Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Понятно, что Сталин, знавший истинную цену источникам, использованным Булгаковым, не мог не испытывать беспокойства по поводу комментариев, которыми Троцкий непременно откликнулся бы на пьесу о юных подвигах вождя, поставленную в лучшем театре страны.
Нелишне отметить, что Троцкий в то же время, что и Булгаков, осмысливал источники, которые легли в основу пьесы «Батум». Сопоставляя в книге «Сталин» сборник о батумской демонстрации и другие продукты «тоталитарной историографии» [687] с более надёжными историческими источниками, Троцкий приходил к следующим выводам: версия об исключении Сталина из семинарии за руководство социал-демократическими кружками весьма сомнительна; «воспоминания» о Сталине как непосредственном руководителе и вожаке батумской демонстрации опровергаются материалами процесса над участниками демонстрации, на котором имя Сталина не было названо ни одним из десятков подсудимых и свидетелей; «ритуальные гиперболы» об «огромной» работе Сталина в Батуме не подкреплены никакими документами; в 1903 году Сталин был по приказу Петербургского «Особого совещания» выслан в Сибирь в числе 16 политических преступников, чьи имена «в списке расположены, как всегда, в порядке значительности или преступности… Иосиф Джугашвили занимает в списке одиннадцатое место. Жандармские власти ещё не относили его к числу значительных революционеров» [688] (в пьесе Булгакова специальная сцена посвящена обсуждению царём и министром внутренних дел вопроса о высылке Сталина как особо опасного государственного преступника).
Можно полагать, что опасением по поводу разоблачения Троцким фальсификаторских ляпсусов объяснялся неизменный отказ Сталина на предложения многочисленных угодников о написании его биографии. Заявляя, что для этого «ещё не пришло время», Сталин вынашивал мысль о том, что такая биография будет написана Горьким, на которого в этом плане оказывалось сильное давление. «Дорогой Алексей Максимович,— писал в январе 1932 года директор ОГИЗа А. Б. Халатов,—…Материалы для биографии И. В. мы Вам послали, напишите мне — не нужны ли Вам какие-либо ещё материалы, и когда Вы думаете нам её дать» [689]. По словам А. Орлова, мысль о написании такой книги усиленно внушали Горькому часто посещавшие его Ягода и другие деятели ОГПУ [690]. Однако в архиве Горького не осталось никаких свидетельств того, что он собирался приступить к работе над книгой о Сталине.
Когда стало очевидным, что Горький не напишет биографию Сталина, на эту роль был избран Анри Барбюс. Прибывшему в СССР в сентябре 1934 года французскому писателю были предоставлены обширные материалы для создания книги. Выпущенная в 1935 году огромным тиражом книга Барбюса «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир» больше никогда в Советском Союзе не издавалась. Причиной тому послужили содержавшиеся в ней многочисленные ссылки на свидетельства людей, вскоре ставших жертвами сталинского террора: Енукидзе (его Барбюс называл «одним из людей, выковывавших на Кавказе революционную организацию» [691]), Орахелашвили, Радека, Бела Куна, Гринько, Пятницкого и других.
Уже первые страницы книги Барбюса были заполнены утверждениями о том, что Сталин — «центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру», и «следуя по путям его жизни., мы соприкасаемся с ещё не опубликованными главами библии человечества». С особым умилением Барбюс писал о «расклеенном на всех стенах плакате с огромными находящими друг на друга профилями двух умерших и одного живого: Маркс, Ленин, Сталин» [692].
Повторяя одну из ключевых формул сталинистской пропаганды «Сталин — это Ленин сегодня», Барбюс далее давал понять читателю, что Сталин далеко затмил своими заслугами Ленина. Утверждая, что «ни один революционер в истории так не обогатил практически революцию и не сделал так мало ошибок, как Сталин», писатель объяснял недостаточное распространение этой «истины» тем, что Сталин сознательно умаляет свои заслуги в пользу Ленина. «Любопытно отметить, что Сталин, говоря об осуществлённых под его руководством работах, всегда относит все достижения на счёт Ленина, тогда как значительная их часть принадлежит в действительности ему самому» [693].
Изображая Сталина признанным героем уже с юных лет, Барбюс приводил слова, якобы сказанные в начале века кавказским стариком-крестьянином, в доме которого размещалась подпольная типография. Этот старик, по словам Барбюса, обращался к двадцатилетнему Сталину таким образом: «Я хочу сказать о тебе нечто такое, что не все знают. Ты — …герой героев. Ты рожден громом и молнией. Ты ловок и мудр, у тебя великое сердце» [694].
На заключительных страницах книги Барбюс утверждал, что «не было такого года, начиная с 1917, когда он [Сталин] не совершил бы таких деяний, которые прославили бы его навсегда». В объяснении причин культа Сталина писатель поднимался до мессианских мотивов: «В новой России — подлинный культ Сталина, но этот культ основан на доверии масс и берёт свои истоки в низах. Человек, чей профиль изображён на красных плакатах — рядом с Карлом Марксом и Лениным,— это человек, который заботится обо всём и обо всех, который создал то, что есть, и создает то, что будет. Он спас. Он спасет». Тем же мессианским духом была пронизана последняя фраза книги: «И кто бы вы ни были, лучшее в вашей судьбе находится в руках того… человека, который тоже бодрствует за всех и работает,— человека с головой учёного, с лицом рабочего, в одежде простого солдата» [695].
С удовлетворением наблюдая, какие масштабы приобретает его культ, Сталин в ряде случаев умерял чрезмерное усердие своих приспешников. Так, на письме Всесоюзного общества старых большевиков, в котором предлагалось провести пропагандистскую кампанию, посвящённую его 55-летию, он наложил резолюцию: «Я против, так как подобные начинания ведут к усилению „культа личностей“, что вредно и несовместимо с духом нашей партии» [696].
Любопытные свидетельства об идеологических манипуляциях Сталина и направляемой им пропагандистской машины содержатся в воспоминаниях Л. Треппера, которому доводилось в середине 30-х годов присутствовать на еженедельных совещаниях работников центральных газет в ЦК партии. На одном из этих совещаний заведующий отделом печати ЦК Стецкий заявил, что должен ознакомить журналистов с «личным заявлением товарища Сталина»: «Товарищ Сталин очень недоволен культом, который поддерживается вокруг его личности. Каждая статья начинается и оканчивается цитатой из него. Однако товарищ Сталин не любит этого. Больше того, он распорядился проверить полные славословий коллективные письма, подписанные десятками тысяч граждан и попадающие в редакции газет, и выяснил, что эти материалы пишутся по инициативе партийных органов, которые устанавливают для каждого предприятия, для каждого района своего рода норму. Я уполномочен вам сказать, что товарищ Сталин не одобряет подобных методов и просит покончить с этим».
Треппер поспешил рассказать об этом сообщении главному редактору своей газеты. Тот, будучи достаточно искушённым в поведении Сталина и его окружения, заявил, что такая установка будет действовать не более нескольких недель.
Действительно, спустя три недели на очередном совещании Стецкий сообщил тем же журналистам: «Политбюро хорошо понимает искреннее желание товарища Сталина не поддерживать культ вокруг его личности, но оно не одобряет подобную сдержанность. В трудные минуты, которые мы переживаем, товарищ Сталин прочно удерживает в своих руках кормило; его следует поблагодарить и поздравить за то, как он преодолевает трудности на своём посту. Печать должна делать всё возможное, чтобы регулярно подчёркивать роль товарища Сталина» [697].
Наиболее дальновидные сталинисты, стремясь завоевать и закрепить устойчивое расположение вождя, целенаправленно инсценировали «всенародную любовь» к нему, которая в действительности отнюдь не представляла спонтанного выражения народных чувств. О механизме формирования культа Сталина, принявшего особенно истерические формы после убийства Кирова, содержатся выразительные свидетельства в воспоминаниях А. Авдеенко. Вчерашний рабочий, ставший одним из призёров кампании по «призыву ударников в литературу», Авдеенко был избран делегатом Всесоюзного съезда Советов. За день до съезда он был вызван к редактору «Правды» Мехлису. С удовлетворением сообщив, что одна из недавних речей Авдеенко имела большой политический резонанс и была перепечатана почти всеми коммунистическими газетами мира, Мехлис далее, к ужасу писателя, заявил: эта речь «была бы ещё лучше, если бы вы не разъединили Советскую власть и Сталина». Процитировав слова из этой речи: «Я счастлив, смел, дерзок, силён, любопытен, люблю всё красивое, здоровое, хорошее, правдивое — всё благодаря тебе, Советская власть», Мехлис пояснил: «Советская власть — это прежде всего Сталин. Именно его мы должны благодарить за всё, что делалось и делается в стране хорошего. А вы об этом ничего не сказали. Почему? Не ожидал, знаете!.. Кто же должен благодарить Сталина, как не вы, вышедший из самых низов, пролетарий, ставший писателем?! Не лично Сталину нужно ваше благодарственное слово, а стране, партии, народу. Нужно, как никогда ранее. Презренный наймит Николаев стрелял в Кирова, но он рассчитывал, что пуля поразит и величайший всенародный авторитет Сталина, его ум, волю и нашу любовь к вождю народов. Однако он просчитался! Теперь мы будем говорить о любви к вождю везде и всюду, с каждой трибуны… Ну, теперь согласны со мной, что ваша прекрасная речь имела существенный изъян?» [698]
