Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2. - Волкогонов Дмитрий Антонович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Такой капитуляцией Федор Ильич Дан закончил свой путь раскаявшегося меньшевика. Будь жив Ленин, он остался бы доволен. Но так кончали не все. Один из видных меньшевиков, А.Н. Потресов, коротая век в изгнании, язвительно высмеивал попытки меньшевиков подладиться к большевистскому эксперименту. В книге об этих иллюзиях он отмечал: «Коммунистическая власть, загнав меньшевистскую социал-демократию в подполье, томя ее практиков по тюрьмам и ссылкам, ни шагу не делает навстречу вождям и теоретикам, перед затуманенным взором которых все еще маячит неправдоподобная перспектива демократизации советской деспотии с меньшевистской помощью»{105}. Захватив власть, большевики и не думали с кем-нибудь ею делиться или даже принимать подобную «помощь», которую предлагали меньшевики.
Меньшевики оказались изгоями российской социал-демократии.
Так, по существу, закончилась борьба большевиков с меньшевиками, а фактически радикалов, якобинцев с романтиками демократии. Меньшевики видели в демократии цель, а большевики лишь средство. Большевики хотели (и создали) мощную закрытую партию, а меньшевики пытались объединить в партии-ассоциации либерально мыслящих людей, отвергающих насилие. Кто победил в 1917 году конкретно, мы знаем. Но мы знаем также, кто оказался исторически более прав. Просто время меньшевиков тогда не пришло. А позже просто не могло прийти.
Парадокс Плеханова
Плеханов вернулся из эмиграции в Петроград 31 марта 1917 года. До приезда Ленина. Менее чем через год первый марксист России почти бежал от революции, которую он проповедовал и ждал всю свою жизнь, большая часть которой прошла в эмиграции. После октябрьского переворота Плеханов вместе с В.И. Засулич и Л.Г. Дейчем обратились с «Открытым письмом к петроградским рабочим», где заявили, что те, кто захватил власть, толкают русский народ «на путь величайшего исторического бедствия». Этот шаг, пророчески вещали патриархи меньшевизма, «вызовет гражданскую войну, которая, в конце концов, заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте»{106}.
На другой день на квартиру к Плеханову, где он остановился с женой Розалией Марковной, ворвался отряд солдат и матросов. Один из опоясанных патронными лентами крест-накрест матросов, приставив к груди Плеханова наган, потребовал:
– Сдайте оружие добром. Если найдем – расстреляем на месте!
– Вы можете это сделать и не найдя оружия. Но его у меня нет, – спокойно ответил старый социал-демократ.
Плеханов понял, что его оборонческие, а теперь и осуждающие слова в адрес революции ему не будут прощены. Обыск, к счастью, не закончился немедленной трагедией. Плеханов был вынужден скрываться, сначала в клинике Гирзона, а затем в Финляндии, в Питкеярви вблизи Териоки. Потрясенного патриарха марксизма в России быстро оставляют силы. Из газет он узнает, что в стране установлена «диктатура пролетариата», а фактически диктатура меньшинства – партии большевиков. Плеханов понимает, что его протест против печально знаменитых апрельских тезисов, сформулированный в статье «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен», оказался бесплоден.
А ведь тогда Плеханов писал, что он «твердо уверен в том, что… в призывах Ленина к братанию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее и так далее, наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть – безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле»{107}. Но, увы, «твердая уверенность» теоретика социал-демократии не оправдалась. Ленин одержал верх не только над обстоятельствами, Временным правительством, но и над ним, Плехановым…
Последние недели жизни он уже не мог писать, самое любимое занятие в его жизни уже тяготило его. Розалия Марковна читала ему вслух трагедии Софокла…
История не ошибается. Она просто бесстрастно несет в своем потоке бесчисленные события, которые затем люди запечатлеют в своих летописях. И вновь убедятся: революции почти всегда пожирают своих творцов. Одним из них, правда, теоретическим, был Георгий Валентинович Плеханов.
Отношение Ленина к Плеханову прошло полную эволюционную амплитуду: от глубокого почитания («за 20 лет, 1883–1903, он дал массу превосходных сочинений») до полного остракизма («заклеймить шовиниста Плеханова»). По сути, марксизм в России поднялся на таких работах Плеханова (он был на 14 лет старше Ленина), как «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885), «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895), «К вопросу о роли личности в истории» (1898) и многих других. Не все заметили, даже Ленин, что при всей своей ортодоксальности Плеханов в свое видение марксизма не привнес тех уродливых наслоений, которыми полны работы Ленина. Какие же? Плеханов не видел в либералах «контрреволюционной сущности», не отвергал парламентаризм, с оговорками принимал идею «гегемонии пролетариата», огромную роль в общественных движениях отводил интеллигенции. Все это в последующем было расценено как оппортунизм, либеральное лакейство, шовинизм и т. д. Особый грех Плеханова был усмотрен не только в «приспособлении меньшевизма к либерализму», а и в том, что он «оппортунистически» трактовал (святая святых!) сущность классовой борьбы.
Действительно, в «Введении» к своей незаконченной, но грандиозной по замыслу работе «История русской общественной мысли» Г.В. Плеханов писал: «Ход развития всякого данного общества, разделенного на классы, определяется ходом развития этих классов и их взаимными отношениями, т. е., во-первых, их взаимной борьбой там, где дело касается внутреннего общественного устройства, и, во-вторых, их более или менее дружным сотрудничеством там, где заходит речь о защите страны от внешних нападений»{108}. Плеханов полагал, что эта особенность классовых взаимоотношений особенно присуща России, что и наложило неизгладимый отпечаток на своеобразие русского исторического процесса. Возможно, эта позиция повлияла на формирование и «оборонческого мировоззрения» Плеханова. Ему он остался верен до конца. И хотя Плеханов большевиками презрительно именовался «оборонцем» или «социал-патриотом», старый социал-демократ не отступил от своего взгляда на войну до самой кончины. Отсутствие марксистской «чистоты» во взглядах на классовую борьбу было постоянным источником критики Плеханова правоверными большевиками.
Отвечая Ленину на призыв «брататься» с немцами во время войны, Плеханов выдвигает саркастическую «гипотезу». Поскольку Ленин полагает, что это грабительская война со стороны России, то «надо побрататься с немцами: простите, мол, нас, добрые тевтоны, в том, что мы своими грабительскими намерениями довели вас до объявления нам войны; до занятия значительной части нашей территории; до надменно-зверского обращения с нашими пленными; до ограбления Бельгии и до превращения этой, когда-то цветущей, страны в одно сплошное озеро крови; до систематического разорения многих французских департаментов и так далее, и так далее. Наш грех! Наш великий грех!»{109} – с сарказмом восклицает автор антиленинского памфлета.
После более чем трех десятилетий отсутствия на родине стареющий Плеханов примчался в Россию, надеясь помочь народу своему, который любил, но полагал, что он еще не созрел для столь радикальных перемен, которые предложил Ленин в апреле 1917 года. Плеханов очень быстро почувствовал, что его образ «теоретика марксизма» совсем не есть синоним «революционного политика». Его конкретный образ мыслей не был понят. Плеханов решительно выступил против курса на социалистическую революцию, обвинив Ленина в форсировании событий, к которым Россия не готова. Ведь это, и совсем недавно, ядовито заметил Плеханов, не оспаривал и Ленин{110}.
