Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. (читать книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Второй отличительной особенностью пузыря Южных морей была чрезвычайная закредитованность английских акционерных компаний. «Компания Миссисипи» требовала 15-процентного первоначального взноса при покупке акций компании, а компания Южных морей настаивала на первоначальном взносе в размере от 10 до 20 процентов, оставшуюся же часть суммы следовало оплачивать позже. Долговая нагрузка прочих акционерных компаний была выше, чем у компании Южных морей, поскольку начальная цена их подписок была ниже – кто-то даже просил всего 1 шиллинг за акцию стоимостью 1000 фунтов стерлингов (0,005 процента от заявленной цены). Соответственно, акционерные компании финансировались настолько плохо, что обычно быстро разорялись. Тем не менее некоторым из них удалось уцелеть при достаточно разумном управлении; среди этих счастливчиков были две страховые компании – «Лондонская страховая» и «Ройял искчендж».
Акционеры радовались прибылям, а широкая публика заходилась в восторженном исступлении. Как писал Маккей: «Общественное сознание пребывало в состоянии нездорового возбуждения. Людей больше не удовлетворяли медленно растущие, но гарантированные доходы от вкладов. Упование на получение несметного богатства завтра делало их глупыми и сумасбродными сегодня»195.
Лондон начала восемнадцатого столетия можно вообразить как два отдельных города: на западе, где обитало правительство, были Вестминстер, здание парламента, Сент-Джеймсский и Букингемский дворцы (последний недавно возвели для герцога Букингемского); а на востоке располагался торговый центр, то есть Сити, сердцем которого являлась Королевская биржа, где элита столичных купцов занималась всеми видами внешней и внутренней торговли, продавала и покупала шерсть, древесину, зерно и множество других товаров.
Биржевых маклеров, презираемых торговой элитой, не допускали в залы биржи, и потому они ютились в лабиринте кофеен на маленькой улочке, зажатой в углу между Ломбард-стрит и Корнхилл-стрит и получившей название Искчендж-элли («Биржевой переулок»).
Обычно спекулянты выстраивались в очередь в кофейнях, где «финансисты» торговали акциями, приобретаемыми за смехотворную цену начальной подписки. Затем новые владельцы спешили в соседний переулок, чтобы при посредстве доброжелательных биржевых маклеров продать свои акции поджидавшим их глупцам. В конце весны и летом 1720 года обстановка в переулке не уступала по степени безумия парижской улице Кенкампуа: наемных экипажей не хватало, а те немногие, что удавалось нанять, застревали в узких проулках. Торговцы, пристрастившиеся к кофеину, заполоняли кофейни вроде «У Джонатана», «У Гарравея» и «У Сэма», на радость карманникам; даже короля и придворных было проще отыскать тут, чем во дворце. Адвокат голландского инвестора описывал происходящее как «наглядную картину того, что произойдет, если все лунатики разом сбегут из сумасшедшего дома»196.
Как и в Париже, спекуляции способствовали ускорению общей инфляции. Король Георг I закатил самое пышное празднование дня рождения в истории страны, а директора компаний сносили старые особняки, освобождая место под новые, еще более крупные. В современную эпоху цены на недвижимость, как правило, колеблются в пределах от пяти до двадцати размеров ежегодной арендной платы; но в 1720 году недвижимость в Лондоне продавалась по стоимости сорока пяти годовых аренд (к этому показателю приблизились позже благодаря пузырю на рынке недвижимости в начале 2000-х годов)197. Всеобщая вакханалия, кроме того, вылилась в характерный признак всех пузырей: начались и вошли в моду спекуляции с ценными бумагами. В разгар событий социальная сцена Лондона сместилась на восток от Сент-Джеймсского дворца и Вестминстера – в Сити; группа аристократок арендовала лавку недалеко от Искчендж-элли и в свободное время, пока их агенты шныряли по городу, скупала фарфор198. Этим забавам предавались не только высокородные; как пелось в популярной песенке:
Молодые проститутки с Друри-лейн
Съезжаются сюда в экипажах,
Чтобы выманить золото у глупцов
Своими непристойными дебошами199.
Такая атмосфера отнюдь не способствовала рациональному мышлению. Спекуляции особенно притягивали аристократию. В июне, ближе к пику мании, обеспокоенный канцлер казначейства Джон Эйслаби посоветовал королю Георгу обналичить его акции на сумму 88 000 фунтов стерлингов. Известный своей прямотой монарх назвал канцлера трусом, но Эйслаби настаивал, и в конце концов Георг перевел около 40 процентов своих акций в безопасные активы200.
Третьей отличительной чертой пузыря Южных морей была растущая дерзость его виновников; Джон Лоу сохранял присущую ему скромность на всем протяжении «пузыря Миссисипи», этого никак не скажешь о его английских коллегах. Ничуть не трудно выставить Бланта или Эйслаби легковерными и лживыми мерзавцами, но эти два определения – всего-навсего отправная точка их характеристики. С самого своего появления коммерческие сообщества стремились приравнивать богатство к интеллекту и порядочности; люди с большим достатком ценят слухи об их превосходных умственных способностях и моральных качествах. Богатство и лесть, сопровождающие финансовые успехи, неизбежно вызывают чрезмерную гордыню, мешающую трезвой самооценке. Хуже того, большое богатство нередко складывается благодаря обману, а вовсе не благодаря интеллекту и предприимчивости; впору говорить о злокачественной опухоли души, что и произошло с Блантом, который к тому времени успел превратиться в этакого типичного современного генерального директора, страдающего манией величия. В анонимном памфлете, написанном, вероятно, сразу после краха компании, рассказывалось, как он, незадолго до взрыва пузыря, отправился на недавно открытый модный курорт Танбридж-Уэллс: «В каком великолепном экипаже [Блант] отправился в Уэллс, какое уважение ему там выказали, с каким высокомерием он вел себя там, и как он и его семья, когда говорили об акциях, называли их своими акциями!»201
Памфлетист рисовал классическую картину:
«[Блант] никому не разрешал обсуждать [сделки компании], это был только его удел в первые месяцы своего правления; запрещал упоминать любые мелочи по поводу сделок в торговых книгах без его позволения. Выступая на публике, он словно нарочно притворялся пророком, изрекал слова громко, твердо и с необычайным пылом, принимал обыкновенно героические позы, упрекал в неверии всех, кто хоть сколько-нибудь осмеливался усомниться в сказанном, и старался внушать всем и каждому, будто он действует под неким порывом, вдохновленным свыше, произнося такие вот речи: “Джентльмены, не страшитесь; поступать нужно решительно, смело и дерзко. Говорю вам, это не обычное дело. Это поистине величайшее на свете свершение. Все деньги Европы станут вращаться вокруг вас. Все народы земли понесут вам дань”»202.
Как отмечает историк Эдвард Ченселлор, пузыри от компании Южных морей до доткомов часто оборачиваются манией величия у тех, кто к ним причастен: «Планы великого финансиста могут послужить в качестве катализатора спекулятивной мании, но и сам финансист не остается равнодушным к событиям. Его амбиции становятся безграничными, разверзается пропасть между публичным успехом и всеобщей лестью, с одной стороны, и частным управлением делами, которое становится все более запутанным и даже мошенническим»203.
Блант организовывал спекуляции с акциями компании Южных морей, в том числе ссуду денег, полученных по подписке, на дальнейшие покупки акций. Он не просто разбогател вследствие повышения цен перед тем, как продать большую часть своих акций на пике их востребованности, но и тайно выпускал для себя, для друзей и для многих парламентариев дополнительные акции, не брезгуя откровенным мошенничеством.
