Секс в искусстве и в фантастике - Бейлькин Михаил Меерович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Кстати, убийство «кошатницы» в фильме – удар тяжёлым скульптурным фаллосом, нацеленным головкой в рот жертвы, явно символизирует собой садистский половой акт
Убийство сокамерника, разумеется, не было гомосексуальным актом, но наличие в этой ситуации садистского полового самоутверждения сомнений не вызывает. Такой же характер придали Кубрик и МакДауэлл поведению Алекса в сцене группового изнасилования жены писателя. Он время от времени оставляет женщину и демонстрирует свой собственный член поверженному «сопернику». Длинный трубчатый нос маски, символизирующий фаллос, который он издевательски суёт в лицо писателя, служит той же цели.
Что, собственно, нового сказали авторы «Заводного апельсина»? Ну да, современный мегаполис полон насилия; полицейские – зачастую те же бандиты, лишь вставшие на сторону государства; правительство состоит из беспринципных и даже криминальных субъектов; демократии угрожает опасность со стороны тоталитарных структур – всё это и так всем известно. О том, что в мире мало любви и гармонии писал ещё Бодлер:
Почти столь же поэтически высказался на эту тему и психолог Джон Конрад: «Насилие пронизывает бытие человека… Эпические поэты воспели его как свидетельство мужской доблести, пророки и моралисты осудили его, а все прочие притерпелись к нему как к одной из стихийных опасностей в человеческой жизни».
Похоже, относительная новизна авторов сводится лишь к тому, что они связали воедино две проблемы: первую – садизм может уживаться с любовью к прекрасному и даже со способностью к творчеству; и вторую – зомбированию населения можно придать вполне благопристойную форму, выдав её за борьбу с преступностью и агрессивностью.
Первое утверждение – антитеза пушкинскому:
Я больше склонен верить нашему поэту. Дело в том, что у кинематографических гениев – садомазохизм отнюдь не редкость. Такое случается и с литераторами. Кому-то подобное сочетание стоило жизни (вспомним Пьера-Паоло Пазолини). И всё же Пушкин ближе всех к истине – у творческой личности садомазохизм переплавляется в тигле искусства в творчество, а у обычного садиста он приводит к убийствам. Легенда о музыкально одарённом убийце так же далека от правды, как талантливая сказка Патрика Зюскинда о гениальном парфюмере, консервировавшем ароматы, извлечённые из убитых им девушек.
Чтобы полнее разобраться с проблемой, надо учитывать как социальные, так и биологические механизмы, лежащие в основе агрессивности.
Биологические и социальные механизмы регуляции поведения
Напомню, что Лем, хорошо представляя себе все издержки, связанные с устранением агрессивности из арсеналов поведения людей, оправдывает такой шаг, полагая, что он дал бы биологическому виду Homo sapiens реальный шанс на выживание.
Писатель, по сути, вторит нобелевскому лауреату Конраду Лоренцу – одному из создателей этологии, науки о поведении животных в среде их естественного обитания. Суть идей учёного сводится к тому, что агрессивность широко распространена среди животных именно потому, что она играет важную роль в естественном отборе. Чем агрессивнее, сильнее и сексуальнее самец, тем больше потомков он оставит, тем самым, формируя генофонд вида. При этом Лоренц заметил, что чем лучше вооружены самцы клыками, рогами или другим природным оружием, тем ожесточённее протекают у них брачные турниры, но тем меньшими жертвами они обходятся. Оказывается, природа выработала у этих видов специальные предупредительные сигналы, которые действуют инстинктивно и молниеносно, прекращая драку при их подаче. Каким бы ожесточённым ни было сражение двух волков за самку, как только один из них подставляет другому боковую поверхность шеи с расположенной здесь сонной артерией (местом смертельно уязвимым), тут же пропадает агрессивность у его более сильного противника. Драка немедленно прекращается, и побеждённый, подавший предупредительный сигнал, покидает место битвы без преследования.
Между тем мирные животные, например горлицы, лишены таких предупредительных знаков. Запертые в одну клетку горлицы, если у них начинаются взаимно враждебные действия, кончают свою ссору гораздо хуже, чем волки. Одна из птиц методичными ударами клюва в шею и в спину, убивает другую.
По мнению Лоренца, волею судеб человек попал в неприятную ситуацию. Будучи слабо вооружённым видом, прачеловек не оставил нам предупредительных сигналов, передав тем не менее инстинкт агрессивности. Это обстоятельство грозит человечеству гибелью. «Сила человеческого интеллекта и взлёт научной мысли позволили изобрести виды оружия необычайной мощи, но в то же время инстинкты человеческой природы не позволяют людям осуществлять контроль над продуктами их собственного разума», – пишет учёный.
Что ж, надо признать, Лоренц строит свою гипотезу отнюдь не на пустом месте. Она основана на наблюдениях, как за поведением животных, так и человека. И всё же, его выводы отнюдь не бесспорны. Логика Лоренца безупречна, пока речь идёт о наблюдениях над животными. Ему прощаешь даже некоторую фетишизацию агрессивности. Так, свою великолепную книгу об агрессии он называет «О так называемом зле», намекая, что, хотя природа и жестока, зло в ней служит добру (эволюции и образованию новых видов). Ведь именно с помощью агрессивности самцов осуществляется естественный отбор, происходит территориальное расселение вида. Но когда Лоренц стирает границу между агрессивным поведением людей и самцов животных, трудно удержаться от улыбки. Чего стоит, например, его утверждение о том, что агрессивность через «…устрашающий ряд постепенных переходов от петухов, подравшихся на помойке, через грызущихся собак, через мальчишек, разбивающих друг другу носы, через парней, бьющих друг другу об головы пивные кружки, через трактирные побоища, уже окрашенные политикой, приводит, наконец, к войнам и атомной бомбе»?
Пока Лоренц с присущим ему писательским даром описывает наблюдения над феноменом «накопления инстинкта агрессивности» у рыбок-цихлид, читатель испытывает к рассуждениям биолога полное доверие. «В вашем аквариуме, который и без того стал мелковат для такого количества подросших рыб, появилась пара возлюбленных, сияющая великолепием расцветки и преисполненная стремлением изгнать со своего участка всех братьев и сестёр. Но тем несчастным деться некуда; с изодранными плавниками они робко стоят по углам у поверхности воды, если только не мечутся, спасаясь, по всему бассейну, когда их оттуда спугнут. Будучи гуманным натуралистом, вы сочувствуете и преследуемым, и брачной паре. Вы срочно отлавливаете лишних рыб, чтобы обеспечить парочке безраздельное владение бассейном. Теперь, думаете вы, сделано всё, что от вас зависит, и в ближайшие дни вы не обращаете особого внимания на этот сосуд и его живое содержимое. Но через несколько дней с изумлением и ужасом обнаруживаете, что самочка, изодранная в клочья, плавает кверху брюхом, а от икры не осталось и следа».
Дело в том, что если раньше самец расходовал свою агрессивность на соседей (эволюционно полезную в плане расселения вида), то в их отсутствии накопление этого инстинкта привело к гибели самки.
Всё это выглядит вполне убедительно. В качестве же иллюстрации «накопления инстинкта агрессивности» у людей, этолог приводит пример двух друзей – исследователей, вынужденных долгое время жить в одной палатке во время экспедиции. По мнению Лоренца, им не избежать нарастания обоюдной ненависти, причём дело обязательно закончится тем, что один из них убьёт другого. Если опыты на рыбах-цихлидах проводились реально, то ужасная ситуация с участниками экспедиции – не что иное, как умозрительная фантазия. Автор механически переносит факты, полученные им в эксперименте с рыбами, на людей. А почему, собственно, мы должны ему верить?! Ведь в реальности все подобные экспедиции проходили достаточно мирно, хотя долгое совместное пребывание, возможно, и не обходилось без ссор.
