Западня глобализации: атака на процветание и демократию - Мартин Ганс-Петер (читать книги регистрация .TXT) 📗
Появившиеся в связи с этим критические замечания насчет явного манипулирования общественным мнением сотрудники CNN постарались нейтрализовать с помощью опасного аргумента, что все их усилия служат «чертовски хорошему делу». На официальных приемах в ООН подвыпившие люди, близкие к Тэрнеру, спорили с маститыми продюсорами CNN о том, кто вывел Теда и его «оскароносную» жену Джейн Фонда на верный «зеленый» курс. Личная беседа с этим человеком, фигурирующим в регулярно публикуемом журналом «Форбс» списке 400 богатейших людей планеты, оставляет стойкое впечатление, что он понимает, чтó поставлено на карту в современном мире [361]. «Крупные миллиардеры заняты тем, что избавляются от управленцев среднего звена, прежде чем настанет день, когда те смогут требовать от компании пенсионного обеспечения. Мы превращаемся в Мексику или Бразилию, где богатые ведут голливудский образ жизни за высокими заборами. Многие мои друзья, боясь, что их похитят ради выкупа, содержат целую армию телохранителей».
Сидя в своем умеренно охраняемом CNN-центре в Атланте, этот угловатый, «сделавший себя сам» миллиардер негодует из-за того, что сверхбогачи жертвуют в год на социальные и экологические нужды пропорционально гораздо меньше, нежели обычные, «рядовые» миллионеры. «Это чудовищно, — говорит Тернер. — Федеральное правительство обанкротилось, правительства штатов обанкротились, муниципальные власти тоже. Все деньги в руках этой кучки толстосумов, и никто из них ими не делится. Это опасно и для них, и для страны. Мы можем получить новую Французскую революцию, и еще одна мадам Дефарж с ее вязаньем увидит, как этих малых привезут на запряженных быками повозках на городскую площадь и хрясь! оттяпают им головы».
В 1994 году сей провидец от кабельного телевидения пожертвовал 200 миллионов долл. в пользу ряда университетов и экологических инициатив, но сделал он это скрепя сердце: «У меня дрожала рука, когда я подписывал эти бумаги, потому что я знал, что выбываю из гонки за титул богатейшего человека Америки». Вместо радости мецената он испытывал гнетущий страх снижения социального статуса — извращенное, но по-человечески понятное ощущение. Тэрнер, который сделал себе имя и как спортсмен, полагает, что «этот список в «Форбс» разрушает нашу страну, поскольку это означает, что новые сверхбогачи вцепились в свои деньги мертвой хваткой». Он хотел бы ввести рейтинг самых щедрых дарителей и одновременно претворить в жизнь своего рода коллективный договор богатых о разоружении: «Если каждый из нас отдаст по миллиарду, мы все вместе опустимся в списке самых богатых в равной степени».
Тэрнер, безусловно, остался бы вблизи вершины; его бизнес в Атланте и Голливуде процветает, и вскоре он начнет передавать новостные и документальные программы по новому огромному кабельному каналу НВО, что послужило поводом для различных предположений во время репортажа CNN с женской велогонки на Олимпийских играх в Атланте в июле 1996 года. Больше всего Тэрнер озабочен будущим своей империи масс-медиа, поскольку его дети слишком беззаботны, чтобы идти по его стопам должным образом. Рынок победил, что хорошо для всех, а остальное — вопрос приспособления.
«Как бы то ни было, реального прогресса мы добьемся только тогда, когда поймем, что изменения неизбежны». Таков курс, проложенный для Европы Тилем Неккером, который уже много лет является президентом Ассоциации германской промышленности [362]. Один из помощников капитана этого корпоративного корабля в океане глобальной конкуренции, — Германн Франц, уже 13 лет входящий в совет директоров Siemens и в настоящее время занимающий пост ее главного управляющего делами. Год за годом эта гигантская компания регистрирует выдающиеся прибыли, в 1995 году составившие 1,27 млрд долл. по всему миру, что на 18,8% превышает показатель 1994 года. И тем не менее пятая по величине корпорация в мире сокращает свой германский персонал еще на 383 000 человек.
«Подумайте только, — говорит Франц в своем кабинете в стиле барокко в мюнхенской штаб-квартире компании на Виттельсбахерплатц, — один час работы женщины, изготовляющей электропроводку для «фольксвагена», стоит нам в Нюрнберге 45 марок. В Литве эта цифра не дотягивает даже до полутора марок, да еще и заводские здания предоставляются бесплатно. Так что нам действительно следует подумать о Volkswagen и максимально снизить издержки производства» [363]. По-видимому, главный человек в Siemens испытывает угрызения совести и недовольство в связи с этой новой социальной проблемой, ибо признает, что «будут трения». И тут же добавляет: «Впрочем, индустрия за них не в ответе». Франц, таким образом, попадает в сеть, плести которую сам же и помогал. Он сознательно усугубляет социальное разделение и в то же время считает себя не более чем послушным исполнителем законов мирового рынка. Siemens проводит операции по всему миру из своей германской штаб-квартиры, «но мы обязаны заботиться обо всех наших служащих во всех странах». Если Евросоюз попытается себя защитить, то компании придется (с крайней неохотой) перевести свой головной офис в Соединенные Штаты или на Дальний Восток. Франц, этот глобальный игрок, восторгается наличием новых возможностей, особенно на Востоке. Еще в 1993 году он предрекал радикальные перемены в Германии: «Все мы должны понять, что здесь труд стал слишком дорогим, хотя многие работники еще об этом не знают». Это означает, что «нам в Германии придется распроститься со множеством простых промышленных операций. Вместо банкоматов и кофейных автоматов люди из плоти и крови вновь получат здесь работу» — по соответственно более низким, зачастую крайне низким ставкам.
Это поразительные заявления, особенно для Германии, и они свидетельствуют о том гнетущем ощущении тревоги, что испытывают менеджеры в странах Европы. Все чаще и чаще они в тесном кругу близких друзей и знакомых размышляют над тем, насколько велик риск, на который они идут (вернее, думают, что должны идти) в той деятельности, которую британский экономист Сьюзен Стрейндж называет новым глобальным «казино-капитализмом». Китай, Южная Корея, Индонезия, Саудовская Аравия — все эти перспективные рынки должны быть открыты, публично настаивают экономические лидеры, если мы не хотим упустить свой шанс на дальнейший рост оборота и прибылей. Но те, кто делает ставку на Средний Восток и страны Азиатско-Тихоокеанского региона, уже не могут спать спокойно.
«Главная проблема заключается в том, что культурные системы разных регионов мира сильно отличаются одна от другой», — так начинает свой анализ топ-менеджер Антон Шнайдер. Шнайдер — «зеннербуа» [мальчик с высокогорной сыроварни], сын главного производителя сыра в области Бреген-цервальд, треугольнике, где сходятся Швейцария, Германия и Австрия. Он вырос вместе с шестью братьями и сестрами, стал выдающимся экономистом в левом профсоюзе, а затем сделал блестящую карьеру в международной фирме Boston Consulting как эксперт по оздоровлению производства. В 1995 году это привело его в кресло шефа переживающей трудные времена KHD (Klockner-Humboldt-Deutz) Corporation со штаб-квартирой в Кельне.
«То, что одни называют честной игрой и честным поведением, в других культурах непостижимо. Например, корейцы придерживаются определенного протекционизма, считая это чем-то само собой разумеющимся, и утверждают, что это честная игра; мы же этого понять не в состоянии. Не поймешь и саудовцев: они состоят в недавно созданной Всемирной торговой организации, ВТО, и пользуются поддержкой американцев, но у них совершенно другие ценности. Это основная ошибка в схеме единого рынка, сплавленного воедино в мировом масштабе».
По мнению Шнайдера, в Северо-Западной Европе и Соединенных Штатах «за двести лет стали общепринятыми сравнительно пуританский протестантский капитализм и рыночная экономика с правилами, которых все мы в принципе придерживаемся. Возможно, в католических областях они посвободнее, но и там люди ходят исповедоваться. С другой стороны, в азиатских регионах, где исповедуют буддизм, наши правила и установки не особенно принимаются всерьез; страна и семья значат там гораздо больше».
