Пути, которые мы избираем - Поповский Александр Данилович (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
— Мы можем себя поздравить, — сказал Быков. — Временные связи — тонкая штука. Кору мозга не обманешь, она умеет отличить ложную тревогу…
Профессор был ласков, он жал руку помощнику, мало напоминая сейчас прежнего Быкова, подчас резкого и недоброго во время работы.
Отчего мы краснеем и бледнеем!
С некоторых пор Рогов стал осаждать Быкова расспросами. То, что интересовало его, имело одинаковое отношение и к физиологии и к психологии. Ему хотелось понять, как может, например, человек меняться в лице, краснеть и бледнеть мгновенно. Ведь всякому раздражению соответствует определенная перемена в состоянии сосудов: либо они расширяются — и краска заливает лицо, либо сужаются — и покровы бледнеют.
По приливу крови к ушам определяют также психическое состояние животных. Такая особенность наблюдается и у некоторых людей.
Ученый объяснил это своеобразной природой душевных волнений, которые вызывают «игру сосудодвигателей». Он ссылался на психологию, но обосновать это физиологически избегал.
— Мы наблюдаем нередко, — не унимался помощник, — что одна и та же психическая причина, один и тот же раздражитель вызывает одновременно противоположные отклики организма. Где закономерность? Как это объяснить?
— Где закономерность? — как бы про себя повторил ученый. — В самом деле любопытно. Хорошо бы разобраться в этом механизме, он обещает быть интересным.
— Я наблюдал это, — сказал Рогов, — в одном из моих опытов.
У змеевика сидел молодой человек. Его сосуды на звонок отвечали сужением, а на электрический свет — расширением. Чередуя слишком часто холод и тепло в змеевике, Рогов заметил, что деятельность сосудов извратилась: они расширялись от холода и сужались от тепла… «Что это у вас сегодня вода не холодная?» — спросил испытуемый, когда рука его лежала в ледяном змеевике. И условные раздражители вызывали извращенный ответ — звонок действовал не как холод, а как тепло, свет не расширял, а сужал сосуды. Когда в один из таких моментов случайно раздался стук метронома, ничем не связанный с опытом, наступил переполох. Сосуды стали то расширяться, то сужаться. Если бы эти перемены могли отразиться на лице, мы сказали бы, что человек то краснеет, то бледнеет от волнения.
Рогов и не подозревал, какое важное явление он наблюдал. То, что он увидел, был сосудистый невроз — болезнь, широко известная в медицине. Средствами временных связей — невинным тиканьем метронома, звонком колокольчика и вспышкой электрического света — ему удалось заглянуть в тайну того, что врачи называют болезнью сосудов. Нельзя было упускать удачное начало. Долг обязывал Быкова истолковать то, что Рогов увидел, физиологически исследовать картину незнакомого страдания.
Быкову не впервые с помощью звонка, метронома и ламп расстраивать отправления организма, ставить вопросы природе. Но на этот раз возникла необычайная трудность. Опыты предстояло вести на человеке, и кто знает, как это отразится на нем. Вправе ли ученый рисковать здоровьем людей? Вдруг случится несчастье? Нельзя! Невозможно! Пусть во имя человечества, всего святого, все равно — не следует смешивать цену жизни человека и кролика.
Спор был старый, известный тем, кто когда-либо приближался к границам физиологии и медицины. Прошли недели в размышлениях, и выход был найден. Ученый как-то обратился с вопросом к помощнику:
— Скажите, Александр Алексеевич, испытуемый после того, как в его сосудах наступал разброд, легко приходил в нормальное состояние?
— И быстро и легко, если предоставить испытуемому отдых, — ответил Рогов. — Как только прекращалось слишком частое чередование холода и тепла, разброд сменялся покоем.
«Так и следовало ожидать, — подумал Быков. — Жизнь многообразна и сложна, человек часто подвергается подобным испытаниям, и организм должен располагать возможностью их устранять. Можно с чистой совестью проверить наблюдения на человеке».
Нелегкая задача изменять деятельность сосудов по собственному плану. Ни в книгах, вдохновлявших ученого, ни в устных высказываниях его современников он ответа не находил. Надо было его искать, и задача тем более осложнялась, что у плетисмографа сидел человек. Быков это понимал. Но мог ли он отказаться от намеченной цели? Перед его мысленным взором за лабораторией неизменно виделась клиника…
К прежним опытам ничего не прибавили. Поворот выключателя электрической лампы расширял у испытуемого кровеносные сосуды, стук метронома их сужал. Изменили только порядок: испытания холодом и теплом происходили не последовательно, а вперемежку. Мускулатуру сосудов лишали передышки. Вот звучит метроном, проходит полминуты, минута — и идет ледяная вода, за этим тотчас загорается электрическая лампа — нагретый змеевик уже дышит теплом.
Так длится недолго, в состоянии сосудов наступает перелом. Электрический свет, способствовавший их расширению, начинает вдруг сосуды сужать, а метроном — расширять. Что удивительно — колебания маятника частотой в шестьдесят ударов в минуту, прежде безразличные для организма, приобретают вдруг власть над ним. С каждым новым испытанием разлад увеличивается. То, что рождало возбуждение, вызывает торможение, и наоборот. Как будто сбитый с толку организм все стал воспринимать превратно: холод — как тепло, а тепло — как холод.
Результаты превзошли ожидания ученого. С помощью условных раздражителей он вызвал сосудистый невроз — болезнь, широко известную клинике. Стуком метронома и сиянием электрических ламп воспроизвели состояние, возникающее в результате сильнейших нравственных и физических страданий.
Помощник Быкова не подозревал, как много в те дни передумал ученый. Это не были размышления перед серьезным затруднением, неожиданно возникшим в работе. Это были мысли об итоге, сопоставление того, что известно, с тем, что предстоит найти. Ученый узнал, что явления внешнего мира, посторонние для организма, могут на время овладевать источником жизни — кровяным потоком — и расстраивать его. В самой природе вызванного расстройства Быков увидел нечто родственное с неврозом, воспроизведенным Павловым. Перенапрягая у собаки мозговые процессы испытаниями, знаменитый физиолог наблюдал изменения в поведении животного. Вид пищи, дотоле вызывавший у собаки возбуждение, порождал торможение. Собака не роняла слюну и отступала перед вкусно пахнущим мясом. Но едва пытались это мясо унести, животное бросалось за ним. Павлов назвал эту фазу парадоксальной. В опытах с кровеносной системой, перенапряженной испытаниями, организм также откликался парадоксально — расширением сосудов вместо сужения и наоборот.
То, что Павлов открыл на пищевом центре мозга, Быков и его помощник подтвердили на сосудодвигательном…
Рогов перенес свои исследования в клинику. Рано или поздно он должен был к такому решению прийти. Творческие пути физиолога, как бы они ни были переплетены, неизменно ведут из лаборатории в больничную палату. Сколь бы успешны ни были опыты над животными, наступает момент, когда добытые материалы необходимо проверить у изголовья больного. Так в свое время Иван Петрович Павлов после долгого изучения природы возбуждения и торможения в лаборатории перенес свои исследования в клинику. Он нашел больного с глубоко поврежденной нервной системой, почти отрезанного от впечатлений внешнего мира: единственный глаз и одно ухо — все, что осталось у больного от органов, воспринимающих окружающее. Достаточно было их закрыть, и ясность сознания меркла. На человеке, таким образом, было подтверждено, что мозг, огражденный от внешних раздражений, покорный закону торможения, погружается в покой.
В клинике разрешал свои сомнения и Быков.
Трудами Павлова было установлено, что каждый род пищи вызывает желудочный сок определенного состава, однако не было известно, в какой мере этот сок зависит от большего или меньшего расположения организма к тому или иному роду пищи. Продолжая исследования Павлова, Быков нашел в клинике больных со сквозным отверстием в пищеводе, из которого пища выпадала, а из желудка тем временем изливался желудочный сок. Можно было измерить его кислотность, изучить химический состав. Эти больные дали возможность физиологу установить, что менее желанная еда встречает в желудке сдержанный прием, а более желанная — обильное выделение сока.
