Пути, которые мы избираем - Поповский Александр Данилович (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Объяснения ученого доставили помощнику удовольствие. Об этом говорили его восторженный взор и благодарная улыбка. Он любил эти беседы, они открывали перед ним глубины и дали науки, звучали откровением. Сейчас он надеялся, что будет сказано и большее, ждал терпеливо, не без волнения. Уже с самого начала, как только тема предстоящей работы стала ясна, он с недоумением подумал: почему профессор ограничивается изучением только физического переутомления? Разве умственная усталость не сказывается на состоянии временных связей? Спросить его об этом Рогов не решался. Такого рода инициатива была им однажды проявлена и оставлена без ответа. Затягивая беседу, помощник надеялся, что ученый набредет на эту мысль и предложит ее.
Иначе расценил затянувшуюся беседу Быков. Он еще раз подумал, что Рогов с трудом воспринимает новые идеи и не усваивает прежних уроков. Мало помогает ему трудолюбие и еще меньше — упрямство.
Рогов решил действовать на собственный риск. Он позволит себе расширить задание — провести опыты не только над физически, Но и над умственно усталыми людьми. Быков вряд ли одобрит его — ученый не склонен поощрять своеволие и не любит отклонений от темы. Придется об этом пока умолчать и признаться, когда опыты будут закончены. Какой советский ученый отвергнет успехи помощника единственно потому, что они достигнуты без его разрешения? И рассердится — не беда. Быков не сошлет его, как инквизиция сослала Везалия, замаливать в святых местах свои научные грехи. Бедный анатом, он потерпел кораблекрушение и погиб! Будем надеяться, что тут обойдется без бурь и волнений, благополучно. Чтобы задобрить учителя, Рогов преподнесет ему изящные кривые той и другой работы. Какое сердце ученого устоит перед таким обольщением? Если опыты не принесут желанных результатов, ничего с него не спросят и не упрекнут.
Рогов призвал на помощь своих друзей и помощников — студентов института. Он выработал у них временные связи, заставил кровеносные сосуды изменять свои просветы под стук метронома, как если бы на них действовали стужей, после чего приступил ко второй части опытов.
Он наполнил вещевые мешки кафельными плитками, собранными среди хлама во дворе, и предложил испытуемым прогуляться с этим грузом по набережной.
— Тут шестнадцать килограммов, — говорил своим помощникам Рогов, — не бог весть какая ноша. Пройдитесь вдоль Мойки и приходите сюда через час.
Один из студентов сознался, что ему в таком виде неудобно появляться на Мойке — могут встретиться знакомые, и Рогов с ним согласился.
— Да, да, вы правы… Я и сам так подумал. Профессор предупреждал, чтобы вид груза и ношение его не стесняли испытуемого. Прогуляйтесь часик по двору… Я бы на вашем месте охотнее прошелся по набережной. Куда приятнее глядеть на реку, чем на кирпичные стены института.
После таких утомительных прогулок плетисмограф подтверждал, что кровеносные сосуды студентов, недавно еще сокращавшиеся под стук метронома, теперь безразличны к нему. Временные связи либо слабо проявлялись, либо вовсе не давали о себе знать. В научном опыте подтвердилось то, что было известно из практики: усталая кора мозга слабо удерживает недавние впечатления…
О результатах этой работы Быков не скоро узнал. Помощник твердо решил сообщить о них позже, когда будет проделана другая часть опытов — проверено влияние умственного труда на прочность временных связей.
Что бы ни случилось и как бы ни повел себя Быков, он, Рогов, придает этим опытам серьезное значение. Они сомкнут общей закономерностью мир физический и духовный, труд мышечный и умственный. С ним могут не согласиться — это будет в порядке вещей, — но его, Рогова, долг твердо стоять на своем. Мало ли примеров, когда высокие идеи не признавались долго в науке. Современник Ламарка Кювье как-то сказал о нем: «Никто не считает его философию настолько серьезной, чтобы нужно было ее опровергать». Время рассудило их. Есть, однако, задачи, с которыми медлить нельзя. Вопрос о влиянии умственного переутомления на прочность временных связей к такого рода задачам и относится.
Инструктируя своих испытуемых перед новыми опытами, Рогов счел нужным прочесть им коротенькую назидательную лекцию. Пусть каждый помнит, что от его стараний зависит, обогатится ли наука важнейшим открытием или истина по-прежнему останется недосягаемой. У него нет возможности контролировать их. Можно проверить, хорошо ли прилажен мешок с кафельными плитками, но нет средств убедиться, действительно ли напряженно прошли практические занятия в институте и насколько внимательно прослушана лекция профессора. Он умоляет испытуемых именем науки, которой они дорожат, доводить себя до крайнего изнурения, не щадить своего внимания, напрягать память, пока хватит сил, из любого занятия сделать истинное испытание для мозга…
Они торжественно обещали не щадить себя.
Пока студенты, выполняя не предусмотренное планом задание, набивали свои головы знаниями, перенапрягали память и внимание, Быков аккуратно приходил в лабораторию и, просмотрев тетрадь наблюдений, обращался к помощнику с одним и тем же вопросом:
— Что у вас нового, Александр Алексеевич?
В последнее время опыты не содержали ничего интересного, и ученый уходил разочарованным или, подавляя неудовольствие, бросал:
— Работать надо, как Павлов, не щадя своих сил, трудиться, как Введенский, отдавший свою жизнь изучению нервно-мышечного аппарата.
Рогов молча выслушивал упреки. Лицо его при этом выражало такую покорность, что Быкову становилось не по себе. Признание собственной вины — оружие обоюдоострое: облегчая сердце виновного, оно обременяет порой совесть того, кто от этой вины уже пострадал…
Надо прямо сказать, молодой человек находился в серьезной тревоге. Он предчувствовал бурю и мысленно готовился к ней. Ученый в гневе бывает суровым, умеет браниться и распекать. «Не следует браться не за свое дело, — скажет он тоном, который уже сам по себе служит доказательством его правоты. — Вы позволили себе нескромность, полагая, будто знаете лучше других, что важно и неважно в физиологии».
Испытуемые честно исполняли свой долг. После напряженных умственных занятий они приходили в лабораторию, чтобы дать плетисмографу вычертить в линиях влияние метронома на их кровеносные сосуды. Во всех случаях повторялось одно и то же: недавно еще прочные временные связи почти вовсе не проявлялись. В этот момент они разделяли судьбу давно усвоенных знаний, смытых временем и давно поблекших в мозгу.
Рогов мог наконец считать, что гроза миновала. Довольный удачей, Быков с интересом выслушает его, многозначительно кивнет головой и, как всегда, когда опыт доставляет ему удовольствие, скажет: «Вот мы махнули куда… Идеи Павлова опять себя оправдали… Хорошо… Вы дельный человек, Александр Алексеевич… Немного упрямый, а в общем — хороший малый…»
В ответ на это Рогов развернет перед профессором свои тщательно отработанные кривые, в которых отразилась вся сложность исследований, успехи и неудачи молодого искателя истины.
Он не ошибся. Быков с интересом выслушал его, просмотрел записи плетисмографа и с удовлетворением сказал:
— Хорошо!
Рогов выжидал. Он знал, что за этим будет сказано нечто как будто само собой разумеющееся и вместе с тем неожиданное, новое.
— Умственное переутомление, — заключил Рогов, — приводит к тому же, что и физическое. Мы убедились, что между корой головного мозга и кровеносными сосудами существует интимное взаимодействие. Усталая голова потому и не приемлет науку, что там как бы образуется барьер для раздражений, идущих из внешнего мира. Возникает своего рода замкнутый механизм, ограждающий мозг от перенапряжения.
— Я так и думал, — безмятежно согласился ученый, — разве я вам этого не говорил?
Рогов чуть улыбнулся и с едва заметной иронией сказал:
— Конечно, говорили, и говорили, вероятно, не раз…
