Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗
Самые худшие опасения Скотта подтверждались в этом походе с раздражающей регулярностью. День за днём, когда он, измождённый, опустошённый, жалующийся на враждебный снег и плохую погоду, после семи, восьми или даже девяти часов изнурительного пешего перехода наконец-то отдавал приказ разбивать лагерь, к ним вызывающе-весело подъезжали на своих упряжках Мирс и Дмитрий, преодолевая то же расстояние в три раза быстрее, и беззаботно докладывали, что у них всё хорошо.
Урожай мелких травм показывал, что здоровье участников партии оставляет желать лучшего. Начало сказываться недостаточное и слишком «цивилизованное» питание в течение зимы. Скотт кормил своих людей так, как если бы они находились дома, несмотря на многочисленные опубликованные свидетельства того, что диета должна быть адаптирована к климату — и не только в походных условиях, но и до этого, на базе. К походу на полюс и обратно следовало начинать готовиться за несколько месяцев до выхода. Этот урок и Скотт, и Уилсон могли получить у Шеклтона, пожелай они того. Переход от рациона базы к рациону санного похода оказался слишком резким (этот факт в комплексе с погрешностями диеты говорит о том, что раздражительность Скотта в походе могла быть вызвана и физиологическими причинами).
21 ноября главный караван догнал «Тедди» Эванса и остальных участников «мотопартии», которые теперь сами обречённо впряглись в сани. Когда Скотт услышал, что они ждут здесь уже почти неделю, то покровительственно сказал: «Мой дорогой Тедди, всегда одно и то же». Эванс, намереваясь доказать Скотту, что он именно тот человек, которым кажется — даже лучше, — устроил настоящую гонку и в результате вымотал всю партию. Теперь они убивали время, занимаясь строительством никому не нужной гигантской пирамиды высотой в пятнадцать футов, прозванной «горой Хупера».
Столкновение Скотта и Эванса ещё больше наэлектризовало атмосферу. Конфликты и подозрения в разделившейся на группы партии только усилились. Мирс и Оутс не видели причин пересматривать своё презрительное отношение к Скотту как минимум в том, что касается транспорта.
Теперь караван стал в высшей степени громоздким, в него входило шестнадцать человек и три вида транспорта: люди, пони и собаки. Процесс движения оказался ещё более запутанным, чем раньше. Каждый день начинался с пяти отдельных стартов, распределённых в течение нескольких часов, чтобы учесть различия в скорости и добиться более или менее синхронного финиша. Первыми приходили люди, которые тянули сани на себе и двигались медленнее всех, затем к ним присоединялись три группы на пони, время прибытия которых зависело от степени дряхлости животных, и, наконец, появлялись Мирс, Дмитрий и собаки, самые быстрые, замыкавшие шествие. Это было неуклюжее представление, даже самому Скотту напоминавшее «какой-то неорганизованный флот». Продемонстрировав юмор висельников, британцы вскоре прозвали самую медленную группу, двигавшуюся на пони, «Балтийским флотом» в честь немощной русской эскадры под руководством невезучего адмирала Рождественского, которая прошла полмира из Европы на Дальний Восток только для того, чтобы погибнуть под Цусимой.
Устройство ночного лагеря было таким же утомительным, как и дневной переход. Только собаки могли сами о себе позаботиться. Хаски вообще хорошо приспособлены к холоду, в частности у них потеет лишь язык, а мех остаётся сухим. Между тем лошадь, наоборот, потеет всем телом, и в холодную погоду её пот превращается в лёд. Продолжая стоять и не имея возможности, подобно собакам, зарыться в уютный и тёплый снег, пони Скотта отчаянно мёрзли; иногда их бока казались облачёнными в кольчугу из твёрдого льда. Пони не были созданы для таких условий и очень страдали. Каждый вечер с них приходилось скалывать лёд, накрывать попонами и строить из снега стены, защищавшие их от ветра.
План транспортировки, предложенный Скоттом, предусматривал последовательное возвращение партий назад по мере закладки ими своих грузов в промежуточные склады или естественного сокращения этих грузов в результате потребления. Это избавляло от необходимости их дальнейшей перевозки. Первая из таких партий в составе Дея и Хупера повернула назад 24 ноября в точке 81°15?, в 525 милях от полюса.
С ними передали письмо, которое Скотт написал Симпсону, теперь командовавшему на мысе Эванс. В нём содержался новый приказ относительно Мирса и его собак.
Хотя Скотт упорно продолжал пестовать свою иррациональную, почти параноидальную неприязнь к собакам, сейчас он фактически доверил им свою жизнь. Он специально сделал недостаточные запасы в промежуточных складах для возвращения полярной партии, считая, что собаки вернутся раньше, и теперь продуктов не хватало. Его план требовал доставки продуктов и топлива на «Склад одной тонны» и дальше по маршруту в срок до 1 марта. От этих грузов зависело безопасное возвращение экспедиции Скотта.
В то же время от Мирса требовалось отправиться с собачьими упряжками дальше на юг, отвезти туда фураж для пони, а затем спешно вернуться на мыс Эванс, чтобы успеть выполнить свою жизненно важную миссию и заодно помочь разгрузить корабль, когда он придёт. В любом случае это была сложная и плохо спланированная процедура, вызвавшая неприкрытое презрение самого Мирса.
Эффективность собак и тревожные мысли о возможностях Амундсена заставили Скотта принять внезапное решение: взять упряжки с собой гораздо дальше по маршруту, чем изначально предполагалось. Они могли, как Скотт написал Симпсону,
вернуться позднее, оказаться неготовыми к дальнейшей работе или вовсе погибнуть. Поэтому не забудьте, что [запасы] должны быть [доставлены] в любом случае.
Таким образом, и без того слабая схема возвращения претерпела ещё одно безответственное вмешательство. Кроме того, такое решение возлагало несправедливо большую ответственность на Симпсона. Подобные приказы, как он невозмутимо написал месяц спустя, получив это письмо, «предлагали мне решить проблему закладки дополнительных запасов на „Складе одной тонны“».
Дей и Хупер вместе с письмом Симпсону забрали с собой двух бесполезных собак, в том числе вожака упряжки Мирса с русской кличкой Старик, по непонятной причине объявившего забастовку. В забавном комментарии, который многое говорит о тайных мыслях писавшего, Боуэрс отметил, что
старик… отличный вожак и самый умный из всех собак. И вот что я думаю о его отказе работать. Возможно, он пришёл к заключению, что не знает, где именно оказался, а поскольку мы продолжаем удаляться от дома, он решил вернуться обратно.
Есть героизм такого типа, за который не дают медалей, потому что о нём не принято говорить: это те случаи, когда подчинённый мужественно следует за лидером, зная, что тот ведёт его к гибели. Собаки к таким героям не относятся.
Знакомые ориентиры один за другим таяли за горизонтом, последней исчезла гора Эребус со своим дымным плюмажем, а долгий поход вдоль Барьера всё продолжался. Это была печальная сага. Люди и пони тонули в снегу по колено: первые — потому что шли пешком, хотя их лыжи лежали без толку в санях; лошади — поскольку природа, создавая их, не предполагала, что они окажутся в таких условиях, — копыта пони пробивали наст.
Но тяжелее всего был не физический, а моральный груз. Внутреннее состояние людей, с трудом передвигавшихся по бесконечной ледяной пустыне, в полной мере соответствовало настроению Скотта. Психологическое напряжение было напрямую связано с тем, что люди противопоставляли себя среде, в которой оказались. Даже пейзажи Уилсона, обуреваемого романтическим служением в стиле Святого Франциска и при любой возможности делавшего зарисовки, казались какими-то холодными и отчуждёнными. Но было кое-что ещё.
Норвежцев зажигала и вела вперёд сила воли их лидера, который хорошо понимал, что человеческая личность — это инструмент, на котором можно сыграть самую красивую мелодию лёгкими прикосновениями. Скотт видел в своих спутниках кукол-марионеток на верёвочках. И в результате получил депрессивно-пассивную экспедицию, ожидавшую, как бездушный, бессловесный автомат, приказов сверху. Когда дела шли совсем худо, Скотт, по словам Раймонда Пристли, «собирал людей вместе и умасливал их. Они ненадолго воодушевлялись, нагоняли график, после чего снова становились ненужными». «Наша работа проста — следовать приказу, — написал Черри-Гаррард, — вставать, когда нас поднимают, и тянуть изо всех сил».
