Воспоминания о школе - Моска Джованни (бесплатные версии книг .txt) 📗
А так ли, собственно говоря, необходимо придумывать тему и заставлять их писать сочинение?
Да, потому что нужно отчитаться перед начальством: в конце года директор, убедившись, что в классе было проведено двадцать сочинений, похлопает учителя по плечу и похвалит его, а инспектор начальной школы, увидев, что в школе было проведено четыреста сочинений, горячо поздравит директора и произнесет немало торжественных и лестных слов…
Так что дадим уж ее, пожалуй, эту тему.
— Ребята, пишите!
Сорок перьев одновременно опустились в чернильницы.
— Тема: «Мой сосед по парте».
Наклоненные над листами головы, напоминающие головы велосипедистов, сосредоточенно склонившихся к рулю; перья, скрипящие по бумаге, потом гул, комментарии, восклицания, неизбежно следующие за тишиной ожидания.
Кто-то довольный потирает руки: «Легкотня!»
Кто-то в конце класса начинает хныкать:
— Синьор учитель, у меня нет соседа по парте!
Кто-то поднимает руку и, глядя на своего соседа с побритой под ноль головой, говорит:
— Синьор учитель, можно мне написать, что у моего соседа по парте длинные светлые волосы и что у него красивые локоны до плеч?
— Если он тебе разрешит… Франческони, скажи, ты не против, чтобы Криппа написал, что у тебя золотые локоны до плеч?
Франческони отрицательно мотает головой, потом задумывается, улыбается, представив себя блондином, да еще роскошным, но в конце концов честность берет верх:
— Нет. Пиши, что я бритый.
Бедный Криппа, у него могло выйти хорошее сочинение, если бы ему разрешили изящно описать своего соседа по парте… Я вообще начинаю жалеть, что дал эту тему — она небезопасна.
Я вижу, как Марчеллини угрожающе смотрит на Манили и делает жесты, довольно ясно означающие: «После урока я как следует надеру тебе уши».
— Марчеллини, почему ты хочешь надрать уши Манили?
— Он написал в сочинении, что я ябеда и зубрила и что я никогда ничему не научусь в школе, потому что мне ума не хватит.
Еще один поднимает руку:
— Синьор учитель, можно я напишу, что мой сосед по парте все время корчит рожи, как только вы отворачиваетесь?
А один вообще тихонько плачет.
— Что случилось?
— Ну да, я бедный, — говорит он, указывая на соседа, — но зачем об этом в сочинении-то писать? Не все же богатые, как он, не все могут купить себе карманную чернильницу!
Карманная чернильница… Мечта всех мальчишек начальной школы. Такая чернильница открывается с щелчком, если нажать на специальную кнопочку, и не важно, что она при этом разбрызгивает во все стороны чернила и пачкает руки и одежду, заливает карманы… Иметь карманную чернильницу — все равно мечта, но она стоит очень дорого, и в классе такая есть, самое большее, у двух-трех человек. Так как же быть? Это я во всем виноват, это я дал такую тему.
Девушка уже отошла от окна, и мне кажется, что бутоны на цветке раскрылись чуть шире… Я завидую Мартинелли, который гуляет сейчас себе по лугу: он избежал пытки этим сочинением. Завтра придет в школу с широкой улыбкой: «Синьор учитель, а я ласточек ловил…»
Криппа доволен: получил от Франческони разрешение написать, что тот — блондин с золотистыми локонами до плеч, и понятно, почему получил — Криппа отдал ему за это офицера на коне, из тех, что стоят шестнадцати пеших.
Да и Марчеллини, похоже, больше не хнычет из-за того, что Манили написал о нем «ябеда, зубрила и ума не хватит», ведь тот подарил ему аж пять гватемальских марок, так что теперь Манили может писать что угодно на его счет; и может быть, если добавить шестую марку, он сможет обойтись без лишних слов и прямым текстом написать, что Марчеллини — балбес.
Парень, который плакал из-за того, что беден, и тот сейчас сидит довольный и улыбается с водяным пистолетом в руках.
Я потихоньку подхожу к его богатому соседу и становлюсь у него за спиной:
«Я богатый, — пишет он, — и поэтому у меня есть карманная чернильница. У моего соседа по парте, которого зовут Федеричи, ее нет, потому что он бедный. Но зато у него есть водяной пистолет, так что он все равно счастливый. Этот пистолет подарил ему я, потому что у моего папы много денег, и он купит мне еще один…»
Теперь уже все улыбаются, все довольны.
И чья это заслуга, если не старика-лавочника в кипе, который сейчас, наверное, считает деньги? Это благословенные деньги, потому что они помогли избежать драки после уроков, сделали счастливым Криппу, который может теперь написать свое красивое сочинение, и позволили Федеричи больше не чувствовать себя бедным — теперь, когда у него есть свой собственный водяной пистолет.
— Быстрее, ребята, пора уже переписывать на чистовик.
Переписывать на чистовик — сложное дело, но все равно приятное. Потому что это ответственность, которая заставляет ребят дрожать от волнения: переписать надо без ошибок, не чиркая, без клякс…
— Синьор учитель, у меня клякса, мне начать снова или можно стереть резинкой?
Надо написать сегодняшнее число, имя, фамилию, причем красиво и красными чернилами, у кого они есть. У кого нет — можно одолжить у соседа. Это же так приятно — написать «Криппа Джорджио, 4 „В“ клас» красными чернилами: кажется, что всё сочинение от этого становится лучше, и учитель простит и не будет считать за ошибку недостающую «с» в слове «класс», написанном красивыми красными чернилами.
Сколько вообще ошибок учитель не считает, прекрасно понимая, что дело здесь не в незнании, а в невнимании… «Вчера, когда я вошел в класс, учитель отруг меня за то, что…» Что означает этот «отруг»? «Отругал», конечно. Это означает, что в тот момент, когда писалось слово, мимо пролетела одна из первых весенних мух — вот почему, из-за этого почти магического воздействия, которое производят мухи на мальчишек, «ал» осталось в голове.
Для пожилых учителей, позабывших о мухах своей юности, — это ошибка, но не для молодых, для которых мухи еще — почти настоящее.
— Недавно Мама мне сказала…
— Почему ты написал «мама» с большой буквы?
— Моя мама такая красивая, синьор учитель, и так меня любит…
Ошибка ли это? Или это мы ошибаемся, когда пишем слово «мама» с маленькой буквы?
Учитель на всякий случай подчеркивает красным слово «Мама», чуть заметно, потому что у него у самого есть мама, которую он очень любит, но так как он все-таки учитель, он не может забыть о том, что «мама» — имя нарицательное, женского рода, единственного числа.
«Дззинь!» — звенит звонок. Урок закончился, те, кто дописал, сдают сочинения, кто не дописал — спешат изо всех сил, и если вдруг с пера соскользнет клякса, то ничего уже не поделаешь…
Внизу у входа ждет мама. И старичок с солдатиками и марками. И весна, которую Мартинелли сегодня не хотелось описывать в классе: вместо этого он отправился наслаждаться ею, настоящей, в надежде поймать ласточку — творение божье, которое своим чириканьем веселит сердца и молодым, и старым, и потому ловить ее нельзя, так уж водится писать в сочинениях…
V. Баттистон Лоренцо
Жара. Июньское солнце печет изо всех сил. Занавески на окнах опущены, белая стена напротив слепит глаза. Мальчишки потеют над задачей по математике, пожилой экзаменатор посапывает за кафедрой, а по географической карте медленно прогуливаются мухи: одна из них еще минуту назад была во Франции, а теперь уже пересекла Атлантический океан и пачкает себе потихоньку Америку.
«В комнате шириной 5 м и длиной 4,5 м пол покрыт плиткой размером 1 дм2 каждая. Хозяин хочет узнать, сколько всего плиток покрывает пол его комнаты».
— Синьор учитель, — отрывается от тетради Мартинелли, — а зачем ему знать, сколько у него плиток на полу?
Я делаю в ответ уклончивый жест, означающий, что понятия об этом не имею: вкусы синьоров из задач по математике не обсуждаются. В задачниках для начальных классов всегда встречаются странные персонажи, которые хотят знать точное количество плиток на полу или интересуются, например, суммой, которую им придется заплатить, чтобы выкрасить в белый цвет купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре при том, что на 1 м2 купола нужно краски на 2,75 лиры…
