Партия расстрелянных - Роговин Вадим Захарович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Совмещая в 1937—1938 годах три высоких поста (секретаря ЦК, наркома путей сообщения и наркома тяжёлой промышленности), Каганович направлял свои палаческие усилия прежде всего на безжалостную чистку подведомственных ему наркоматов. С санкции Кагановича были арестованы все его заместители по Наркомату путей сообщения, все начальники железных дорог и многие другие лица, усилиями которых железнодорожный транспорт в 1935—1936 годах был выведен из прорыва.
На заседании бюро МГК 23 мая 1962 года, где рассматривался вопрос об исключении Кагановича из партии, ему был представлен том фотокопий его писем в НКВД с требованием ареста сотен работников железнодорожного транспорта. Были представлены также доносы, поступившие к Кагановичу, на которых он ставил резолюции: «Полагаю, шпион, арестовать»; «завод работает плохо, я полагаю, что там все враги». В одном из писем Каганович потребовал ареста одного коммуниста как немецкого шпиона на основании того, что его отец до революции был крупным промышленником, а три его брата находились за границей. На вопрос, почему он направлял такие письма, Каганович ответил: «Я не помню о них, это было 25 лет назад. Если есть эти письма, значит они есть. Это является, конечно, грубой ошибкой» [346].
Один из участников заседания бюро МГК рассказывал: «Мой отец был старый железнодорожник, жили мы рядом с наркоматом в доме, где жил комсостав железнодорожного транспорта… А как Каганович разделался со всеми этими людьми?.. Однажды я пришёл домой, мой отец держит коллективную фотографию и плачет. Ни одного не осталось в живых из тех людей, которые были на этой фотографии» [347].
Об атмосфере, возникшей в 30-е годы на железнодорожном транспорте, говорил на июньском пленуме ЦК 1957 года Жегалин: «Я хорошо помню то время, как он [Каганович] расправлялся и чинил беззакония, как все железнодорожники (я работал машинистом) дрожали, и в результате этих репрессий лучшие, квалифицированные машинисты просто из страха проезжали контрольные стрелки и семафоры, за что несли несправедливые наказания. Вот нарком, который на крови создал себе культ железного наркома» [348].
На июньском пленуме ЦК 1957 года и на заседании бюро МГК в 1962 году Кагановичу напомнили многие конкретные факты его участия в великой чистке: «Вы помните бывшего управляющего трестом „Артёмуголь“ тов. Руденко?.. Его жена проклинает вас, тов. Каганович» [349]. «Помню, как вы осматривали Уралвагонзавод, как вы шли в обнимку с директором завода тов. Павлоцким в окружении собравшихся хозяйственников и строителей. Помню, как хорошо вас провожали и какое у всех было хорошее настроение. И в ту же ночь всё было омрачено третьим по счёту арестом почти всех руководителей строек… Я помню, как после вашего посещения Нижнего Тагила застрелился начальник НКВД. Застрелился неудачно, был ещё несколько дней жив и дал объяснение своему поступку: „Не могу я больше делать врагов“» [350].
Помимо расправы с работниками «своих» наркоматов, Каганович подписывал многочисленные списки на расстрел партийных работников. В архиве был обнаружен, в частности, список на 114 человек, приговорённых к расстрелу, на котором Каганович оставил резолюцию «Приветствую» [351]. Была найдена и директива Кагановича, касавшаяся спецпоселенцев, отбывших срок наказания и вернувшихся в места своего прежнего жительства: «Всех вернувшихся поселенцев арестовать и расстрелять. Исполнение донести» [352].
В 1937—1938 годах Каганович побывал в нескольких карательных экспедициях на местах. После возвращения из Киева он рассказывал, как на созванном там партийно-хозяйственном активе он «буквально взывал: „Ну, выходите же, докладывайте, кто что знает о врагах народа?“» [353] На собрании в Донбассе Каганович заявил, что среди присутствующих в зале находится немало врагов народа. В тот же вечер и ночь здесь были арестованы около 140 партийных и хозяйственных руководителей [354].
Особенно зловещий характер носила поездка Кагановича в Ивановскую область, которую тамошние коммунисты назвали «чёрным смерчем». Рассказывая об этой поездке, тогдашний заместитель начальника управления НКВД по Ивановской области Шрейдер вспоминал: 7 августа 1937 года в Иваново прибыл специальный поезд с группой работников ЦК, возглавляемых Кагановичем и Шкирятовым, которым была придана охрана более чем в тридцать человек. Для встречи комиссии ЦК на вокзал прибыли все руководящие работники УНКВД (в обком и облисполком о приезде Кагановича не было сообщено). Каганович и Шкирятов отказались остановиться на даче обкома партии, где их собирались разместить, а поехали на дачу начальника УНКВД Радзивиловского. Охрану шоссе, прилегающего к даче, нёс почти весь оперативный состав городской милиции. Позади дачи, в лесу, был размещен эскадрон милицейской кавалерии, находящийся в боевой готовности [355].
На следующий день после прибытия в Иваново Каганович послал Сталину телеграмму, в которой сообщал: уже «первое ознакомление с материалами» привело его к выводу о необходимости немедленно арестовать двух руководящих работников обкома. Спустя несколько дней им была послана вторая телеграмма: «Ознакомление с положением показывает, что право-троцкистское вредительство здесь приняло широкие размеры — в промышленности, сельском хозяйстве, снабжении, торговле, здравоохранении, просвещении и политработе» [356].
Получив от Сталина полномочия на производство арестов, Каганович не отказал себе в удовольствии превратить расправу с партийными работниками в своего рода эффектный жуткий спектакль. Для этого был созван пленум обкома, на котором большинство его членов были арестованы.
О том, как это происходило, рассказывается в повести «Вопросов больше нет», написанной А. Васильевым, сыном арестованного секретаря Ивановского горкома партии. Главный персонаж повести — чудом уцелевший в 30-е годы аппаратчик вспоминает:
«Первым на сцену вышел человек с бородой (в действительности Каганович сменил бородку «под Ленина» на усы «под Сталина» в 1933 году.— В. Р.). Я до этого видел его только на портретах. Он тогда в большой силе был — и нарком, и секретарь Центрального Комитета, один чуть ли не в семи лицах. В зале тишина. Нарком нахмурился, видно, не понравилось, как его встретили, привык к триумфу. Кто-то догадливый спохватился, захлопал. Поддержали, и всё пошло, как надо…
И только тут узнал пленум о повестке дня. Первое — о состоянии агитационно-пропагандистской работы в связи с предстоящей уборкой урожая и второе — оргвопросы…
По поводу агитационно-пропагандистской работы… на трибуну выпустили заведующего областным земельным управлением Костюкова…
Костюков поднял глаза от тезисов, и мне жутко стало — такие они были стеклянные, как у мертвеца…
Костюков всё же собрался с силами, и мы услышали:
— Два дня назад мы с председателем облисполкома товарищем Казаковым посетили колхоз имени Будённого…
Нарком избоченился весь и странно как-то, не то с удивлением, не то с насмешкой спросил докладчика:
— С кем? С кем вы посетили колхоз?
— С товарищем Казаковым…
Нарком всё тем же непонятным тоном продолжает:
— Следовательно, я вас так понимаю, вы считаете Казакова товарищем? Отвечайте!
Костюков побелел и залепетал…
— Конечно… Если так… Почему бы и не считать…
Нарком посмотрел на наручные часы, потом за кулисы глянул, и к нему тотчас подскочил какой-то человек, не из наших. Нарком выслушал секундный доклад и объявил…
— Враг народа Казаков арестован двадцать минут тому назад…
И случилось, если по нынешним временам измерять, совершенно невероятное: кто-то из сидящих в президиуме зааплодировал. Сначала робко подхватили, затем энергичнее. Чей-то бас крикнул:
— Нашему славному НКВД — ура!..
Костюков совсем раскис и, промямлив ещё несколько слов, сошёл с трибуны, под стук собственных каблуков. Больше его никто не видел — ушёл за кулисы и навсегда.
Нарком снова на часы посмотрел и всё тем же своим непонятным тоном обратился к секретарю по пропаганде:
