Из истории советской философии: Лукач-Выготский-Ильенков - Мареев Сергей Николаевич (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
«Уже сам по себе факт трактовки марксизма как философии, – писала М.А. Хевеши в связи с оценкой книги Лукача «История и классовое сознание», – имел огромное значение для марксистов западных стран» [160]. Это была одна из первых работ тех лет в западноевропейской литературе, считает она, в которой была специально проанализирована классическая немецкая философия, а рабочее движение рассмотрено как духовный наследник этой философии. «Особенно большое значение имело обращение к проблеме взаимосвязи философии Маркса и Гегеля. Значение это определялось и необходимостью борьбы против антидиалектической, антифилософской направленности концепции теоретиков II Интернационала, и возрождением неогегельянства» [161].
Соглашаясь с этой общей оценкой необходимо все-таки уточнить, о какой «философии» идет речь. Если мы скажем: теоретики II Интернационала, которые считали, что у Маркса нет своей философии, не правы, поскольку у Маркса есть своя философия, то это будет так же неверно, как неверно утверждение о том, что в марксизме нет своей философии. В традиционном смысле философии в марксизме нет. И не потому, что Маркс и Энгельс не успели ее написать. У них и намерения такого не было. Но они поднимают до философского уровня конкретный экономический и исторический анализ общества, критику политической экономии и критику философского отражения этого общества в головах его идеологов.
В советской философии после Лукача проблема соотношения философии и марксизма была поднята только в 60-х годах как проблема «философии «Капитала» Маркса». И здесь нельзя не отметить фундаментальное издание Института философии АН СССР «Капитал» Маркса, философия и современность» [162]. Но при этом надо отметить, что даже в специальной главе этого труда, «Капитал» как философское произведение», явным образом не были учтены результаты Лукача. В ней нет главного – материалистического понимания истории. Есть пока только «философия», которая собственного имени не имеет, какую пишут в современных учебниках под названием «Философия». И потому нельзя сказать, что постановка и решение Лукачем проблемы соотношения философии и марксизма были превзойдены в советской философской литературе.
Интересной попыткой развить идеи Лукача о единстве политической экономии и философии марксизма явилась работа чешского философа Карела Косика «Диалектика конкретного». Косик показывает это единство на примере различных категорий. Например, труд. Что это такое? Философская или экономическая категория? «Пока мы спрашиваем об отношении труда и сотворения общественно-человеческой действительности, – пишет Косик, – мы не находим в труде ничего экономического. Труд как предметная деятельность человека, в которой создается общественно-человеческая действительность, есть труд в философском смысле. Наоборот, труд в экономическом смысле является создателем специфически исторической и общественной формы богатства» [163].
Из «диамата» и из «истмата» труд испарился. И труд остался только в политэкономии, в которой он, как и у английских экономистов, превратился в источник всякой «стоимости». Долгое время у нас шли споры, где нужно изучать диалектику производительных сил и производственных отношений? В философии или в политэкономии? И при этом имелось в виду, что или там, или там. И совершенно не понимали того, что здесь должно быть не «или», а «и». И не эклектическое «и», а диалектическое, потому что нельзя эту проблему решить «философски», в «общем виде», а приходится каждый раз рассматривать конкретную историческую форму общества. Маркс рассматривал, прежде всего, диалектику производительных сил и производственных отношений буржуазного общества, а не «общества вообще». «Маркс, – писал Ленин, – отрицает именно ту идею, что законы экономической жизни одинаковы для прошедшего и настоящего. Напротив, каждый исторический период имеет свои собственные законы» [164]. Это в «истмате» и современной «социальной философии» речь идет о законах, одинаковых для всех времен и народов.
Победа над Лукачем в 20-30 годах была пирровой победой: были убиты действительные элементы творческого марксизма, осталась «система». И парадокс заключается в том, что, когда «большевики» во главе с Митиным начали громить «меньшевиствующий идеализм» Деборина и его товарищей, то основной упрек заключался в том, что диалектика понимается деборинцами не как метод. Тут бы и реабилитировать Лукача с его методологическим пониманием диалектики. Но Митин даже не пытается разобраться в сути его разногласий с Дебориным и только вскользь поминает «идеалиста» Лукача.
Глава 3. «ДИАМАТ» И «ИСТМАТ»
Как считал Вольтер, в истории каждый получает воздаяние по заслугам задним числом: римляне ограбили варваров – варвары ограбили Рим. Победа деборинцев над Лукачем была полной. И в этой победе, в отличие от победы деборинцев над механистами, существенную роль уже сыграл «административный ресурс». Деборин уже выступал не от себя лично и не от своего понимания Маркса, а от имени «марксизма». Но недолго им пришлось торжествовать и праздновать победу. Случилось знаменитое Постановление ЦК ВКП (б) от 25 января 1931 года, и Деборин со своими товарищами загремел под откос…
Формальное обвинение заключалось в отрыве деборинцев от практики социалистического строительства и в непризнании ленинского этапа в развитии марксизма. И это действительно было так. Как уже говорилось, главным российским теоретиком марксизма деборинцы считали Плеханова, а Ленина только его «учеником».
Но спор о приоритетах – весьма сложный спор. А вот чего действительно не сумели осуществить «меньшевиствующие идеалисты», так это выполнить завет Ленина о союзе философии с естествознанием. Понятно, что дело это сложное. Маяковский говорил, что поэзия – «баба капризная». Но «капризно» всякое творчество, и очень капризны творческие люди. Выдержать союз с этим народом все равно, что пройти по лезвию бритвы: шаг влево, шаг вправо и… летишь вверх тормашками.
Здесь легко впасть в две крайности. Одна крайность – подчинить науку философии, а по сути идеологическому диктату, как это и пытались сделать деборинцы, но, тем самым только оттолкнули от себя естествоиспытателей. Другая крайность – подчиниться диктату «физиков» и «ботаников» и ликвидировать философию как самостоятельную науку. Такие «ликвидаторы» были уже в 20-е годы. И Деборин с деборинцами действовали тут не путем терпеливого разъяснения, а окриком. Они не пытались и не могли разъяснить, что у философии есть свой собственный предмет а именно – мышление, и это ничем не ущемляет науку. Отсюда и результат.
Э.В. Ильенков в связи с эти писал в своей диссертации «К вопросу о природе мышления»: «И если бы мы всегда следовали ленинским принципам, обеспечивающим философской диалектике союз с естествознанием и политикой, то, надо думать, и развитие науки, и социальный прогресс протекали бы с гораздо меньшими издержками и с большей скоростью, чем это имело место на самом деле. Меньше было бы ошибок, промахов, неудач и поражений, и больше – действительных научных и политических побед, побед коммунистического движения, охватывающего сейчас уже почти весь земной шар, но совершающего нередко грубые политические просчеты. И тут нужны не дифирамбы, а точный диалектический анализ. Поэтому нужна Логика» [165]. Но «большевикам», т.е. Митину, Юдину и другим, Логика не понадобилась так же, как и деборинцам, которых они победили. От науки о мышлении советские «философы» шарахались, как черти от ладана, и впутывались туда, куда их никто не звал, – в физику, генетику, кибернетику и т.д., т.е. не в свое дело. Что из этого получалось, все мы теперь знаем.
