Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин (книги без сокращений .TXT) 📗
«А вам самому приходилось работать с такими пациентами?» — полюбопытствовал Ницше.
«С несколькими. С одной из них я занимался довольно активно; я расскажу вам о ней. Не потому, что я рекомендовал бы вам применить этот метод при работе со мной, но потому, что с этого начнется проработка составленного вами списка — пункт второй, кажется».
Ницше открыл блокнот и зачитал: «Погруженность в чужеродные мысли»? Не понимаю. Почему чужеродные? И какое это имеет отношение к истерии?»
«Я объясню. Во-первых, я называю эти мысли „чужеродными“ потому, что мне кажется, что они вторгаются в мой мозг извне. Я не хочу думать об этом, но когда я отгоняю их от себя, они исчезают лишь ненадолго, а затем снова коварно пробираются в мой мозг. Что это за мысли? Это мысли о красивой женщине — той пациентке, которую я лечил от истерии. Хотите, я начну с самого начала и расскажу вам эту историю?»
Ницше никогда не был любопытным, так что вопрос Брейера поставил его в неловкое положение: «Я предлагаю вам взять за правило следующее: вы можете рассказывать мне ровно столько, чтобы я мог понять суть проблемы. Я не призываю вас ставить себя в затруднительное положение или унижаться — ничего хорошего из этого не выйдет».
Ницше был скрытным человеком. Брейер знал об этом. Но он не думал, что Ницше захочет, чтобы и он скрытничал с ним. Брейер понял, что ему следует стоять на своем: раскрываться насколько возможно полно. Только тогда, думал он, Ницше поймет, что нет ничего страшного в откровенности и честности в отношениях между людьми.
«Может, вы и правы, но мне кажется, что чем больше я смогу рассказать вам о самых своих сокровенных чувствах, тем большее облегчение это мне принесет».
Ницше напрягся, но кивком пригласил Брейера продолжать.
«История эта началась два года назад, когда одна моя пациентка попросила меня взяться за лечение ее дочери, которую я, чтобы не раскрывать ее настоящее имя, буду называть Анна О.».
«Но вы объясняли мне свой метод создания псевдонимов, так что ее инициалы, судя по всему, Б.П.».
Брейер улыбнулся: «Он похож на Зига — ничего не забывает», — и продолжил подробный рассказ о болезни Берты: «Вам также нужно знать, что Анне О. двадцать один год, она умна, безумно красива, получила хорошее образование. Глоток — нет, тайфун !— свежего воздуха для стремительно стареющего сорокаоднолетнего мужчины! Знаком ли вам такой тип женщин?»
Ницше оставил этот вопрос без ответа: «И вы стали ее терапевтом?»
«Да, я согласился лечить ее—и никогда не обманывал доверия. Все грехи, которые прозвучат в моей исповеди, — это скорее мысли и фантазии, а не реальные поступки. Я, пожалуй, начну с психологического аспекта терапии.
Во время наших дневных встреч она автоматически входила в легкий транс, в котором обсуждала со мной — или, как она говорила, «высвобождала» — все волнующие события и мысли прошедших двадцати четырех часов. Этот процесс, который она называла «чисткой дымоходов», позволял ей чувствовать себя лучше в течение следующих двадцати четырех часов, но не сказывался на истерических симптомах. А потом однажды я напал на действительно эффективный терапевтический метод».
И Брейер рассказал, как он не только устранил каждый из симптомов, отслеживая момент первого их появления, но и в конце концов каждый аспект ее заболевания, помогая ей обнаружить и заново пережить его основную причину — ужас, вызванный смертью отца.
Ницше, который все это время делал пометки в своем блокноте, воскликнул: «Ваш метод лечения кажется мне выдающимся, удивительным! Возможно, вам удалось сделать важнейшее открытие в области методов психологического лечения. Также возможно, что это может помочь и в решении ваших собственных проблем. Мне нравится мысль о том, что вам может помочь ваше же собственное открытие. Ведь никто другой не способен помочь человеку, он должен найти в себе силы и помочь себе сам. Может, вы, как и Анна О., должны установить исходную причину появления каждой вашей психологической проблемы. Но вы говорили, что не рекомендуете мне применять этот метод при работе с вами. Почему?»
«Есть ряд причин, — в голосе Брейера звучала уверенность специалиста в области медицины. — Мое состояние сильно отличается от состояния Анны О. Во-первых, я негипнотабелен. Я никогда не переживал необычных состояний сознания. Это важно потому, что, по моему мнению, причиной истерии является травматическое событие, которое человек переживает в измененном состоянии сознания. Травмирующее воспоминание и повышенное корковое возбуждение существуют в альтернативном сознании, поэтому они не поддаются воздействию, не могут быть интегрированы и не стираются со временем под воздействием переживаний повседневной жизни».
Не прерывая свой рассказ, Брейер встал, разжег огонь и подложил еще одно полено. «К тому же, что, наверное, важнее, мои симптомы не имеют отношения к истерии: они не связаны с нервной системой или какой-либо частью тела. Запомните, истерия — женская болезнь. Мое состояние, мне кажется, качественно приближено к нормальному человеческому Angst или страданию. В количественном плане оно, разумеется, значительно более глубокое.
Далее, мои симптомы нельзя назвать острыми: они развивались медленно, на это потребовалось несколько лет. Загляните в свой список. Я не могу определить точный момент появления ни для одной из этих проблем. Но существует и еще одна причина, которая не позволяет использовать тот же терапевтический прием, который я применял в работе с моей пациенткой, — довольно неприятная причина. Когда симптомы Берты…»
«Берты? Значит, я был прав, предположив, что ее имя начинается на „Б.“?»
Брейер расстроенно закрыл глаза. «Боюсь, я сболтнул лишнего. Для меня очень важно не нарушать права пациента на конфиденциальность. А этой пациентки — особенно. Ее семья очень известна в обществе, к тому же все знают, что я лечу ее. Так что я очень старался как можно меньше рассказывать о моей работе с ней моим коллегам. Но оказалось, что называть ее придуманным именем здесь, с вами, трудно».
«Вы хотите сказать, что трудно говорить откровенно, постоянно пытаясь помнить о необходимости оставаться начеку, выбирать слова, чтобы не назвать не то имя?»
«Именно это я и хотел сказать, — вздохнул Брейер. — Теперь мне ничего не остается, кроме как продолжать называть ее настоящее имя, Берта, — но вы должны дать мне слово, что никогда никому не расскажете этого».
Немедленно услышав в ответ «разумеется», Брейер вытащил кожаный футляр для сигар из пиджачного кармана, предложил одну из них собеседнику. Тот отказался, и Брейер закурил сам. «На чем я остановился?» — спросил он.
«Вы говорили о том, что изобретенный вами терапевтический метод скорее всего не сможет оказаться полезным в вашем случае — что-то о „неприятной“ причине».
«Да, неприятная причина. — Брейер выпустил длинную струю голубого дыма, прежде чем продолжить свою речь. — Я был настолько глуп, что начал хвастаться своим эпохальным открытием. Я рассказал об этом случае нескольким своим коллегам и студентам-медикам. Но всего лишь несколько недель спустя, когда я был вынужден передать работу с ней другому терапевту, я узнал, что почти все эти симптомы вернулись. Представляете, в каком неловком я оказался положении?»
«В неловком положении? — переспросил Ницше. — Потому что вы оповестили всех об открытии, которого на самом деле могло и не быть?»
«Я частенько мечтал о том, чтобы найти тех людей, которые присутствовали на той конференции, и сказать им, что все мои выводы до единого были неверны. Я не удивляюсь, что меня беспокоит эта проблема, — моя зависимость от мнения моих коллег никогда мне не нравилась. Даже имея основания верить в их уважение ко мне, я не могу избавиться от ощущения, что я обманываю их, — вот еще одна проблема, которая мне мешает. Включите ее в ваш список».
Ницше покорно открыл блокнот и записал эту мысль.
«Но, что касается Берты, я не могу с точностью определить причину ее рецидива. Может получиться так, что мое лечение, как и лечение гипнозом, приносит лишь временное облегчение. Но нельзя исключить и ту возможность, что само по себе лечение было эффективным, но катастрофический итог разрушил все».
