Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929 - Медведев Дмитрий Александрович
Это решение далось гусару Ее Величества тяжело и оставило след в его мировоззрении. У него сформируется идеализированное представление о высшем образовании. Он будет считать, что учеба в университете открывает перед выпускником «огромный выбор». Счастливец, получивший заветный диплом, отныне больше не будет испытывать скуки и страдать от безделья, поскольку понимает всю «бессмысленность поиска утешений в трескотне и шуме современной жизни». В понимании Черчилля тот, кто прошел через университет, обретает независимость от «заголовков и лозунгов». «Он владеет мудростью всех времен и может черпать из нее удовольствие на протяжении всей своей жизни»238.
Если бы Черчилль стал выпускником университета, не исключено, что его мнение о возможностях высшей школы было бы иным, но он отказался от поступления, решив пойти своим путем и сосредоточиться на самообразовании. Рой Дженкинс считает, что в выборе автодидакта наглядно проявились два важных качества будущего политика: самоуверенность и эгоцентричность. «Убежденный, что он отмечен судьбой, Уинстон не желал проводить дни в интеллектуальной праздности, как это делали его однополчане, – объясняет биограф. – Он был достаточно проницателен, чтобы признать, чего он не знает. И он обладал достаточно сильной волей, чтобы в не самых благоприятных обстоятельствах, с помощью наивных и простых средств устранить свои недостатки»239.
Помимо эгоцентричности и самоуверенности способ, который выбрал Черчилль для пополнения своего багажа знаний, был связан с еще двумя важными моментами. Первое, это достигнутый результат. И дело здесь даже не в том, что благодаря своей настойчивости, острому уму и цепкой памяти он смог стать одним из самых образованных британских политиков XX столетия. Принципиальным было то, что Черчилль кроил свою личность по индивидуальным лекалам, отличным от лекал его современников. В то время как большинство обитателей Вестминстера и Уайтхолла были воспитанниками Оксбриджа и полностью переняли ментальные, идеологические и социальные штампы, закладываемые в колледжах, Черчилль формировался под влиянием собственных пристрастий, интересов и миропонимания.
В результате его мышление стало более свободным, поведение – более гибким, а решения – более нестандартными. Кроме того, Уинстона отличало «интеллектуальное бесстрашие»240. В поиске свежих идей он, как выразился Дуайт Эйзенхауэр (1890–1969), мог «обращаться ко всему, от греческой классики до Дональда Дака»241. При этом он не был подвержен влиянию идейных авторитетов. Еще в 1898 году Уинстон заявил своему брату, что тот же Оксфорд «на протяжении длительного времени является пристанищем фанатизма и нетерпимости, защитившим больше мерзких ошибок и отвратительных идей, чем любой общественный институт, за исключением разве что католической церкви»242.
Второй момент – готов ли был Черчилль к восприятию новых знаний? Впоследствии он будет со скептицизмом относиться к стремлению прочитать в юности как можно больше книг. «Сколько из них действительно будет понято», «сколько войдет в ментальную структуру», «сколько отчеканится на наковальне ума, превратившись в орудие, всегда готовое к использованию»? «Очень обидно прочитать книгу слишком рано», – считал он, замечая, что «первое впечатление самое важное». «Молодежи следует быть осторожной в своем чтении, так же как пожилым людям осторожным в своей еде. Не следует есть слишком много, а съеденное необходимо тщательно пережевывать»243.
Сам Черчилль, указывающий, что на тот момент у него был «пустой, голодный ум и крепкие челюсти»244, был убежден, что готов к самообразованию. Не станем оспаривать это утверждение, заметим лишь интересную особенность – будущий глава правительства начал «изучение истории, философии, экономики и других общественных наук»245 в двадцать два года, в том самом возрасте, когда большинство его сверстников уже заканчивали университет.
Первой книгой, которую Черчилль проштудировал в Индии, стало «Руководство по политической экономии» британского государственного деятеля и экономиста Генри Фосетта (1833–1884). Эта работа далась субалтерну нелегко, но он нашел ее «чрезвычайно интересной» и «наводящей на размышления»246.
Наряду с экономикой Черчилль считал историю «самой ценной и интересной» областью человеческого знания247. Свое постижение истории он начал с классического восьмитомного труда Эдварда Гиббона (1737–1794) «История упадка и разрушения Римской империи». Преподобный Уэллдон считал Гиббона «величайшим историком» и советовал Черчиллю прочитать все его работы248. Уинстон прислушался к бывшему наставнику. Однако для него гораздо важнее было то, что Гиббон был любимым автором его отца. Лорд Рандольф знал наизусть огромные куски из сочинений британского классика и часто цитировал его в своих речах. Черчилль-старший признавался, что его «умиротворяют» «глубокая философия, а также легкий и одновременно торжественный стиль Гиббона»249. Умиротворяли они и Уинстона, который с головой окунулся в монументальный труд, «пленивший» его «силой повествования». Отныне вторую половину дня Черчилль посвящал чтению, «наслаждаясь каждой деталью» и «занося на полях собственные мысли»250.
Чтение Гиббона окажет сильное влияние на литературный стиль будущего лауреата Нобелевской премии. Относя автора «Истории» к «великим прозаикам», Уинстон будет учиться у него композиции и стилистике, искусному чередованию «высокопарных» фрагментов и серий коротких предложений251. Возьмет он на заметку и несколько важных мыслей, к примеру то, что римляне «сохраняли мир путем постоянной подготовки к войне».
После прочтения «Автобиографии» Гиббона Черчилль перешел к Томасу Бабингтону Маколею, стихи которого учил в Хэрроу. Теперь с не меньшим воодушевлением он возьмется за изучение двенадцати томов сочинений Маколея, включающих пятитомную «Историю Англии» и «восхитившие» его эссе: «Мильтон», «Макиавелли», «Сэмюель Джонсон», «Джон Хэмпден», «Мирабо», «Хорас Уолпол», «Уильям Питт», «Лорд Бэкон», «Гладстон о церкви и государстве», «Лорд Клайв», «Уоррен Гастингс», «Фридрих Великий» и «шедевр литературного бичевания» – «Стихи Роберта Монтгомери»252.
Считавший, что «для дискуссий хорошее знание истории равносильно наполненному стрелами колчану»253, Черчилль установил для себя норму чтения – пятьдесят страниц Маколея и двадцать пять страниц Гиббона ежедневно254. Своими впечатлениями он делился с матерью. «Маколея читать легче, чем Гиббона. Маколей – это сила и ясность. Гиббон больше напоминает государственного деятеля, он монументален, больше впечатляет. Оба они восхитительны и демонстрируют, сколь прекрасным может быть английский язык, каким разнообразным может быть изложение на нем»255. Леди Рандольф активно поддерживала новое увлечение сына, направляя ему необходимую литературу и советуя не терять времени, а читать, читать, читать. «Надеюсь, ты найдешь время для чтения, – наставляла она. – Ты пожалеешь о потерянном времени, едва погрузишься в мир политики и ощутишь недостаток собственных знаний»256.
Времени у Черчилля было предостаточно, и найти час-другой на чтение не составляло труда. Главное – было бы желание. А оно было. Уинстон признавался, что его «литературные вкусы растут день ото дня»257 и, «если бы не утешение литературой», его пребывание в Индии было бы «невыносимым»258. Одновременно с Маколеем и Гиббоном он прочитал «Письма к провинциалу» Блеза Паскаля (1623–1662), «Мемуары» Луи де Рувруа герцога Сен-Симона (1675–1755), «Современную науку и современную мысль» Сэмюеля Лэинга (1812–1897), «Мемуары» Виктора-Анри Рошфора (1831–1913)259.
Среди прочего Черчилль изучил любимый труд полковника Брабазона «Мученичество человека» (другое название – «Крестный путь») Уильяма Уинвуда Рида (1838–1875). Это сочинение за двенадцать лет выдержало восемь изданий и считалось классикой Викторианской эпохи. «Мученичество человека» оказало большое влияние на Герберта Уэллса, Джорджа Оруэлла и Артура Конан Дойла, который даже вставил упоминание о нем в одно из своих произведений. В рассказе «Знак четырех» Шерлок Холмс рекомендует эту книгу доктору Ватсону, характеризуя ее как «одну из самых замечательных, которые были когда-либо написаны».
