Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Хорни Карен (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
* Ср. О.Фенихель; также у Ф.Александера «Психоанализ личности в целом».
Подводя итог, мы можем сказать, что при данных двух подходах наблюдаются и похоже описываются определенные личностные феномены. Но интерпретации их динамики и значения полностью различны. Если мы теперь оставим частные аспекты и рассмотрим весь комплекс их взаимосвязей, как он представлен в этой книге, мы увидим, что возможности для сравнений истощились.
Наиболее значительная взаимосвязь – это связь между погоней за безграничным совершенством и властью и ненавистью к себе. Еще в древности было понятно, что они неразделимы. Для меня лучше всего ее символизируют истории о договоре с дьяволом, суть которых всегда одна. Вот человек, испытывающий психическое или духовное расстройство.* Вот искушение, представленное в виде символа злого начала: дьявол, колдун, ведьма, змий (история Адама и Евы), антиквар («Шагреневая кожа» Бальзака), циничный лорд Генри Уоттон («Портрет Дориана Грея» Уайльда). Следуют обещания не только чудесного избавления от беды, но и безграничной власти. И об истинном величии свидетельствует то, что человек способен противиться искушению, как в притче о Христе. И наконец, назначается цена – представленная в различной форме утрата души (Адам и Ева утрачивают невинность своих чувств); именно ее предстоит уступить силам зла. «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне», – говорит Сатана Иисусу. Ценой может стать психическое страдание в жизни (как в «Шагреневой коже») или муки ада. В «Дьяволе и Даниэле Уэбстере» мы видим блестяще изображенный символ того, как дьявол собирает грешные души.
* Иногда это расстройство может быть символизировано внешними несчастьями, как у Стефена Винсента Бене в его «Дьяволе и Даниэле Уэбстере». Иногда на него только указано, как в библейской притче об искушении Христа. Иногда кажется, что и нет никакого расстройства, но, как в старой Faustbuch и в «Докторе Фаустусе» Кристофера Марло, человека увлекает его страсть к славе мага. В любом случае, мы знаем, что такое желание возникнет у человека только при душевном расстройстве. В «Снежной королеве» Ганса Христиана Андерсена именно злой тролль, «сущий дьявол», первым сотворил кривое зеркало, осколки которого, попадая в сердце человека, искажали его чувства.
Та же тема, по разному символизированная, но постоянная в ее истолковании, снова и снова возникает в фольклоре, мифологии, теологии – где бы ни затрагивался основной дуализм добра и зла. Следовательно, она давно поселилась в сознании людей. И, может быть, приспело время, чтобы и психиатрия признала ее психологическую мудрость. Конечно, параллель с невротическим процессом, представленная в этой книге, поразительна: личность при психическом расстройстве претендует на безграничную власть, утрачивает свою душу и мучается в аду ненависти к себе.
Возвращаясь от затянувшегося метафорического изложения проблемы к Фрейду: Фрейд не видел ее, и мы сможем лучше понять, почему он не мог видеть ее, если вспомним, что он не признавал погоню за славой в качестве соединения неразрывно слитых влечений, которые я описала, а поэтому он не мог оценить и ее силу. Он видел ад саморазрушения достаточно ясно; но считая его выражением самостоятельного влечения, видел его вне контекста.
В иной перспективе, представленной в этой книге, невротический процесс – это проблема себя. Это процесс, начинающийся с отказа от реального себя ради себя идеального; потом идут попытки воплотить это псевдо-я вместо воплощения в жизнь своего подлинного человеческого потенциала; начинается разрушительная война между двумя я. Прекратить эту войну наилучшим или единственным доступным нам путем возможно, обретя свое подлинное я с помощью конструктивных сил, мобилизованных самой жизнью или терапией. В этом ключе проблема вряд ли прозвучала бы осмысленно для Фрейда. В его концепции «Эго» он изобразил «личность» невротика, который отчужден от собственных сил, истинных желаний, не принимает сам решений и не берет на себя ответственность, а только смотрит за тем, чтобы не слишком конфликтовать со своим окружением (соблюдает «принцип реальности»). Если это я невротика принять за его здоровую живую часть, то весь комплекс проблем подлинного себя (как его видели Кьеркегор или Джемс) не может возникнуть.
Наконец, мы можем взглянуть на процесс в перспективе нравственных или духовных ценностей. С такой позиции в нем есть все элементы настоящей человеческой трагедии. Как ни велика способность человека к разрушению, история все же говорит о его живом и неустанном стремлении к большему знанию о себе и мире вокруг себя, об углублении религиозных переживаний, о росте духовных сил и нравственной отваге, о больших достижениях в любых областях, о стремлении к лучшей жизни. И лучшие силы человека направляются на эти стремления. Интеллект и сила воображения помогают человеку увидеть то, чего еще не существует. Он выходит за свои границы или всегда способен к этому. У него есть ограничения, но не твердые и не окончательные. Обычно он не дотягивается до того, чего хочет достичь внутри или вне себя. Само по себе это еще не трагедия. Но внутренний психический процесс, который у невротика эквивалентен здоровым человеческим стремлениям – трагичен. Под прессом внутреннего расстройства человек начинает тянуться к бесконечному и неограниченному, чего ему достичь не дано, хотя его ограничения и не жесткие; и сам этот процесс разрушает его, смещая его высшее влечение к осуществлению подлинного себя на воплощение в жизнь идеального образа себя, и растрачивая тем самым тот потенциал, которым он реально обладает.
У Фрейда был пессимистический взгляд на природу человека, и на почве своих воззрений он и не мог иметь иного. Человек, как он видел его, был обречен на неудовлетворенность, каким путем он ни пойди. Он не может удовлетворительно изжить свои примитивные влечения, не вредя себе и культуре. Он не может быть счастлив, ни в одиночку, ни с другими. У него единственный выбор: страдать самому – или пусть страдают другие. И к чести Фрейда, что, глядя на вещи так, он не выворачивался с каким-нибудь бойким решением. На самом деле, в рамках его мышления нет выхода из выбора между двух зол. В лучшем случае можно достичь менее неблагоприятного распределения сил, большего контроля и «сублимации».
Фрейд был пессимистом, но он не видел в неврозе трагедию человека. Увидеть его как трагическую потерю человеческого опыта можно только при убеждении, что в человеке есть конструктивные, творческие стремления, и им препятствуют обструктивные или деструктивные силы. А Фрейд не просто не видел в человеке конструктивных сил; он отрицал их подлинность. В его системе мысли было место только деструктивным и либидинозным силам, их производным и сочетаниям. Творчество и любовь (Эрос) для него были сублимированными формами либидинозных влечений. В самых общих словах, то, что мы рассматриваем как здоровое стремление к самоосуществлению, для Фрейда было (и могло быть) только выражением нарциссического либидо.
Альберт Швейцер использует термины «оптимизм» и «пессимизм» в смысле «утверждение мира и жизни» и «отрицание мира и жизни». Философия Фрейда, в этом глубоком смысле, пессимистична. Наша, при всем понимании трагичности невроза, – оптимистична.
