует, то новости о ее организации могут, как сказал Эмерсон, процитировав Исократа, «сделать из канав горы, а из гор — канавы» [379]. Там, где в промышленности не существует конституционной процедуры и ни один эксперт не занимается оценкой фактов и претензий, сенсационным для читателя оказывается тот факт, который будет искать практически каждый журналист. При текущем состоянии дел в промышленности даже там, где имеют место его обсуждение и арбитраж, но не существует независимого отбора фактов, необходимых для принятия решений, проблема, представленная читающей публике, не будет совпадать с проблемой, актуальной для промышленности. Таким образом, попытка обсуждать актуальные проблемы на страницах газеты возлагает на газеты и читателей бремя, которое они не способны нести. Постольку поскольку реальных закона и порядка не существует, большая часть новостей, если она сознательно и героически не корректируется, работает против тех, кто не располагает законными и упорядоченными методами самоутверждения. Сообщения с места действия скорее сообщат о проблемах, которые привели к затруднениям в результате борьбы за права, чем о причинах этой борьбы.
Этими сообщениями занимается редактор. Он читает их, сидя в кабинете, и ему очень редко представляется возможность наблюдать за развитием описываемых событий в течение продолжительного времени. Редактор должен добиваться внимания по крайней мере части своих читателей каждый день, потому что они, не задумываясь, оставят его газету, если конкурирующее издание затронет их воображение. Он находится под колоссальным давлением, потому что в соревновании между газетами часто счет идет на минуты. Каждое сообщение требует немедленного, но сложного суждения. Оно должно быть осмыслено, соотнесено с другими, тоже осмысленными, сообщениями, принято к печати или отвергнуто в зависимости от того, насколько вероятен, в понимании редактора, интерес к нему со стороны публики. Без усреднения, без стереотипов, без банальных суждений, без безжалостного огрубления редактор быстро скончался бы от избытка чувств. Окончательный вариант полосы имеет определенный размер и должен быть готов к определенному сроку; на полосе должно содержаться определенное число заголовков, и в каждом заголовке должно быть определенное число букв. Всегда существуют сомнительные потребности покупающей публики, закон о клевете и возможность для бесконечных волнений. И всем этим нельзя было бы управлять без систематизации, поскольку стандартизированный продукт дает экономию времени и усилий, а также частичную гарантию против неудачи.
Именно тут части газеты влияют друг на друга особенно сильно. Так, когда разразилась война, американские газеты столкнулись с тематикой, в освещении которой у них до сих пор не было опыта. Некоторые ежедневные издания, достаточно богатые, чтобы оплачивать телеграфные сообщения, получали новости первыми, и их способ представления новостей стал образцом для всей прессы. Но откуда происходил этот образец?
Он был взят из английских газет, но не потому, что американскими газетами владел Нортклифф [380], а потому, что, во-первых, им было проще покупать английские информационные сводки, и, во-вторых, потому, что американским журналистам было проще читать английские газеты, чем какие-либо другие. Лондон стал телеграфным центром новостей, и именно в Лондоне возникла определенная техника репортажей о военных новостях. Аналогичный процесс протекал во время русской революции. В этом случае доступ в Россию был закрыт военной цензурой, как русской, так и союзнической, и он усугублялся трудностями русского языка. Но, кроме того, он был закрыт для эффективного сообщения новостей в силу того, что труднее всего на свете — делать репортаж о хаосе, хотя этот хаос возникал постепенно. Поэтому создание российских новостей у самых их истоков в Гельсингфорсе, Стокгольме, Женеве, Париже и Лондоне было отдано в руки цензоров и пропагандистов. И в течение долгого времени их никто не проверял. И до тех пор, пока они не выставили себя на посмешище, следует признать, что им удалось создать из подлинного водоворота российских событий множество стереотипов, столь насыщенных ненавистью и страхом, что величайший инстинкт журналистов — желание идти, смотреть и сообщать — был надолго заглушен [381].
