Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»? - Тененбаум Борис
Сплетен на эту тему ходило немало – например, утверждалось, что матушка короля Франциска попросту влюбилась в молодого и блистательного Шарля де Бурбона, а он ее любовь высокомерно отверг. Трудно сказать. Луиза Савойская была, правда, на 14 лет старше коннетабля, но в принципе это возможно.
У предположения о влюбленности матушки государя в его молодого и красивого коннетабля есть даже и подтверждение – обсуждалась идея устранить спор, просто обвенчав ее с человеком, с которым она судилась, и она была не против.
Но мысль о том, что он станет мужем Луизы Савойской и, таким образом, отчимом Франциску I, Шарлю де Бурбону привлекательной не показалась, и он ее отверг. Король счел нежелание породниться с ним обидным и конфисковал часть спорных имений еще до судебного разбирательства.
Макиавелли в «Государе» специально оговаривал, что не следует творить зло частично, ибо обиженный может отомстить, а творить его следует разом и так, чтобы никакой возможности мести уже и возникнуть не могло. И еще он советует государю не покушаться на жен своих подданных и не задевать их имущества – ибо человек скорее забудет смерть отца, чем отнятое имение.
Но, по-видимому, Франциск I не читал «Государя».
Как бы то ни было, дела Шарля де Бурбона шли все хуже и хуже, владения его умершей супруги совершенно явно уплывали у него из рук, и он скатывался к наследию отца, графа Монпансье, которое он находил ничтожным.
В таком положении он решил защищать свое добро мечом. Шарль де Бурбон, конечно, не мог выступить против короля Франции сам по себе – и потому замыслил измену. Началась тайная переписка с врагами Франциска I – королем Англии Генрихoм VIII и императором Карлoм V.
Дело раскрылось, ему пришлось бежать.
Карл V принял его с распростертыми объятьями, всячески обласкал и доверил высокую должность в командовании своих войск. И он не ошибся – Шарль де Бурбон своих качеств превосходного полководца не растерял. Французов вытеснили из Италии, и Шарль де Бурбон перешел Альпы вслед за ними и возглавил вторжение в Прованс. Он даже осадил Марсель. Вообще говоря, Шарль де Бурбон думал провозгласить себя чем-то вроде государя южной части Франции под номинальным суверенитетом Генриха VIII Английского – но ему не повезло. Король Франциск собрался с силами, вновь вторгся в Италию, и осаду Марселя пришлось снимать.
Экс-коннетабль Франции не пал духом. Он продал фамильные драгоценности, на вырученные деньги нанял в Германии солдат и с этим войском так помог имперским войскам, что многие считали его истинным отцом великой победы Карла V под Павией в 1525 году.
После срыва мадридского мира война возобновилась, шла она довольно вяло, император и папа раз за разом подписывали мир, который тут же срывался, и даже после того, как Климента VII принудили искать спасения от семьи Колонна, он все равно нарушил мир, послав отряд против имперских сил в Неаполе.
И сейчас, в начале 1527 года, Шарль де Бурбон с 20-тысячной армией начал движение на юг, в направлении на владения папы Медичи – на Флоренцию и Рим. Император не смог снабдить свою армию ни деньгами, ни даже продовольствием – и все надежды солдаты возлагали на удачный грабеж.
II
Весь конец 1526 года Макиавелли провел в поездках. Он побывал в Милане, Кремоне и в ноябре оказался в Модене. Здесь он задержался – как-никак ему было уже 57 лет, и поездки верхом через хребет Апеннин в холода и снег начали сказываться даже и на его энтузиазме. Из Модены во Флоренцию он ехал уже помедленнее, делая частые остановки. Наконец-то он снова, как в былые времена, был включен в работу государства, и, с его точки зрения, это оправдывало любые усилия. Хотя с точки зрения достижения чего-то для себя лично он не мог бы похвастаться особыми успехами – за все свои труды он не получил ничего особенного ни с точки зрения денег, ни с точки зрения престижа. И особого толку тоже не выходило.
Гвиччиардини, генерал-лейтенант папских войск, в отличие от своего друга Никколо был наделен и административным опытом, и значительными полномочиями – но и он не мог создать «что-то» из «ничего» или из почти ничего. Он был как бы заместителем герцога Урбинского, командовавшего всеми силами папы Климента, но герцог действовал вяло и нерешительно – уж больно противоречивые указания он получал из Рима, где все никак не могли решить, на что же решиться, и в результате не решались вообще ни на что.
Солдат было совершенно недостаточно, это правда – но деньги вроде бы и были, и при желании из «золота» можно было сделать «сталь», но нет, не делалось и этогo... В силу каких-то неведомых причин папа Климент полагал, что лист бумаги, подписанный им и называемый договором, каким-то образом защитит его – и это при том, что совершенно такие же договоры, буквально на днях подписанные им с теми же людьми, сам он нарушал непрестанно.
Что было еще хуже – в надежде показать свою добрую волю папа не стягивал к Риму все войска, какие он только мог бы найти, и более того – даже из Рима и не уезжал. Как писал Макиавелли, « оставаясь жить в Риме, он позволял поймать себя, как дитя». В данном случае, говоря о том, что папа ведет себя как ребенок, Никколо вовсе высказывал не восхищение « детской наивностью и простодушием», а отвращение перед парализованным страхом дураком, который не бежит от уже приготовленной ему петли.
Хуже всего было то, что армию Шарля де Бурбона, идущую на юг, было трудно контролировать даже Шарлю де Бурбону. Солдатам задолжали жалованье, и дисциплина упала. В войске было полно «лютеран» – как стали называть последователей Мартина Лютера, – которые на Рим смотрели как на « блудницу Вавилонскую», используя цитату из проповедей их кумира.
Макиавелли никакой надежды на то, что дела как-то поправятся, уже не имел: « глядя на поведение Франции и венецианцев (союзников папы) и принимая во внимание состояние наших войск и мощь и упорство наших врагов, мы можем считать, что война уже проиграна».
В феврале 1527 года комиссия Восьми, которая в то время занималась военными делами Флоренции, срочно отрядила Макиавелли в Парму, где в это время находился Гвиччиардини, с просьбой как-то помочь. И Никколо отправился в путь – и оставался при папской армии все то время, что она отступала перед войском Шарля де Бурбона, сначала до Болоньи, а потом и еще на юг, до Форли, старой цитадели, где когда-то молодой, в ту пору 29-летний, Никколо Макиавелли вел переговоры с величавой красавицей, графиней Катериной Сфорца.
Графиня Катерина умерла еще в 1509-м, ее насильник, Чезаре Борджиа, был убит в Наварре ещe раньше, в 1507-м, ее сын от третьего брака, Джованни ди Медичи, похоронили поздней осенью 1526-го, а Никколо Макиавелли, который знал всех троих – и графиню, и Чезаре, и Джованни – сидел сейчас все в том же Форли и смотрел на вещи с полной безнадежностью.
Солдаты после долгого отступления по колено в снегу измучились, на победу у них никакой надежды уже не было, командиров, способных поднять их боевой дух, не имелось – и дезертирство пошло просто повальное. В первых числах апреля 1527 года имперская армия находилась на расстоянии нескольких дневных переходов от Флоренции, и Макиавелли послал письмо жене и детям с наказом бросить их именьице и срочно переезжать в город, под защиту его стен.
7 апреля сын Гвидо ответил ему очень « успокаивающим» письмом, в котором говорил следующее:
«... Что до немецких ландскнехтов, то мы больше не беспокоимся на их счет, потому что ты сказал, что постараешься быть с нами, если что-то случится. И монна Мариетта[жена Никколо Макиавелли и мать его сына Гвидо] больше не боится. Напиши нам, если враг задумает подойти и нанести ущерб нашему имуществу, потому что у нас много еще чего осталось в деревне».
То есть, по-видимому, до Гвидо явно не доходит, что его могут зарезать просто назавтра, вместе с матерью и с его братьями и сестрами, и присутствие Никколо никого из них не спасет, но инструкции отца он все же выполнил, уехал в их городской дом и вот только беспокоится немного – как бы оставленное на ферме имущество не пострадало.
