Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин (книги без сокращений .TXT) 📗

«Ну, сдается мне, не такая уж любящая и чувствительная. Только вспомните, как она любит вас! Она пытается соблазнить вас на адюльтер».

Брейер покачал головой: «Нет, это не…»

Ницше не дал ему договорить: «О да, о да! Вы не можете это отрицать. Соблазнение — вот как это называется. Она опирается на вас, притворяясь, что не может ходить. Она кладет свою голову в ваши ладони, губами к вашему мужскому достоинству. Она пытается разрушить ваш брак. Она публично унижает вас, притворяясь беременной вашим ребенком! Разве это любовь? Не дай мне боже такой любви!»

«Я не осуждаю и не критикую своих пациентов, я не позволяю себе смеяться над их болезнями, Фридрих. Уверяю вас, вы просто не знаете эту женщину».

«Хвала господу и за это! Я знал таких женщин. Поверьте мне, Йозеф, эта женщина не любит вас, она хочет уничтожить вас !» — пылко произнес Ницше, сопровождая каждое свое слово постукиванием по блокноту.

«Вы судите о ней по тем женщинам, которых знали вы. Но вы ошибаетесь — все, кто знает ее, думают так же, как и я. Что вы получаете, выставляя ее на посмешище?»

«В этой ситуации, как и во многих других, вы стреножены своими добродетелями. Вам тоже стоит научиться высмеивать! Это путь к здоровью».

«Когда дело касается женщин, Фридрих, вы становитесь слишком суровым».

«А вы, Йозеф, слишком мягким. Зачем вам, несмотря ни на что, защищать ее?»

Волнение не позволило Брейеру оставаться на месте. Он вскочил и подошел к окну. Он смотрел на сад, где ковылял мужчина с завязанными глазами: одной рукой он хватался за сиделку, в другой была зажата трость, которой он проверял тропинку перед собой.

«Дай волю чувствам, Йозеф. Не сдерживайся».

Не прекращая смотреть в окно, Брейер ответил через плечо: «Вам легко критиковать ее. Если бы вы увидели ее, уверяю вас, вы бы по-другому запели. Вы бы оказались у ее ног. Это ослепительная женщина, Елена Троянская, квинтэссенция женственности. Я уже говорил вам, что следующий ее врач тоже влюбился в нее».

«Вы хотите сказать, стал ее новой жертвой!»

«Фридрих, — Брейер повернулся и посмотрел на Ницше, — что вы делаете? Я никогда вас таким не видел. Почему вы так на нее нападаете?»

«Я делаю то, о чем вы меня просили, — ищу другой способ борьбы с вашей одержимостью. Я уверен, Йозеф, что ваши мучения в некоторой степени являются следствием затаенной обиды. Что-то в вас, будь то страх или некая робость, не позволяет вам выразить гнев. Вместо этого вы гордитесь своей кротостью. Вы превращаете необходимость в добродетель: вы глубоко закапываете свои чувства, а потом, не испытывая чувства обиды, начинаете считать себя святым. Вы больше не играете роль понимающего терапевта, вы вживаетесь в эту роль — вы начинаете верить в то, что вы слишком хороши для того, чтобы впадать в гнев. Йозеф, небольшая месть — неплохая штука! Проглоченной обидой можно и отравиться!»

Брейер покачал головой: «Нет, Фридрих, понять — значит простить. Я проследил истоки всех симптомов Берты. В ней нет зла. Наоборот, она слишком добра. Это щедрая, готовая жертвовать собой дочь, заболевшая после смерти своего отца».

«Все отцы умирают — ваш, мой, чей угодно, — это не повод для возникновения болезни. Мне нравятся действия, а не оправдания. Время оправданий — для Берты, для вас, уже прошло».

Ницше захлопнул блокнот. Аудиенция окончена.

Следующая встреча началась так же бурно. Брейер потребовал прямую атаку на одержимость. «Прекрасно, — ответил Ницше, который всегда хотел воевать. — Хочешь войну — получай войну». И в течение следующих трех дней он проводил агрессивную психологическую кампанию, одну из самых креативных — и самых эксцентричных — за всю истории венской медицины.

Ницше начал с того, что вытребовал у Брейера обещание следовать всем его указаниям, не задавая вопросов и не сопротивляясь. Затем Ницше предложил ему составить список из десяти оскорблений и представить, как он высказывает все это Берте. После чего Ницше предложил ему представить, что он живет с Бертой, а потом нарисовать в уме ряд сцен: они сидят за завтраком, и он смотрит на нее через стол: ее руки и ноги сведены судорогой, глаза косят, она слепая, с кривой шеей, галлюцинирует и заикается. Далее появились еще более неприглядные образы: Берта сидит на унитазе, ее рвет;

Берта в схватках pseudocyesis [16]. Но ни один из них не смог разрушить волшебное очарование образа Берты.

В следующий раз Ницше опробовал еще более кардинальный метод: «Когда вы начинаете думать о Берте наедине с собой, кричите „Нет!“ или „Стоп!“ как можно громче. Если вы не один, щиплите себя изо всех сил, как только она появляется в ваших мыслях».

Два дня личные апартаменты Брейера оглашались воплями «Нет!», «Стоп!», а предплечье за это время покрылось синяками от щипков. Однажды он так громко крикнул «Стоп!» в фиакре, что Фишман резко остановил лошадей и ждал дальнейших инструкций. В другой раз в кабинет влетела фрау Бекер на звук особенно удавшегося «Нет!». Но эти ухищрения для страсти его разума были что мертвому припарки. Наваждение охватывало его снова и снова!

В следующий раз Ницше порекомендовал Брейеру начать следить за своими мыслями и каждые полчаса записывать в блокнот, как часто и поскольку он думал о Берте. Брейер был несказанно удивлен, обнаружив, что редкий час проходил без мыслей о ней. Ницше подсчитал, что он проводит около ста минут в день во власти наваждения, что в год составляет приблизительно пятьсот часов. То есть, как он объяснил, в течение следующих двадцати лет Брейер отдаст шестьсот драгоценных дней на растерзание однообразным, скучным, неоригинальным фантазиям. Брейер застонал, услышав о такой перспективе. И продолжал отдаваться во власть одержимости.

Ницше попытался поэкспериментировать с другой стратегией: он приказал Брейеру посвящать специально выделенные отрезки времени мыслям о Берте, хочет он этого или нет.

«Вы упорствуете и продолжаете думать о Берте! Тогда я заставлю вас делать это! Я требую, чтобы вы думали о ней в течение пятнадцати минут по шесть раз в день. Давайте просмотрим ваше расписание и выделим шесть пятнадцатиминуток в день. Скажите своей медсестре, что вам требуется, чтобы вас не беспокоили какое-то время, — вам нужно делать записи или оформлять бумаги. Если вы хотите подумать о Берте когда-либо еще — замечательно, дело ваше. Но во время этих шести периодов вы просто обязаны думать о Берте. Потом, когда вы привыкнете к этому, мы начнем постепенно сокращать время принудительной медитации».

Брейер начал жить по предложенному Ницше расписанию, но одержимость предпочитала вариант Берты.

Потом Ницше предложил Брейеру носить с собой специальный кошелек, в который он будет класть по пять крейцеров каждый раз, когда у него появится мысль о Берте; эти деньги он в итоге должен будет пожертвовать на благотворительность. Брейер наложил на этот план вето. Он знал, что это не сработает, потому что ему нравилось жертвовать деньги на благотворительность. Тогда Ницше предложил пожертвовать эти деньги антисемитски настроенному Национальному Союзу Германии Георга фон Шоненера. Не помогло даже это.

Ничего не помогало.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАМЕТОК ДОКТОРА БРЕЙЕРА В ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ УДО МЮЛЛЕРА, 9-14 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА

Нет смысла и дальше обманывать себя. В наших сеансах принимают участие два пациента, и из нас двоих мой случай более тяжелый. Странно, чем лучше я это осознаю, тем лучше мы срабатываемся с Ницше. Возможно, информация, полученная мной от Лу Саломе, также оказала свое влияние на нашу деятельность.

Разумеется, я ничего не рассказывал о ней Ницше. Я не говорил и о том, что стал самым настоящим пациентом. Но, мне кажется, он чувствует это. Возможно, непреднамеренно, невербально я сообщаю ему информацию. Кто знает? Может, это есть в моем голосе, моих жестах или тоне? Все это происходит каким-то непостижимым образом. Зиг очень интересуется этими деталями коммуникации. Мне стоит поговорить с ним на эту тему.