Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. (читать книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
В 1525 году князь-епископ Мюнстера Фредерик фон Виде, напуганный крестьянской войной, передал власть городскому совету из двадцати четырех человек, в число которых входили два бургомистра. Менее чем через десять лет совет, который в отличие от правительств Нижних земель в значительной степени был свободен от влияния Габсбургов, стал тем «острием», посредством которого анабаптисты пронзили существующий порядок92.
Большинство историков считает, что анабаптистов в Мюнстере возглавлял некий Бернард Ротманн, рожденный около 1495 года в семье кузнеца и позднее обвиненный, вместе со своими предками, в черном колдовстве. Молодого Бернарда описывали как «мнительного и склонного к шутовству»; не имея средств к обучению, он жил под опекой своего дяди, викария церкви Святого Мориса в Мюнстере, пел в церковном хоре и далее стал зарабатывать себе на жизнь пением. К тому времени когда половое созревание оборвало его вокальную карьеру, он успел скопить деньги на учебу в Майнце, где получил степень магистра. В 1529 году он вернулся в Мюнстер93.
На рубеже 1530 года Ротманн, к тому времени ставший известным проповедником, получил финансовую поддержку от богатого торговца тканями, председателя гильдии торговцев и члена городского совета Бернарда Книппердоллинга, который сначала обратился в лютеранство, а затем, под влиянием Ротманна, сделался тайным анабаптистом. Книппердоллинг печатал трактаты Ротманна, которые раздували пламя анабаптистского пожара не только в Мюнстере, но и в Нижних землях.
Современным пониманием анабаптистского безумия мы во многом обязаны двум его очевидцам, вышеупомянутому Герману фон Керссенброку и Генриху Гресбеку, плотнику, обратившемуся в анабаптизм, своими глазами наблюдавшему за ходом событий и сыгравшему небольшую, но важную роль в финале истории. Оба очевидца оставили после себя подробные письменные отчеты, которые, даже принимая во внимание соответствующие предубеждения их авторов, кажутся заслуживающими доверия94.
Фон Керссенброк утверждает, что сначала Ротманн проповедовал католическую доктрину, но затем «постепенно начал присовокуплять к своим проповедям обрывки вероучений, каковые считались враждебными католическим догматам, а когда он принялся подстрекать простолюдинов против духовенства, то привлек на свою сторону часть бюргеров, жаждавших новизны»95.
Старшее духовенство церкви Святого Мориса решило уберечь свою паству от становившихся все более радикальными взглядов Ротманна и снабдило проповедника двадцатью золотым флоринами для дальнейшего обучения в Кельне. Однако он не добрался до Кельна и не вернул ссуду, а предпочел направиться прямиком в Виттенберг, оплот Лютера и Меланхтона.
Молодой священник вернулся в церковь Святого Мориса в 1531 году убежденным лютеранином и велеречивым демагогом, послушать которого собиралось все больше горожан, пусть крохотная церковь находилась за пределами городских стен. Как пишет фон Керссенброк:
«Многие люди, в особенности те, кто был обременен долгами, почитали его будто некое божество, верили каждому его слову и были убеждены, что его деяния исподволь направляет Святой Дух. Несмотря на запреты властей, они толпами следовали за ним, стекались из города в желании услышать его речи, и стремление приобщиться к его речам было настолько велико, что они отвергали любых проповедников, кроме него, и презирали, осуждали и проклинали остальных заодно со всем духовенством»96.
Фон Керссенброк, добрый католик, снисходительно отмечал, что Ротманн проповедует «не столько вескими доводами, сколько неуклюжей клеветой. Однако невежественные простолюдины, неспособные отличить подлинное красноречие от похвальбы, думали, будто он изъясняется превосходно»97.
К тому времени Ротманна уже лишили должности священника в церкви Святого Мориса, и довольно скоро он привел к этой церкви толпу, которая принялась крушить идолов, опрокидывать алтари, топтать серебряные чаши и сжигать изображения Пресвятой Богородицы. Власти в очередной раз выслали Ротманна, и он опять отправился в Виттенберг, где произвел выгодное впечатление на Лютера и на Меланхтона, причем последний, как говорят, прозорливо заметил, что «Ротманн будет либо на удивление хорош, либо удивительно скверен»98.
В Мюнстер Ротманн возвратился в 1532 году и начал открыто проповедовать анабаптистские взгляды. Это был обоюдоострый меч. Идея крещения взрослых встречала одобрение не только у слушателей, но и у церкви, которая к тому времени перестала выказывать сожаление по поводу того, что анабаптистов сжигают на кострах или топят, привязав к шее камень. Своего рода «богословская шутка», цитируя исследователя анабаптизма Кристофера Маккея99.
Князь-епископ фон Виде, который пока контролировал город, заставил проповедника прекратить богохульства. Ротманн смирился на несколько недель, но затем отбросил осторожность и написал фон Виде, что, «поскольку моя совесть чиста, я без сомнений полагаюсь на милость Господню. Он защитит меня и убережет от опасности»100.
В феврале 1532 года Ротманн произнес проповедь во дворе одной из главных церквей Мюнстера – церкви Святого Ламберта. Он настолько потряс прихожан, что те немедленно провозгласили его своим священником. Что важнее, он получил достаточно поддержки в городском совете, чтобы впредь не опасаться высылки. Религиозный пыл Мюнстера, надо отметить, не ограничивался анабаптизмом; церкви по всему городу привечали радикальных лютеранских проповедников, и все они, кроме Ротманна, были из других городов.
Успехи Ротманна в обращении Мюнстера в анабаптизм вполне соответствовали успехам Хоффмана и Маттиса в Нижних землях. Вскоре после проповеди Ротманна в церкви Святого Ламберта отчаявшийся фон Виде подал в отставку, а его непосредственный преемник скончался, не успев занять свой пост; в июне князем-епископом стал Франциск фон Вальдек, сын графа, получивший поверхностное церковное образование. Позже в том году он закрыл доступ в город, уже полностью подвластный мятежным анабаптистам, а бунтовщики в ответ устроили нападение на штаб-квартиру фон Вальдека сразу за городскими стенами. В феврале 1533 года был достигнут компромисс: приходским церквям разрешили исповедовать лютеранство при условии, что городской собор останется католическим101.
Несмотря на этот компромисс, срок католицизма и лютеранства в Мюнстере стремительно истекал. Памфлеты Ротманна при поддержке богача Книппердоллинга широко распространились по Нижним землям. В этих листках частная собственность обозначалась как источник великого зла: «Господь сотворил все для общего блага, и ныне мы по-прежнему наслаждаемся вместе воздухом, огнем, дождем и солнцем, а также всем остальным, чего не смогли отнять у нас всякие вороватые личности». Ротманн рисовал Мюнстер городом изобилия, который примет праведных с распростертыми объятиями, и сотни несчастных беглецов из Нижних земель устремились в паломничество на юг, к новому анабаптистскому Иерусалиму.
В начале 1533 года в городе едва уживались друг с другом католики, лютеране классического толка и анабаптисты, причем последние совершенно не собирались признавать соглашение с князем-епископом. А из Нижних земель в Мюнстер между тем прибыло достаточно анабаптистов, чтобы в марте состоялись внеочередные выборы в городской совет, результатом которых стало радикальное лютеранское большинство, значительное анабаптистское меньшинство – и полное отсутствие католиков102. Городской совет начал свой новый срок со штрафов семьям, крестившим младенцев в соборе.
Тем временем в Нижних землях Ян Маттис провел свое первое повторное крещение, которому подвергся житель Лейдена по имени Ян Бокельсон. Маттис подобно Хоффману был импульсивным и пылким проповедником, а вот Бокельсон превратил свои актерские способности и расчетливую натуру в грозную политическую силу. Сызмальства привычный к горечи и разочарованиям (как внебрачный сын бургомистра и крестьянки), он получил благодаря родителям начальное образование, потом обучался портновскому мастерству – и не преуспел в этом ремесле. Тем не менее природа наделила его иными дарами, которые он вскоре применил в Мюнстере: белокурый, привлекательный, он выделялся манерами, хитростью, красноречием и актерским талантом. По словам ученого-миллениалиста Нормана Кона, Бокельсон использовал эти дары для того, «чтобы превратить реальную жизнь в пьесу, где он станет героем, а вся Европа – зрителем»103.
