Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Ещё более резко эти вопросы ставились в письме, направленном в 1933 году Сталину коммунистом Н. Хрулёвым. Ясно отдавая себе отчёт в последствиях, которые может навлечь на него это письмо, представлявшее «результат долгих размышлений, многих бессонных ночей», автор замечал, что отказ от его написания «означал бы для меня потерю коммунистической совести, и я перестал бы себя уважать».
Хрулёв с возмущением писал о превращении Сталиным своего культа «в непререкаемый догмат нашей партии, в неписанную программу и устав, малейшие сомнения в котором ведут к остракизму… Эта постоянная газетная ложь, неужели от неё Вас не тошнит, или уж Вы так убеждены, что… без Вашего культа мы не сможем просуществовать, строить?»
Обвиняя Сталина в том, что его политика потребовала миллионы жертв, Хрулёв предупреждал, что «история разберется лучше и вынесёт свой приговор: как ни велика Ваша самоуверенность и ни безгранична Ваша реальная власть — не в Ваших силах продиктовать будущему оценку наших дней и Вашей роли!.. Ваша теория, что йота отступления от Вашей линии привела бы к реставрации, будет решительно отброшена… Ссылка на классовую борьбу и кулака не спасет» [557].
Хрулёв жестоко поплатился за это письмо. Он был осуждён на три года лишения свободы, а в 1938 году повторно репрессирован за «контрреволюционную агитацию».
О том, что письма такого рода были далеко не единичными, свидетельствует информационная сводка о политических настроениях в стране, подготовленная осенью 1932 года для узкого круга лиц из партийного руководства. Эта сводка включала 408 писем, поступивших в ЦИК СССР. Типичным в ряду этих писем было письмо, в котором говорилось: «Вы не знаете подлинного настроения масс. Вы взяли курс не на рабочую массу, а на технический персонал и руководящую бюрократическую массу, которая безоговорочно выполнит всё, что предписывалось сверху… Это не случайное явление, а политика вождя Сталина, который выгнал лучшие силы из руководящих аппаратов, твёрдых большевиков-ленинцев, которые могли твёрдо отстаивать свои взгляды и прислушиваться к нуждам рабочего класса» [558].
Поток негодующих писем шёл и в Центральную Контрольную Комиссию, в которой многие коммунисты ещё видели орган, способный оградить партию от сталинского произвола. В письмах, поступивших в ЦКК в конце 1932 года, встречались следующие высказывания: «Необходимо говорить — да здравствует Сталин, хотя миллионы голодают, мрут с голода, голые и босые, 5 лет грабят крестьян, из года в год, из месяца в месяц голоднее» (письмо подписано: «Ленинец. Устинов», с указанием номера партбилета). «Да здравствует ленинская партия, а не сталинская!» «Рабочий класс не простит вам издевательства над вождями рабочего класса» (на этом письме наложена резолюция Ярославского: «Штамп на конверте. Установить автора. Место отправления — г. Белев») [559].
Все эти письма, обращённые к партийно-советской верхушке, выступают ярким свидетельством того, что партия в те годы не была столь «монолитна», как утверждала сталинская и постсталинская советская историография и как утверждают, хотя и с противоположной целью, современные антикоммунисты, возлагающие ответственность за преступления сталинской клики на всю партию. В действительности большевистские идеи продолжали жить в сознании множества коммунистов, видевших в сталинской политике жестокое поругание этих идей.
Выражения социального и политического протеста не исчерпывались индивидуальными попытками воззвать к разуму и совести руководителей. В 1932 году в ряде городов прошли выступления рабочих в связи со снижением норм карточного снабжения и нерегулярной выдачей продуктов по карточкам. Особенно внушительные забастовки и демонстрации развернулись в Ивановской области, куда для «наведения порядка» были направлены секретари ЦК Каганович и Постышев.
В письмах из СССР, публикуемых в «Бюллетене оппозиции», сообщалось об исключении из партии многих сотен рабочих за выступления против политики сталинской клики. Несмотря на это, «оппозиционные шатания» проникали не только в партийные низы, но и в среду аппаратчиков, постоянно ощущавших как давление сверху, в виде бесчисленных директив, требовавших неуклонного и безоговорочного выполнения беспощадных решений и нереальных планов, так и давление снизу, со стороны трудящихся, возмущённых этими планами и решениями.
Подспудное брожение аппарата усиливалось и в результате того, что Сталин периодически приносил в жертву всеобщему недовольству своей политикой значительную часть партийных функционеров, представляя их в глазах населения виновниками в «неправильном» исполнении «правильных» директив. Эти репрессии служили средством запугивания лояльных аппаратчиков, обеспечения их безоговорочного послушания и одновременно — средством «задабривания» народа, создания впечатления, что «центр» неуклонно наказывает «зло» на местах. Все карательные экспедиции в городе и деревне сопровождались расправой над представителями низового и даже среднего звеньев партийного и советского аппарата. Тем не менее низовой аппарат всё чаще уходил из повиновения аппаратной верхушке и переходил в фактическую оппозицию к ней.
Противоречия между верхними и низшими слоями аппарата вызывались и тем, что низовые партийные, советские и хозяйственные работники, находившиеся ближе к массам и сохранявшие с ними связь, в определённой мере отражали настроения рядовых тружеников. Как отмечалось в рукописном органе заключённых Верхнеуральского политизолятора «Воинствующий большевик», пассивное сопротивление сталинской политике выразилось в том, что низовой аппарат в промышленности «в условиях современного террора осмелился заговорить о „возмутительном отношении к бытовым нуждам рабочих“, осмелился усомниться в сталинской методологии исчисления реального уровня зарплаты, осмелился заявить о том, что ощущение основных слоёв рабочего класса в этом вопросе гораздо безошибочнее многих индексов» [560].
Если в 20-е годы, в обстановке относительного благополучия в стране, большинство коммунистов голосовало за «линию ЦК», слабо разбираясь в существе внутрипартийных разногласий, то в начале 30-х годов, несмотря на отсутствие легального оппозиционного движения, антисталинские настроения захватывали даже значительную часть бюрократии, считавшую Сталина виновником нараставших ошибок и преступлений. Сообщая о том, что «общее недовольство перекинулось и на аппарат», корреспондент «Бюллетеня» писал: «От иллюзий, связанных с личностью генсека и его политикой, кажется, не остается и следа. Безответственность узкой верхушки, её террор над партийным и советским аппаратом, дерганья и окрики, что „исполнители никуда не годятся“, только укрепляют недовольство самого аппарата. Своей спиной он расплачивается за вчерашние директивы Центра» [561]. «Бюрократия чувствует,— говорилось в другом письме,— что ею внизу очень недовольны, и переносит свою возрастающую тревогу на Сталина… „Гениальности“ Сталина никто не верит» [562].
Несмотря на нескончаемый поток славословий, публиковавшихся в печати, положение Сталина к концу первой пятилетки было, как никогда, непрочным. Сталинская клика всё более отчуждалась не только от партийной массы, но и от рядовых аппаратчиков. В письмах из СССР сообщалось, что «в партии отсутствует какая бы то ни было информация о том, что думает ЦК, как он оценивает положение» [563], что «замкнутость партийной верхушки сейчас так велика, что сведения о её внутренней жизни почти не проникают вниз. К тому же внутренние бои разыгрываются не в официальных учреждениях, как Политбюро, ЦК и пр., а в четырёх стенах генерального секретариата, в тесном и теснейшем кругу» [564].
Только в недавнее время были опубликованы некоторые документы, дающие известное представление о характере и остроте этих «внутренних боёв». Из писем 1930—33 годов Сталина к Молотову, остававшемуся в то время, по-видимому, его единственным последовательным соратником, явствует, что Сталин не находил по многим вопросам поддержки даже среди самых влиятельных членов Политбюро. Сталин предостерегал, что «нельзя надолго оставлять ПБ и СНК на Куйбышева (он может запить) и Кагановича». Особое озлобление Сталина вызвало выступление Орджоникидзе против Вышинского, требовавшего жесточайших наказаний за выпуск некомплектной продукции. Сталин назвал эту «выходку Серго насчёт Вышинского» хулиганством, антипартийным поведением, направленным на то, чтобы «опорочить практическую линию ЦК», и «имеющим своей объективной целью защиту реакционных элементов партии, против ЦК ВКП(б)». Поскольку позиция Орджоникидзе нашла поддержку у Кагановича, Сталин обвинил последнего в том, что он «против моего ожидания оказался в лагере реакционных элементов партии» [565].
