Хищное творчество: этические отношения искусства к действительности - Диденко Борис (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Такая же неразбериха и чудовищность царят в подобные времена и в хищном искусстве. Художники, поэты, композиторы (чаще непризнанные) кидаются как одержимые на помощь новым, оппозиционным хищным гоминидам, борющимся за власть. Они сочиняют им лозунги, песни, рисуют агитационные материалы, звонко поют и лихо пляшут на митингах. Делается это с целью в будущем, после победы занять тёплое место при новом режиме. Да и не только непризнанные, а и весьма известные, маститые мастера искусства падки на это. Приходится удивляться их неразумию: имея мировое имя, вот так бесславно, позорно размениваться на дешёвку. Многие наши режиссёры, поэты, певцы, эти, без тени иронии, любимцы народа, примкнули к «демократам», тем самым перечеркнув своё прежнее творчество, показав себя в истинном (может, всё же ошиблись?) свете. Казалось бы, промолчи, отойди в сторону, подумай как следует, но не тут-то было…
Сопутствующий разгул уголовщины в такие «эпохи» — это не оборотная сторона столь «ценной» медали, не печальные издержки необходимого людям социального прогресса, а необходимый компонент, неотделимая часть непрерывного спектра проявлений хищного поведения. А в центре этого «второсигнально»-звериного спектра — между «эпохальным» политиком, загубившим миллионы человеческих жизней, и «скромным» извозчиком Петровым-Комаровым, зарубившим в годы НЭПа «всего-то» 33 человека, — располагается «великий» поэт-виртуоз, сочинявший нежнейшие стихи и по-зверски нещадно лупцевавший своих любовниц.
Там же находятся и многие современные видные деятели искусства. Вспомним сорвавшегося с цепи потомственного столбового дворянина Микиту Михалкова, перед телекамерами ногами избивавшего «лимоновца», бросившего в него во время пресс-конференции безобидное куриное яйцо, причём даже не тухлое. Конечно, тот был не прав, это не поступок национал-большевика, а скорее выходка безродного космополита-меньшевика. На Руси продуктами не разбрасываются: грех. Это на Западе тортами дерутся. И как-то это несолидно для представителя столь громкой партии, выпускающей газету «Лимонка», в качестве девиза имеющую изображение этой оборонительной гранаты Ф-1. Ему надо было это яйцо съесть, а зафигашить в то кинокубло хотя бы уж взрывпакет, начинённый, по-большевистски алым, фекальным гелем: и то было бы на что посмотреть! Лимонов, несомненно, талантливый писатель, но вот — не режиссёром оказался, чтоб весёлый спектакль умерщвляемому русскому народу поставить. Если уж хлеба нет, то хотя бы уж зрелищ ему, болезному, напоследок…
Существующая связь между агрессивностью и проявлениями чувства «любовь» признаётся современными психологами даже не девиацией (отклонением), а крайним выражением нормы. Примеров пристрастия творческой художественной братии к совмещению любовной и садистской «деятельности» можно было бы привести множество. Ещё больше — просто к садистской, скорее всего, из-за преждевременной (от излишеств) импотенции, когда вся «сексуально-творческая сила» перетекает в озлобленность.
Фестивальные крысы Венеции
Что же происходит в сознании тех, кто занят художественными поисками и донесением полученных результатов до зрителя, слушателя, читателя? Понять это — значит подвергнуть рассмотрению сам фундамент, глубинные пласты творчества, что похоже на разведку полезных ископаемых при помощи аэрофотосъёмки или спутникового слежения.
Уже указывалось, что несоответствие между логическими возможностями мозга и сложностью обрабатываемой информации приводит к застреванию работы сознания творческой личности на этапе разрешения противоречий (безуспешной стадии поиска решения). При этом часто возникает ощущение собственной правоты и понимания предмета. На самом же деле это — реакция самозащиты мозга, в результате чего появляется это самое чувство обладания истиной. Но чаще всего эта «истина» ложна и беспочвенна, не соответствует действительности или неверифицируема (непроверяема), что-то типа занятного математического фокуса, — не больше.
Но некоторые индивиды проводят многие годы в подобном состоянии обладания якобы неким алгоритмом постижения Мира. Отважиться же на дальнейшее исследование и продвижение по «собственномозгао» начертанному пути они не осмеливаются, ибо интуитивно, подсознательно боятся потерять это ощущение своей правоты. Они рискуют натолкнуться на допущенную ошибку, что может кончиться прозрением — возникновением трагической ситуации «остаться у разбитого корыта». Поэтому они предпочитают лениво загорать на берегу, считая при этом себя отважными мореплавателями. Осознание того, что они взялись за дело, недоступное их силам, как интеллектуальным, так и духовным, — это действительно страшное разочарование, и оно может принять самые опасные формы. Эти опасения и впрямь небеспочвенны.
Так, результаты до некоторой степени аналогичных опытов на обезьянах действительно оказались весьма плачевными. Те особи, которым предлагались задачи, превышающие их возможности, но стимуляция была необоримой, часто погибали от кровоизлияния в мозг. Ведь они не могли, подобно нерешительному человеку, ограничить себя и не заниматься дальнейшими попытками предельно корректно разрешить проблему, а довольствоваться промежуточным результатом — «малой», но спасительной ложью самому себе.
В искусстве подобная ситуация является постоянной и неустранимой. Ведь пока нет вербального оформления используемых в искусстве аффектно окрашенных «мыслеобразов», включающих в себя чувства и инстинкты, до тех пор невозможно проверить их истинность. А так оно всегда и будет, если, конечно, искусство не переродится во что-то совершенно новое, что на нашем веку попросту невероятно — «увидеть то время прекрасное» доведётся кому-то ещё очень нескоро. Так как подобная «бессловесная идея» представляет собой субъективную уникальность, и она непригодна для разъяснения обычным путём, то искусство избрало единственно возможный путь. Это — принудительная выработка у аудитории, зрителей, читателей аналогичных или похожих ощущений для «доказательства», точнее, для демонстрации своей правоты. Примерно таково же обучение по методу «делай как я».
Если вызываются пусть и противоположные, но сильные и позитивные в плане принятия и одобрения произведения искусства, то автор остаётся довольным (в душе), хотя может и не подать вида, — обычно так ведут себя суггесторы. Хотя существуют и случаи действительного неподдельного горя у автора из-за того, что люди неверно понимают его произведение. Такие авторы — это самокритичные нехищные люди, что большая редкость в искусстве.
Но гораздо чаще начинаются досужие или позёрские рассуждения о непонимании или недопонимании автором собственного произведения и о трансцендентальности истоков творчества. Если удаётся выработка сильных ощущений, аналогичных тем, о которых пёкся автор, или — противоположных, то тогда говорят о силе произведения и мастерстве автора или исполнителя. Занимаются этим критики, ценители (духовные гурманы), а также рядовые разносчики — «автоматические конформисты». Эти последние подсознательно, как заразу, некритически подхватывают на веру чьё-то авторитетное мнение.
Всё сказанное относится, главным образом, к произведениям искусства честным, добросовестным и сильным. Иногда таковые не сразу признаются или бывают отринутыми ценителями той или иной эпохи, а их авторы часто умирают в нищете и безвестности (Винсент Ван-Гог, Андрей Платонов, Поль Сезанн). Но зачастую авторы действительно не вкладывают в свои произведения того смысла, который потом в нём находят «знатоки» и «ценители» искусства. Чужое восприятие практически всегда оказывается беднее, богаче или же совершенно не соответствующим смыслу произведения искусства, заложенному в него автором.
Граничные (краевые) условия проблем искусства некорректны — «красота», «добро», «любовь» и т.п. «реальные эфемерности». Поэтому они обычно превращаются искусствоведами и эстетиками в какую-то невообразимую мешанину, больше всего — из-за откровенной никчёмности всех этих «художественных описаний» — имеющую сходства со свалкой или помойкой. Вербальное (словесное) оформление порождаемых аффектных мыслей показало бы всю недостаточность методов эстетического освоения Мира. Именно этим объясняются пошлость и неэтичность критики и искусствоведения, на что пока ещё, к сожалению, не обращают должного внимания.
