Наедине с булимией. Обретая себя. - Брамс Алина (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
стороны, голос разума вещал о силе воли и принципах, с другой – душа и тело требовали
противодействия. Две разных сущности тянули одеяло на себя, и было не совсем понятно, кто из
них победит.
Эффект от восточных средств лечения души начал проявляться в том, что мое сознание
расслабилось вслед за телом, и постепенно та глыба льда, айсберг из потопленных проблем,
поднимался все выше и понемногу оттаивал. Я начала понимать причину любого дискомфорта и
цепную реакцию между болью и булимией. За пониманием пришло осознание путей решения, и
впервые вслед за расслабленным созерцанием у меня также появились силы для
целенаправленных действий. Я перестала обижаться на людей, так как все обиды бессмысленны в
сущности своей, но при этом ведут к катастрофическим нарушениям в восприятии мира.
Затаенные внутренние силы, накопленные за долгие годы долгой борьбы с самой собой и
разбуженные ежедневным диалогом тела и души, стали выплескиваться в виде безумных
приступов радости и веселья, не сменяющихся потом апатией, как при депрессии, а лишь
рассеивающихся в течение времени и придающих всему моему существованию золотистые
оттенки.
Прошло около месяца и однажды, во время медитации, мое сознание и тело совершили надо мной
странную вещь. Я, как обычно, полностью расслабилась, пропустила теплые волны энергии сквозь
себя, и вдруг ясно ощутила запахи лета и реки, увидела солнечного зайчика, скачущего под
ногами, резную тень от листиков деревьев, и услышала чуть слышную смесь смеха и голосов. Я
потонула в детстве. Кто-то включил свет в моей голове, и волны удивительного наслаждения
накатывали все снова и снова, заполняя собой все имеющееся внутри меня пустое пространство.
Это был восторг, это была жизнь, и это был эмоциональный оргазм. Я поняла, что в голове моей
где-то есть место, где хранятся абсолютно все воспоминания: веселые, грустные, хорошие и злые.
И, к счастью, там же, в каких-то неведомых стеллажах был сохранен каждый день детства, куда
было возможно попасть лишь по особому благоволению разума.
Ощущение детства наполнило весь тот день давно забытым свежим дыханием счастья:
возможностью радоваться солнцу, ветру, дождю, возможностью чувствовать воздух, петь и
слышать пенье. Я могла радостно спать, есть, гулять, плясать, прыгать, просто лежать – все
приносило в тот день давно забытое удовлетворение. Как здорово – взять и просто отпустить все
«взрослые» проблемы от себя на волю. Почувствовать себя внутри себя - без дискомфорта.
Я постоянно прислушивалась к своему дыханию: вдох – прохладный воздух, выдох – теплый. И
постепенно входила в состояние мечтательности и свободы. Я представляла, как энергия
рождается где-то в животе, растет и наполняет всю меня, затем бежит по мне по кругу, насыщая
каждую клетку своим теплом и силой. Живот полностью расслаблялся.
Я отпускала все то, что копилось во мне долгие годы: недовольство собой, раздражительность,
слишком высокие планки успеха, скованность, ярость, обиды, страхи. Все это растворялось в
огромном море сознания. Вот что такое безграничность и бесконечность. Мои мысли –
безграничны, а душа – бесконечна. Мои разум, душа и тело – вот три грани, три кита, на которых
держится мое существование. И все они должны быть в мире. Если что-то не в порядке, один из
них дает сигнал другому, и тогда начинает что-то происходить.
Я поняла, почему Она появилась в моей жизни. Что-то сломалось, и Она была сигналом. Мне
осталось лишь понять, когда и что произошло. «Ты должна вспомнить», - вот что Она имела в
виду. Я должна была вспомнить что-то, что разрушило единство троицы. Но что же это было? Я
начала копать в обратном направлении, назад во временном пространстве.
В своих письмах Маша помогала мне наводящими вопросами. Порой ее вопросы раздражали меня
или ставили в тупик, но я честно отвечала, стараясь по возможности развить тему и сделать какие-
то выводы, что чаще всего мне удавалось. Иногда же вопросы словно повисали в воздухе без
внятного ответа, повисали до лучших времен.
Маша продолжала тему родителей и детства. Мне начало казаться, что я рассказала уже все, что
могла, и дальнейшее расследование бессмысленно. Но она не останавливалась: «что ты
чувствуешь к отцу, а что - к матери? И как это было раньше? Что ты любила и не любила в детстве,
а из еды? А как вы собирались вместе, а как ты училась, а помогали ли родители, и если да – кто
больше? А мамин алкоголизм, а папин гнев?» И дальше, дальше, дальше.
Мне не хотелось думать о родительской семье. Мне казалось, что я уже столько времени провела в
размышлениях о своих родителях и брате, что знала о них все, и вспоминать больше ничего не
хотелось. «Все прошло и ушло, и нечего ворошить прошлое», - думала я, но Ее слова о том, что я
должна что-то вспомнить, заставляли меня продолжать отвечать на Машины вопросы.
В результате, поток затворенных в подсознании воспоминаний хлынул и заполонил собой весь
мой разум. Я думала и переживала снова все то, что происходило пять, десять, пятнадцать лет
назад. Особенно болезненно было вспоминать некоторые моменты, которые я долго пыталась
забыть, - и тем обиднее было снова выпустить их на свободу. Но в этот раз Она помогала мне
справиться с ними, отлавливая и откидывая назад самые злые и бесполезные мысли.
Перед глазами проплывали нанесенные в гневе отцом обиды, унизительные слова и ругань.
Интонации, фразы, жесты. Мои ощущения справедливой ярости, обиды и беспомощности. В то
время полная зависимость лишала меня возможности сопротивления, но я все равно пыталась это
делать, получая взамен втрое более жестокий ответ.
Я вспоминала, шаг за шагом, запрятанные в самой глубине подсознания оскорбления в мой адрес,
все испорченные семейные праздники, поздние возвращения отца домой, слезы матери около окна
на кухне. Я вспоминала, как всегда боялась сделать или сказать что-то не так в его присутствии,
как мои друзья отказывались заходить ко мне в гости, если он был дома, потому что ему ничего не
стоило распахнуть дверь в комнату со словами «Миле нужно учить уроки, идите по домам».
Отец никогда не бил и не наказывал меня, за исключением, возможно, того единственного случая
с мытьем посуды. Но он делал хуже: он держал меня и Славу в постоянном напряжении от
ожидания словесного удара. Я никогда не была полностью расслаблена в его присутствии, так как
он не считался с моим и Славиным внутренним миром, как, полагаю, и с внутренним миром
многих других людей. Ему были чуждо осознание того, что у окружающих есть чувство
собственного достоинства, застенчивость или, напротив, непосредственность, собственные мысли
и мнение, собственные тайны и желания, личный выбор и решения. Сколько себя помню, он
никогда не считался с этим.
Вся забота о нас со Славой проходила под лозунгом «Вы слишком тупые, чтобы иметь право
голоса». Мы жили по жесткой указке, «что, как и когда», а если нам и доводилось почувствовать
запах свободы, то этот запах имел примесь угарного газа от страха того, что отец увидит или
узнает.
Каждый человек рождается с заложенными границами и возможностями нервной системы. То, что
одного закаляет и является движущей силой на пути к дальнейшему успеху, для другого
становится тяжелым камнем на шее, который тянет вниз все глубже и глубже, пока не убьет.
Слава был романтиком. Он был таким с рождения – первенцем-наследником, обласканным
вниманием мамы, бабушек, теток. Он с молоком матери впитал нежность и любовь в вариации
бесконечности и отсутствия условностей: любят, просто потому что любят.
Отец же всю жизнь хотел получить генетическое воспроизведение себя, как опору, подтверждение
