Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗
Реакция Скотта была многословной, резкой и непоследовательной.
Подобная оценка, или, как он написал в письме сэру Арчибальду Гейки, секретарю Королевского научного общества, настоящая атака, была «неуместной, совершенно ничем не спровоцированной и, учитывая полученную огласку, крайне непатриотичной…». Скотт явно приравнивал любую критику к личной мести. Он требовал провести общественное расследование, чтобы положить конец «безответственной критике ответственных лиц». Услышав об этом, контр-адмирал и главный гидрограф военно-морского флота Мостин Филд заметил, что:
Гиперчувствительность, приводящая к неприятию негативных оценок, — очень прискорбная черта… Я боюсь, что капитана Скотта будет трудно переубедить, но думаю, что, настаивая на расследовании, он принесёт себе… много вреда… и предоставит странам континента основания для неблагоприятных выводов.
Скотт понял намёк и отступил. Скелтон проверил записи, сделанные во время их экспедиции, и обнаружил в них следы явной некомпетентности, которые, став достоянием гласности, развязали бы руки врагам Скотта.
Тем временем Кэтлин усиленно работала над его карьерой. Она отказалась последовать за ним в Девонпорт, благоразумно предпочтя находиться поближе к руководству флота и зданию Адмиралтейства. Она обладала удивительным талантом от всего сердца бороться за человека, словно он значил для неё больше, чем её собственная жизнь. Конечно, она преувеличивала способности Скотта (ведь сам факт того, что она стала его женой, предполагал в нём массу скрытых достоинств). В конце концов, известно, что выводы о мужчине можно сделать по его женщине! Она направила всю силу своего очарования на самых влиятельных офицеров Адмиралтейства, в особенности на двух из них: капитана Марка Керра и капитана Генри Кэмпбелла, старых товарищей Скотта. К концу года Кэтлин добилась для мужа назначения в Адмиралтейство на должность заместителя второго морского лорда вице-адмирала сэра Фрэнсиса Бриджмана.
В один из выходных дней Кэтлин оказалась в поместье сэра Эдгара Спейера, банкира из лондонского Сити и известного филантропа, которого сумела заинтересовать идеей новой экспедиции Скотта. Более того, ей удалось добиться согласия Спейера на оказание всесторонней поддержки этому плану. Кэтлин была просто одержима экспедицией, иногда даже казалось, что она не вышла бы замуж за Скотта, если бы тот не собирался отправиться в Антарктику.
Помимо прочего, ещё нужно было родить ребёнка, который на самом деле и был основной причиной замужества Кэтлин. Она требовала обязательного присутствия Скотта в Лондоне в те дни, которые были наиболее благоприятны для зачатия, но в остальное время, видимо, довольно хорошо переносила его отсутствие, так что эта функция новоиспечённого супруга стала почти комически очевидной. Вряд ли он мог что-либо возразить — Кэтлин к тому времени в полной мере обнаружила свою увлечённость идеей ниспровержения мужского превосходства. Она принадлежала к авангарду феминистского движения. «Война полов» — тогда лишь модный лозунг — для неё была жизненной реальностью. Она хотела поменяться ролями с мужчиной и доминировать над ним вместо того, чтобы подчиняться ему. По её собственным словам, она была девственницей, когда выходила замуж за Скотта, и придавала этому очень большое значение.
«Подбрось свою шляпу, воскликни что есть силы и запой триумфально, — более пышно, чем обычно, писала ему Кэтлин в канун Нового года, впервые почувствовав задержку на несколько дней, — сдаётся мне, что мы на верном пути к достижению моей цели». Это слово «моей» вместо «нашей» так откровенно сорвалось с кончика её пера — для Скотта, возможно, слишком уж откровенно. Он мягко возразил ей.
На самом деле у Кэтлин уже были заранее заготовлены имена: Питер, если будет мальчик, и Гризельда — в случае рождения девочки. А Скоттом надолго овладело дурное расположение духа.
Меня мучает взгляд на жизнь как на борьбу за существование [писал он Кэтлин в одном из писем]. Кажется, что я до сих пор раскачиваюсь… не способен управлять обстоятельствами — и всё ещё сохраняю про запас то, что может привести к успеху, не видя достойной области для его применения.
К концу 1908 года была готова вторая версия мотосаней Скотта. Он написал Нансену, спрашивая совета, где и когда лучше провести испытания, чтобы найти правильный снежный покров.
Я предполагаю поехать в Вашу страну… Вы и сами знаете… что нужны реальные условия, которых не найти за пределами полярного круга.
На что Нансен, как любой человек, хорошо знакомый с миром гор, смог ответить: «На одном из больших ледников… конечно, Вы получите условия внутриматерикового льда…»
Вместо этого Скотт выбрал Лиллехаммер, город в Восточной Норвегии, расположенный в долине на берегу озера, потому что туда было легче добраться. Не получив разрешения на отпуск, он поручил проведение испытаний Скелтону, который вернулся в Лондон с обнадёживающим отчётом о том, что «для нормальной работы в Антарктике потребуется лишь незначительная модификация».
24 марта 1909 года, в тот самый день, когда Скотт впервые приступил к своим новым обязанностям в Адмиралтействе, он услышал новость о том, что Шеклтон прибыл в Новую Зеландию, превзойдя его собственное достижение. Шеклтон побывал в девяноста семи милях от полюса, отодвинув прежнюю отметку рекордно южной точки на 360 миль. Это было самое большое единовременное продвижение, которое когда-либо предпринималось по направлению к любому из полюсов планеты. Но в итоге Южный полюс всё-таки остался ждать Скотта. И Амундсена.
14 июня 1909 года Шеклтон вернулся в Лондон, где ему устроили триумфальную встречу. Скотт переживал это событие очень болезненно, поскольку его собственное возвращение с «Дискавери» прошло почти незаметно. Хью Роберт Милл описывает, как в Королевском географическом обществе в тот самый день он
встретил Скотта, мрачно обсуждавшего с Келти, следует ему встречаться с Шеклтоном или нет. Он не хотел идти, но всегда и во всём оставался рабом долга. Мы настояли на том, что поприветствовать своего бывшего подчинённого — его прямая обязанность.
Амундсен, оценивший сделанное Шеклтоном, написал спонтанное обращение к Королевскому географическому обществу:
Я должен… поздравить вас… с этим чудесным достижением… Английская нация благодаря подвигу Шеклтона одержала победу в антарктических исследованиях, [sic] которую никто не сможет превзойти. Нансен добился абсолютного результата на севере, а Шеклтон — на юге.
Надо сказать, что Шеклтон остановился и повернул назад в тот момент, когда до цели было рукой подать. Это был один из самых мужественных поступков в истории полярных исследований! На вопрос жены, откуда у него взялись для этого силы, он ответил: «Я подумал, что тебе нужен скорее живой осёл, чем мёртвый лев». Для того чтобы повернуть назад и продолжать жить с чувством, что всё «могло быть по-другому», понадобилась особая твёрдость духа.
Но Шеклтон не просто достиг новой самой южной отметки. Несколько членов его команды под руководством профессора Эджворта Дэвида (которому исполнилось пятьдесят четыре) стали первыми людьми на Южном магнитном полюсе, другие участники экспедиции Шеклтона совершили успешное восхождение на гору Эребус, что стало первым покорением вершины в Антарктике. И всё это осуществилось в течение одного сезона — действительно выдающийся результат. У ног Шеклтона оказалась вся Британия, что было закономерно, ведь эта страна ценит подвиг как стиль жизни. Она нуждалась в герое — и Шеклтон стал им.
Хотя Британия всё ещё оставалась сильнейшей державой планеты, беспокойство по поводу будущего уже готово было прорваться наружу. Грубая и агрессивная энергия имперской Германии — стремительно растущего амбициозного государства, лишённого того мучительного морализаторства, которое свело на нет дух британцев, — становилась реальной угрозой, нависшей над миром. Забастовки и социальные волнения были предвестниками грядущих беспорядков. И в такой атмосфере, полной неопределённости и сомнений, возник Шеклтон — весёлый, щегольской, беззаботный, — именно та фигура, в которой нуждалась встревоженная страна для обретения уверенности в себе.
