Краткая история всего - Уилбер Кен (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

деградации. И все критики современности и постмодернизма подхватывают эту иронию.

Ирония также означает, что поставленные цели и достигнутые результаты являются

несколько иными. Это своего рода ложь, можно так сказать, которая позволяет ложному

«я» иронично выступать как истинное «я».

Кьеркегор даже написал работу «О понятии иронии». В ней он показал, что ирония

была результатом зависания его эпохи между двумя мировоззрениями, одно из которых

умирает, а другое еще только нарождается, и те, кто оказались посередине, обречены на

иронию.

Мы уже видели, что иронией современности было разделение Большой Тройки, которое принесло огромный прогресс в освободительных движениях, но которое также

привело к превращению мира в плоскую и безрадостную поверхность. Таким образом, возросла свобода быть плоским!

В: Очень иронично.

КУ: Вы так не считаете? Современность, именно из-за того, что стала более глубокой, могла представлять себя настолько поверхностной, что другим культурам и не снилось.

Китч и современность вошли в этот мир одновременно. Даже несмотря на то, что в

рациональности было больше глубины, и, следовательно, она была ближе к подлинному

Духу, чем магия или миф, магические и мифические религии смотрели на современный

мир и не находили в нем ничего, кроме поверхностности. И в каком-то смысле это было

справедливо: сведение Большой Тройки к эмпирическому миру явлений было настолько

поверхностным и плоским, что ни один человек с мифическим мировоззрением на него

просто не отважился бы.

184

Разрушенная современность: трэш, китч и ирония. Самое передовое, самое

просвещенное, самое прогрессивное общество из когда-либо существовавших проводит

время в поиске своего основания: старая леди ищет своего утерянного Бога, которого она

все равно бы не приняла, даже если и нашла бы.

Сама глубина современности заключалась в отрицании глубины как таковой. И

поэтому в течение всего периода современной и постсовременной истории сознание

занималось тем, что упорно и агрессивно отрицало собственное существование.

В: Значит, отсутствие Духа в современную эпоху и есть ирония?

КУ: Да, именно так. Ирония — это дух современности, ее настроение, горькое

послевкусие мира, который не может высказать истину по поводу сущности Космоса и

поэтому обрекает себя на то, чтобы говорить одно, а иметь в виду совершенно другое. То

есть это тот мир, который ничего не может сказать наверняка.

Голос индустриальной сети

В: Вы говорили, что современный экологический кризис является прямым

следствием Нисходящей сети?

КУ: Каждый может сказать, что он мыслит «глобально», но лишь немногие могут

действительно занять постконвенциональную или космополитичную позицию. Как мы

видели, чтобы действительно жить на таком высоком уровне, необходимо пройти пять

или шесть основных стадий трансформации или преодоления.

Но если вся левая сторона полностью игнорируется, то есть если мы видим только

объективную «глобальную» карту Геи, или системы природы, то мы игнорируем и тот

путь, который действительно может привести людей к этому космополитичному

состоянию. У нас есть цель, но нет пути к ней. И у нас есть карта, которая отрицает

трансцендентное, само по себе являющееся этим путем!

Такое игнорирование, или невежество, возвращает нас к формам тонкого

редукционизма фундаментальной парадигмы Просвещения. Мы видели, что

рациональность разделила Большую Тройку, но индустриализация свела ее к Большой

единице моноприроды, эмпирической сети с простым местоположением.

Другими словами, этот мир моноприроды в действительности есть индустриальная

онтология. Само представление о том, что «только эмпирическая природа реальна», принадлежит современной Нисходящей сети, и эта сеть в первую очередь является сетью

индустриальной онтологии. Именно индустриализация поддерживает статус

эмпирического мира как единственной реальности. Индустриализация колонизирует

внутреннее пространство и сводит всю глубину к поверхностным аналогам великой сети

наблюдавмых объектов. Слова о том, что «только природа реальна», — это и есть голос

индустриальной сети.

В: Именно поэтому крах Космоса не имел места в других культурах?

КУ: Правильно. Природа была либо предопределенной и эгоцентричной, как в

магическом мире, либо обесценивалась в пользу другого, лучшего мира, как в

мифологическом сознании. Или, как в случае с Плотином или Падмасамбхавой, природа

считалась выражением Духа, воплощением Духа, который преодолевает и включает в себя

природу.

Но никогда в истории природа сама по себе не отождествлялась с высшей

реальностью. Никогда транслогический Дух и диалогический разум не сводились так

грубо к монологической природе. Но в индустриальной онтологии реальной является

только одна природа.

В: Значит, природа в этом смысле является продуктом индустриализации?

КУ: Совершенно определенно. Как мы уже сказали, слова о том, что «только природа

реальна», — это и есть пугающий голос индустриальной сети.

185

А затем вам предстоит сделать только две вещи по отношению к Духу: либо отрицать

его существование вообще, либо объявить, что природа и есть Дух. Первым путем пошли

философы-просветители, второй избрали себе романтики и сторонники возврата к

природе. Но оба эти пути ограничены рамками Нисходящей сети моноприроды, жесткой

индустриальной онтологии.

В: Плотин перевернулся бы в гробу?

КУ: Об этом можно только строить догадки. Позвольте мне напомнить вам, что для

Платона или Плотина, а также для Эмерсона, Экхарта или леди Чогьял, природа является

выражением Духа. На самом деле, для Плотина и разум, и материя являются формами

выражения Духа, и Дух преодолевает их и включает в себя в финальном объятии Единого

Вкуса. И то же самое в буддизме: дхармакая Духа дает жизнь самбхогакае разума, которая, в свою очередь, порождает нирманакаю тела и форм природы.

Но признавать только нирманакаю? Признавать только природу? Это и есть крах

Космоса и сведение его к эмпирической поверхности. Это очевидный эффект

индустриальной онтологии, которая начинает колонизировать другие области и

устанавливает над ними господство, в то время как единственной реальностью остается

природа.

Только после торжества Нисходящего принципа мы могли получить таких

философов, как Фейербах, Маркс, Конт. И только в период полного расцвета модернизма

могли появиться Романтики и экофилософия. Все они работают на одной и той же улице, на одной поверхности, и их общим богом является плоский мир чувственно-

воспринимаемой природы, который прячется в недрах индустриальной сети.

В: Так это означает, что движение Романтиков, которое боролось против

индустриализации, само является продуктом индустриализации?

КУ: Да, это верно. Вера в то, что эмпирическая природа является единственной

подлинной реальностью, — это и есть индустриальная онтология. Эко-романтики

отказывались от индустриализации, но сохраняли ее онтологию и были ей поистине

преданы. Другими словами, они боролись с поверхностной проблемой и в то же время

поддерживали ее внутреннюю причину. Они тайно принимали индустриальную

онтологию и со временем сделались ее самыми последовательными защитниками. Как

ребенок, похищенный в детстве из дому, они стали любить своего похитителя.

Религия Геи, поклонение природе — это просто одна из форм индустриальной

религии, индустриальной духовности, и она полностью поддерживает индустриальную