Любить и не страдать. Когда страдание становится образом жизни - Хромова Татьяна (мир бесплатных книг .TXT, .FB2) 📗
Или вы панически боитесь потерять ребенка. До дрожи. Но у вас никогда не было такого опыта. А у вашей бабушки был. Важно понимать, что если травмирующее событие произошло 10, 20, 50 или 100 лет назад, оно может продолжать влиять на следующие поколения – детей, внуков, правнуков.
У моей прабабушки умер их с мужем первый сын, потом родилось еще четверо детей, в том числе и моя бабушка, позже ее (прабабушки) мужа увели в один момент в 1938 г. и расстреляли (он занимал какой-то важный пост). А у моей бабушки первый муж погиб на охоте и уже во взрослом возрасте сын (мой дядя) разбился, прыгая с парашютом. Потом у моей мамы (дочки бабушки) умер сын (мой брат). Сейчас я жутко боюсь за своего сына, до дрожи, не могу оставить его с кем-то (оставляю, но все время тревожусь и думаю, что что-то плохое может произойти с ним). Мама и бабушка, кстати, говорили с горькой иронией, что у нас вроде девочки выносливее, здоровее и в целом удачливее. Мне очень плохо от таких рассуждений всегда было, еще до рождения своих детей. Но вот что характерно: за дочь (11 лет) я так сильно не тревожусь, как за сына (5 лет), будто эта тревога непонятная родилась вместе с ним. Я работаю с психологом, совсем немного затрагивали эту тему, пока катастрофически страшно туда пойти, но я понимаю, что необходимо, чтобы уже как-то пережить эти травмы и идти дальше.
Я чувствую, что это не моя тревога, но почему-то она во мне есть и руководит жизнью, она не моя личная, а все равно влияет. Светлана, 36 лет
Пример передачи такой травмы наглядно изображен в анимационном фильме «Тайна Коко», где показана семья, в которой по необъяснимым причинам есть запрет на музыку. Почему? Зачем? Неизвестно, просто нельзя, и все тут.
Трансгенерационные травмы связаны с пережитым насилием, в том числе сексуальным. Разумеется, это не может не сказываться на отношении к сексу, мешает получать удовольствие.
К моменту, когда я родилась, моя мама уже около полутора лет была в разводе. Больше мама замуж так и не вышла. От брака у нее остался ребенок, мой брат, потом случился развод, дальше была случайная связь, от которой родилась я. Всю жизнь чувствовала ужасный стыд за то, что родилась в неполной семье, за то, что у мамы не было мужа, когда я родилась (а значит, она занималась сексом непонятно с кем). Всегда говорила (и говорю), что мои родители в разводе. Помню свой страх забеременеть, когда мне было 16 лет. У меня даже парня не было, а страх был. Отношения с мужчинами никогда не складывались. Всегда причиной этому считала то, что я некрасивая, толстая и т. д. А на самом деле я регулярно чувствую внимание со стороны мужчин, но никогда не была в серьезных отношениях. Влюблялась 3 раза, каждый раз все заканчивалось разбитым сердцем и отказом со стороны мужчин. У меня ярко выраженный тревожный тип привязанности, а я всегда выбирала эмоционально недоступных мужчин. С сексом история такая же сложная. Реальное желание конкретного мужчины почувствовала первый раз в 25 лет. Более-менее наладила свои отношения с сексом и телом, и секс случился в 26 лет. Недавно осознала, что он у меня был после того, как я начала чувствовать, что готова к тому, чтобы родить ребенка! Вспомнила рассказы мамы, как ходили слухи, что ее мама (моя бабушка) выходила замуж беременной. Очевидно, что в 1950-х годах это было очень большой стигмой в обществе.
Но и это не все. Еще одна семейная легенда: мама моей бабушки (моя прабабушка), по рассказам, была из условно дворянского рода, но вышла замуж за простого мужика, который был алкоголиком, в итоге избил ее до смерти, а детей не любил. Мама предполагает (я не знаю, семейные слухи это или просто мамины предположения), что он был единственный, кто согласился на ней жениться, потому что она была беременна, а ему за это заплатили. Я не знаю, что из этого правда, а что нет. Зато я точно знаю, что у меня с отношениями все сложно и, возможно, это и есть та самая травма. Каролина, 26 лет
У нас в семье постоянно транслировалось среди женщин, что надо до свадьбы беречь честь, иначе от тебя все отвернутся. На интуитивном уровне ощущалось, что секс – это стыдно, в придачу ощущаешь жуткое чувство вины. И заниматься им надо тихо, в ночнушке, никто не должен знать, что тебе нравится, потому что это противно и неправильно. Мама со мной секс не обсуждала. Но я жила с мыслью, что это мерзко, стыдно, я скрывала свой первый секс, особенно от бабушки. Когда та узнала, был скандал, с тех пор я шлюха. Утром после секса, когда всплывали какие-то особо интимные моменты, даже плакала – было стыдно и мерзко от самой себя, как будто я грязная проститутка. Слава психотерапии, все ушло… Впоследствии выяснилось, что в 14 лет бабушку продала ее собственная мать мужчине, чуть ли не за бутылку водки, для любых целей. Ее насиловали лет до девятнадцати. Она даже родила ребенка. В 19 сбежала чудом, сына оставила. Через некоторое время ее нашли в поезде без памяти и документов, лечили в психиатрической клинике.
Любое упоминание интима и близости до сих пор вызывает у нее дрожь, она ненавидит мужчин, все, кто имел в ее окружении больше одного полового партнера, назывались соответствующими именами. Ольга, 27 лет
Огромное количество травм в нашей стране связано с пережитыми репрессиями, когда людей расстреливали без суда и следствия, могли лишить всего имущества, объявить врагами народа, оставить детей без родителей. Добавить к этому эпидемии, жизнь в нищете, и получается гремучая травматическая смесь, которая передается следующему поколению без осмысления, без учета сегодняшних реалий и контекста. В таких травмах всегда много иррациональных убеждений. И именно эти убеждения как истина в последней инстанции передаются следующему поколению.
Примеры таких убеждений:
• все мужики – козлы;
• ребенок – это тяжелая ноша;
• быть бедным – это хорошо, а вот богатым – плохо;
• никому нельзя доверять.
В моей семье есть травмы, которые передаются из поколения в поколение. Мои дедушка и бабушка родились в 1917 и 1915 гг. Они совсем маленькими застали становление советского государства со всеми прелестями. Плюс эпидемии тех лет. В итоге из-за памяти о голоде меня, рожденную в 1988-м, кормили на убой, неважно, хотела ли я есть и хотела ли именно это, не выпускали из-за стола, пока не доем. Если не ела, очень злились. Мать чуть полегче была в этой теме, чем ее родители, потому что она помнила бедность, но голода не испытала, тем не менее уговаривала доедать всегда и очень расстраивалась, если я не хотела. Как будто ей за это кто-то ставил оценку, что она плохая мать. Все семьи в моем роду раскулачили. Моя родня боится достатка, но создает иллюзию его определенного уровня, типа: мы живем хорошо, а вот богатые – люди нечестные, наворовали; честный человек богатым не станет, и прочие установки. Мать не раскулачивали. Она родилась в 1950 г., но эти установки передала мне. Людям, живущим в достатке, предостерегала не доверять, мало ли что они со мной сделают, «у них ни стыда ни совести». Из-за эпидемий прошлого, в которых было потеряно много близких, над моим здоровьем тряслись невероятно. Чуть что – таблетки. Особенно закармливали левомицетином от отравлений. Как будто не совсем свежий творожок мог быть предвестником холеры. Когда я уехала учиться в другой город, моя соседка по общежитию удивлялась, что я по любому чиху и даже без ем таблетки горстями. Стоит ли говорить, что у меня ипохондрия и разнонаправленная тревога на ужасный враждебный мир, который весь против меня. Конечно, у нас в семье не только эти травмы тянутся десятками лет – их множество. С июля я в терапии. Наталья, 33 года
Я из семьи советских корейцев. Корейцы были одной из наций, переживших гонения при Сталине. Бабушка, которая ребенком оказалась в ссылке, всю жизнь жила с идеей, что она второй сорт. Мама тоже в этом убеждена. Я в терапии меняю это убеждение.
У меня отсутствие смелости, стратегия «сохранить себя», ощущение небезопасности, стремление наказывать себя, пока не наказали другие. Алиса, 24 года
