Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович (читаемые книги читать txt) 📗
Любопытно проследить эволюцию оценок пакта, содержавшихся в документах ИККИ и западных коммунистических партий. Поначалу в них шла речь о «совместимости» пакта с оборонительным соглашением между Англией, Францией и СССР и выражалась надежда, что такое соглашение будет подписано. 22 августа секретариат ИККИ принял двусмысленную резолюцию, в которой коммунистическим партиям рекомендовалось «перейти в наступление против буржуазной и социал-демократической печати со следующей установкой: а) эвентуальное заключение пакта о ненападении между СССР и Германией не исключает возможности и необходимости соглашения между Англией, Францией и СССР для совместного отпора агрессорам… Переговоры с Германией могут побудить правительства Англии и Франции перейти от пустых разговоров к скорейшему заключению пакта с СССР» [654].
Во многих просоветских изданиях высказывалась надежда и даже уверенность в том, что пакт позволит оградить Польшу и весь мир от гитлеровской агрессии. Так, французская газета «Се суар» на свой страх и риск попыталась объяснить смысл предстоящего пакта. В её передовой статье, опубликованной 22 августа, утверждалось, что пакт будет способствовать отсрочке войны и потому его должны приветствовать все, кто предан делу мира. Редактор «Се суар» Луи Арагон уверял, что Советский Союз никогда не допустит международного преступления, подобного мюнхенскому сговору. В статье «Да здравствует мир!» он восхвалял «триумф сталинской политики» и заявлял, что «тройственный пакт Великобритании, Франции, Советского Союза… остающийся основной частью фронта мира, будет прекрасно дополнен пактом о ненападении между СССР и Германией» [655].
Подобной же «проницательностью» отличалось первое сообщение «Юманите» о визите Риббентропа, опубликованное 23 августа под заголовком «Советский Союз спасет мир». Здесь утверждалось, что «Гитлеру не позволено напасть на Польшу, так как Советский Союз объединится со всеми, кто хочет оказать сопротивление таким насильственным действиям». Выражая уверенность в том, что «заключённый пакт ни в коем случае не является пактом помощи агрессору», «Юманите» высказывала предположение, что в нём будет содержаться пункт об утрате договором силы в случае, если один из партнёров совершит агрессию против какого-либо другого государства [656].
23 августа генеральный секретарь ЦК Компартии США Браудер выступил в Нью-Йорке против утверждений американских газет, что предстоящий пакт будет ударом, направленным против Польши. Отказываясь верить в коренное изменение советской политики, Браудер заявлял, что «эти переговоры являются замечательным образцом для всякой страны, которой угрожает Германия, и они показывают, как можно заставить Германию согласиться на прекращение агрессии» [657].
Прежние антифашистские ноты звучали и в официальных заявлениях западноевропейских компартий, выпущенных в первые дни после заключения пакта. Так, в заявлении ЦК Итальянской компартии от 25 августа говорилось: «Если, несмотря ни на что, вспыхнет война, мы будем, не колеблясь, бороться за то, чтобы она принесла военное и политическое поражение и крушение фашизма, как одно из условий, открывающее перед всеми народами капиталистической Европы новое будущее, которое сулит свободу, мир и социальный прогресс». В передовой статье центрального органа бельгийской компартии советско-германский пакт расценивался как отступление Гитлера, который «видит себя вынужденным принять условия Советского Союза и таким образом публично воздать хвалу (sic! — В. Р.) политике твёрдости СССР и силе страны социализма» [658].
Антифашистская риторика доминировала и в декларации Политбюро ЦК ФКП от 25 августа, где утверждалось, что французская компартия «более чем когда-либо является непримиримым врагом международного фашизма, прежде всего гитлеровского фашизма, наиболее зверского и главного поджигателя войны и противника демократии». Декларация безапелляционно заявляла: «Все знают (! — В. Р.), что пакт своим единственным следствием будет иметь укрепление мира, не лишит ни одного народа его свободы и не выдаст ни одного вершка территории в Европе и ни одной колонии» [659].
Даже когда нападение Германии на Польшу наглядно обнаружило цену подобных заявлений, руководители некоторых компартий продолжали выступать с антифашистскими речами. Так, Браудер говорил 2 сентября на пленуме ЦК Компартии США, что «вторжение в Польшу является варварским актом империалистической агрессии, угрожающим национальной независимости польского народа» [660].
Появление таких высказываний было возможно потому, что руководство Коминтерна не знало, какие установки следует давать зарубежным компартиям и на протяжении двух недель после заключения пакта не выступало ни с какими официальными заявлениями. О замешательстве, которое царило в это время в штаб-квартире Коминтерна, свидетельствует рассказ Тито о созыве Мануильским совещания представителей нескольких компартий, на котором каждому участнику было предложено срочно написать проекты воззваний для своих стран. Большинство участников совещания, как вспоминал Тито, «опасаясь ошибиться, что́ в тех условиях в СССР грозило Лубянкой, явилось на следующий день с пустыми руками». Тито же, по его словам, за ночь написал текст воззвания, в котором указывалось: германо-советский пакт не должен существенным образом влиять на политику компартий, ибо фашизм продолжает представлять главную опасность для всего человечества. Этот текст понравился Мануильскому, сказавшему, что следует по-прежнему писать об опасности фашизма для каждого народа, не упоминая о Советском Союзе, соглашение которого с Германией является «делом политики и тактики» [661].
По-видимому, даже такие искушённые сталинисты, как Димитров и Мануильский не сразу осознали суть новой политической стратегии Сталина, требовавшей от зарубежных компартий полного прекращения антифашистской пропаганды. Об этом свидетельствует их письмо Сталину от 27 августа, в котором говорилось, что «компартии, как подобает, реагируют на бешеную антисоветскую кампанию буржуазной и социал-демократической печати» [662]. В подтверждение этого Димитров послал Сталину, Молотову и Жданову справку о позиции, занятой компартиями капиталистических стран в связи с заключением пакта. Не получив ответа на этот документ, Димитров, видимо, осознал, что эти компартии ведут себя не так, «как подобает» с точки зрения Сталина. Поэтому он направил 5 сентября письмо Жданову, в котором сообщал о подготовке руководством Коминтерна документа, призванного определить политическую линию компартий в условиях начавшейся войны. «При намечении этой линии,— сокрушенно писал Димитров,— …мы встречаем исключительные трудности и для их преодоления, как и для принятия правильного решения мы нуждаемся больше, чем когда бы то ни было, в непосредственной помощи и совете тов. Сталина» [663].
Такая «помощь» была оказана Сталиным 7 сентября, когда состоялась его встреча с Димитровым в присутствии Молотова и Жданова. На этой встрече Сталин определил основные позиции, по которым необходим кардинальный пересмотр политической стратегии и тактики Коминтерна.
Во-первых, Сталин потребовал отказаться от деления капиталистических держав на агрессивные и неагрессивные, фашистские и демократические, которое, по его словам, «во время войны… потеряло прежний смысл» [664]. Руководствуясь этой установкой, Коминтерн снял лозунг о фашизме как главном источнике империалистической агрессии. Сам термин «фашизм» применительно к Германии исчез из документов Коминтерна, как и со страниц советской печати.
Во-вторых, Сталин навязал Коминтерну оценку войны как империалистической с обеих сторон, которая «ничего не даст рабочим, кроме страданий и лишений». Он заявил, что «война идёт между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.) за передел мира, за господство над миром» [665]. Такая оценка начисто игнорировала человеконенавистнические замыслы германского фашизма, его претензии на порабощение Европы и всего мира.
