Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. (читать книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Вскоре после этого он отплыл домой, в Великобританию, не обратив внимания на связь между своими финансовыми проблемами четырехлетней давности и важными событиями, что разворачивались у него на глазах. Впрочем, биржевой крах все-таки отчасти заинтересовал Черчилля. Падение акций опустошило его спекулятивный инвестиционный портфель и обременило долгами. При этом личные невзгоды обернулись радостью для потомков: чтобы расплатиться с кредиторами, Черчилль вновь прибегнул к самому своему надежному оружию – опять взялся за перо. За следующее десятилетие он опубликовал несколько своих лучших книг, а также множество статей и даже одну пьесу.
Назвать политическую карьеру Черчилля до 1929 года «шашечной» было бы преуменьшением. Будучи в годы Первой мировой войны Первым лордом адмиралтейства, он всячески поддерживал катастрофическую по последствиям высадку в Галлиполи, которая обошлась в тысячи жизней и стоила ему должности. Десять лет спустя премьер-министр Стэнли Болдуин, не подозревая о финансовой некомпетентности Черчилля, назначил его канцлером казначейства (в британской чиновной иерархии это министр финансов). Свое общение с чиновниками казначейства Черчилль описывал так: «Будь они солдатами или генералами, я бы понял, о чем они говорят. А то мне чудилось, что все вокруг болтают по-персидски»348.
* * *
Имя Хаймана Мински упоминается почти непременно, когда экономисты начинают обсуждать финансовые пузыри. Мински был любопытной фигурой экономического паноптикума 1950–1980-х годов: длинноволосый бунтарь искренне считал, что капитализм принципиально нестабилен, словно воплощал в себе осовременившегося, получившего лучшее образование Карла Маркса. Превосходя проницательностью всех прочих наблюдателей и очевидцев двадцатого столетия, он отлично разбирался в «патофизиологии» пузырей и экономических циклов, для которых, по его мнению, достаточно всего двух условий: доступности кредитов вследствие снижения процентных ставок и появления передовых технологий.
Начнем с процентных ставок. До Первой мировой войны британские банкноты свободно конвертировались в золотые соверены по цене 4,86 фунта стерлингов за унцию, и владельцы банкнот были уверены, что правительство располагает нужным запасом слитков для удовлетворения спроса. Фунт стерлингов казался надежной валютой, и потому сравнительно малое число владельцев банкнот на самом деле прибегало к конвертации; уж лучше пачка бумаги, чем штабель слитков желтого металла. Но военные усилия Великобритании потребовали запуска печатных станков, а стремительно выросшее количество банкнот подорвало былую уверенность, и владельцы бумажных денег теперь все чаще норовили обменять их на золото.
После войны Великобритании постоянно недоставало золота для обеспечения бумажных денег, и пришлось временно отказаться от конвертируемости валюты, чтобы владельцы обесценившихся банкнот не истощили государственные запасы слитков. В 1925 году Черчилль допустил ошибку, возобновив конвертируемость валюты и вернув фунт к золотому стандарту по старому курсу 4,86 фунта стерлингов за унцию. Переоцененный фунт сделал британские товары более дорогими и тем самым сократил объемы экспорта; кроме того, искусственно завышенный обменный курс привел к удешевлению иностранных товаров и стимулировал импорт. К 1926 году золотые резервы страны уменьшились на сумму 80 миллионов фунтов стерлингов, то есть на 10 процентов от общих запасов золота; это не могло не пугать349.
С самого рождения Соединенных Штатов Америки высокопоставленные американские и британские правительственные чиновники поддерживали близкие, дружеские личные отношения, и в момент кризиса это обстоятельство оказалось поистине роковым: речь о дружбе двух руководителей крупнейших центральных банков мира, председателя Федеральной резервной системы США Бенджамина Стронга и управляющего Банком Англии Монтегю Нормана.
Наилучшим способом поднять стоимость фунта и остановить отток золота было понизить американские процентные ставки, что сделало активы, номинированные в фунтах стерлингов, относительно более привлекательными. Стронг поступил именно так в 1927 году и тем самым выручил Нормана – но за сиюсекундное спасение пришлось заплатить высокую цену. Низкие процентные ставки в Америке, уже охваченной мощным экономическим бумом, породили спекулятивную лихорадку, которая разразилась как раз тогда, когда Черчилль, приближаясь к концу своего турне по Северной Америке, остановился в Нью-Йорке.
* * *
К 1929 году развитый мир успел привыкнуть к регулярным финансовым потрясениям. Очевидцы событий и историки вместе с ними часто характеризуют эти кризисные взлеты и падения как болезни; что ж, медицинская аналогия и вправду позволяет лучше понять пациента и саму болезнь, хотя мы говорим о людях и социальных потрясениях.
Врачи рассматривают болезнь в трех основных оптиках: через патофизиологию, лежащую в ее основе биохимию и физиологию процесса болезни; через анатомию поражаемых органов и части тела; через симптомы и признаки, которые ощущает пациент и которые наблюдает врач у постели больного.
Точно так же можно рассматривать пузыри и кризисы. Например, их патофизиология связана с капризами человеческой психики и колебаниями доступности кредита в рамках современной банковской системы. Под анатомией в данном случае можно понимать «схему четырех П», то есть придумщиков, публики, политиков и прессы. А к признакам и симптомам относятся заразительная тяга общества к богатству, получаемому почти без усилий, высокомерие придумщиков и превознесение последних широкой публикой350.
* * *
Стоит напомнить, что, по мнению Хаймана Мински, для надувания финансового пузыря требуются не только смягчение кредитной политики вследствие снижения процентных ставок (как поступил Бенджамин Стронг в 1927 году), но и новые, прорывные технологии. Примерами таких прорывов в науке и технике могут служить, скажем, железные дороги девятнадцатого столетия, а в области финансов – паевые / акционерные общества семнадцатого и восемнадцатого столетий351. Инвесторы, воодушевленные новыми технологиями или финансовыми продуктами, начинают вкладывать средства в акции, недвижимость или какие-то другие инструменты. Поскольку эти активы также могут использоваться в качестве обеспечения для ссуд, рост цен на них позволяет спекулянтам занимать еще больше, чтобы вкладываться в эти активы; это ведет к дальнейшему повышению цен и новым заимствованиям, то есть образуется самоподдерживающийся «благотворный цикл» (благотворен он лишь при экономическом росте). Вовсе не совпадение, что мании, паники и крахи стали фактически неотъемлемой частью повседневной жизни Запада приблизительно с 1600 года; именно тогда в обиход вошли и «замещение», и гибкая кредитная политика с применением бумажных денег.
Сегодня технологическое «замещение» может принимать различные формы. Головокружительные темпы научного прогресса выглядят постоянным признаком современной жизни: всего двадцать лет назад люди заморгали бы в недоумении, услышав, что во всем мире персональная видеосвязь станет повсеместной и почти бесплатной. Еще в 1940-х годах распространенные бактериальные заболевания, такие как холера, брюшной тиф, бактериальная пневмония и менингит, поражали людей в расцвете сил, не выбирая между богатыми и бедными, высокопоставленными и прозябающими на социальном дне. Ныне в развитых странах эти бедствия почти исчезли после появления таких антибиотиков, как пенициллин.
Напротив, до 1600 года отсутствие прогресса не просто воспринималось как данность, но считалось характерной составляющей жизни. До появления печатного станка многие технологические достижения канули в Лету просто потому, что ручное копирование документации подразумевало изрядные трудовые и финансовые затраты, так что при передаче из поколения в поколение пропало достаточное количество копий. Более того, грамотные встречались редко, а это означало, что многие ремесленники были не в состоянии сохранять свои методы и практики для потомства [106]. Например, уже римляне придумали бетон, но эта практика растворилась в небытии вместе с империей; лишь в 1756 году Джон Смитон заново открыл секрет портландцемента.
