Сборник бихевиорационализма - Елизаров Роман (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Первое, на что наталкиваешься, знакомясь с греческими философами это как бы выпяченная наружу болезнь, что напоминает то, как французские аристократы выпячивали наружу сифилис, считая это заболевание аристократичным.
Приступая к изучению греческих философов обнаруживаешь странные определения чисел. У Пифагора о числах говорится очень многое: они и «начало и элемент» всего сущего, они и особые протяженные вещи; в классификациях единица – это точка, двоица – две точки, определяющие прямую, троица – плоскость; так что числа бывают «треугольными», «квадратными», «прямоугольными». Четные числа обозначали все неистинное, а нечетные все правдивое.
У Эврита вещи определяются числом счетных камушков, которые он располагал на плоскости, изображая фигуры человека, животного или растения, так что тело рассматривалось как состоящее из определенного числа материальных точек. От этого недалеко уже до демокритовского атомизма – любой предмет может быть представлен как некоторое количество атомов – их «число». Все, что существует – это атомы и пустота. В бесконечной пустоте-пространстве движутся, сочетаясь между собой, бесконечные по числу и по формам тельца; последние отличаются друг от друга формой, порядком и поворотом. «Смеющийся Гераклит» с помощью количества только объяснял все мироздание в чем видны большая мудрость для всякого кто пользовался маркетинговыми исследованиями и статистикой и нажился на простых доступе и селекции информации.
Я впрочем склонен думать, что греки были большими ирониками и действовали примерно следующим образом: есть глупец, спрашивающий «что такое 1?», «что такое 2?» и есть отвечающий ироник, что представляет собой диалог не без лукавства, когда спрашивающему чего-то присваивается, становится «число два – это прямая линия» и пр., т. е. спрашивающий– как-то вшивеет.
Вот вам пример уже откровенного бреда (если, разумеется, не счесть его шуткой) у арабского поэта:
У Алишера Навои:
С другой стороны следует понимать, что эллины заимствовали свои познания, прибегая к ним с школярской добросовестностью мы как будто хотим напиться воды, но получаем уже вино или пиво повсеместно видим ссылки на Запад, если не впрямую на Египет, то на фантастическую Атлантиду. Пеласгические Афины элементарных интеллектуальных навыков нам почти неизвестны. Умные читатели греков никогда не переоценивали их вклад в цивилизацию, отношение к их культуре колебалось от скептического, когда мало понимали их, до близкого к восторженному: относительно первого или второго можно будет определиться в этой работе. В «Филебе» Платона:
«С о к р а т. Первоначально некий бог или божественный человек обратил внимание на беспредельность звука. В Египте, как гласит предание, некий Тевт, первым подметил, что гласные буквы [звуки] в беспредельности представляют собой не единство, а множество; что другие буквы – безгласные, но все же причастны некоему звуку и что их также определенное число; наконец, к третьему виду Тевт причислил те буквы, которые теперь, у нас, называются немыми. После этого он стал разделять все до единой безгласные и немые и поступил таким же образом с гласными и полугласными, пока не установил их числа и не дал каждой в отдельности и всем вместе названия «буква» [«первоначало»]. Видя, что никто из нас не может научиться ни одной букве, взятой в отдельности, помимо всех остальных, Тевт понял, что между буквами существует единая связь, приводящая все к некоему единству. Эту связь Тевт назвал грамматикой – единой наукой о многих буквах».
Подобное описание грамматики я не нахожу ясным. То, что очевидно в нем, это склонность греков к использованию категорий, характеристическое наследие, которое они нам оставили и плодом которых является «Наука логики» Гегеля.
Почему же не:
Давно, в юности я придерживался следующего взгляда на вещи: я считал, что Аристотель был ироником. Я думал примерно следующее:
Аристотель в своих остроумных ироничных трудах замечает, что логика собственно наука, связанная с господством, которое он понимает не как действие, а как некотрое осмысление, причем не осмысление действия, а осмысление иного. В целом это сократически-платоническая традиция. В игре, которую ведет Аристотель с теми, кто осмысливает бездеятельность он подобен собаке или же Богу, выискивая причины, по которым «мудрые» бездействуют, а действуют стало быть дураки.
В «поиске причин» по его мнению следует искать «первые»; ими могут быть «основание», «цель», «материя», «любовь», «благо», «гнев», «элементы», «беспредельное», «число», «ум», «противоположности» и т. п. Все это – даже не осмысление действия, как я заявлял выше, а то, что философы называют рефлексией, т. е. осмыслением мышления, все это куда более удалено от проблемы действия. Если понимать это как пароли мнимого, лжи, следует прислушиваться к Аристотелю, стремившемуся устанавливать «первые причины», знать пароли типологических заблуждений, в связи с которыми переходят к заблуждениям частным. Так в связи с темой «материи» возникают частные проблемы «большого и малого» у Платона, «беспредельного» у элеатов, «огня-земли-воды-воздуха» у Эмпедокла, бесконечного числа гомеометрий у Анаксагора, в связи же с «движением» заговаривают о «Дружбе», «Вражде», «Любви», «Уме». Аристотель «Метафизика», глава 7 параграф 25-30, там же 30-35.
