Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы - Бжезинский Збигнев Казимеж (читать книги без сокращений .txt) 📗
Та же самая логика, но воспринятая гораздо более неохотно в Белом доме Буша, наконец возобладала и в отношении Ирана. Решение прозондировать возможность переговоров с Ираном рассматривалось как предательство неоконсервативными фанатиками администрации, которые надеялись на прямую военную акцию со стороны США, чтобы уничтожить основные ядерные объекты Ирана или даже «изменить режим в стране». Военные ограничения (результат влияния на вооруженные силы США неудачной иракской войны) и политические соображения, а именно возражения со стороны Европейского Союза и России против применения Америкой силы, вынудили принять решение изучить возможность серьезных переговоров, основанных как на заманчивых предложениях, так и на применении санкций. Тем не менее, сохраняющаяся нестабильность на Ближнем Востоке означает, что более воинственный вариант все-таки может возникнуть в случае дальнейшего развития кризиса. Из-за внезапного столкновения между Израилем и Ираном или просто иранского упорства и грубого просчета могли бы вспыхнуть страсти, толкающие к односторонним действиям со стороны США.
Но иранская проблема показала, что даже администрация Буша не могла до бесконечности уклоняться от необходимости проведения реально обоснованной политики. Пять лет «создания других новых реальностей» оказались значительно более дорогими и во внутреннем, и во внешнем отношении, чем президент и его советники могли ожидать. Мучительная для администрации ситуация, которая возникла в Ираке, оказала сильное давление в пользу согласованного урегулирования, восстановления трансатлантического взаимоуважения и более тесного стратегического сотрудничества. При активных выступлениях за поиск какого-либо компромисса с Тегераном не только Великобритании, Германии и Франции, но и России и Китая иранский вопрос стал катализатором для потенциально весьма существенного изменения нашей стратегии, хотя и без особого на то желания.
«Основанные на реальности» урегулирования стали необходимы и в отношениях США с Россией и Китаем. Хотя в октябре 2004 года Кондолиза Райс, в то время советник по национальной безопасности Буша, в интервью ведущей американской газете и заявила, не забывая о собственных интересах, что при Буше Соединенные Штаты достигли «наилучших отношений с Россией, чем любая другая администрация США», а также «наилучших отношений с Китаем, чем когда-либо имела другая американская администрация», ни в том, ни в другом случае отношения не были столь тесными, как в недавнем прошлом. Более того, стратегические отношения между Россией и Китаем становились более близкими, чем отношения любой из этих стран с Соединенными Штатами.
Развитие отношении между США и Россией началось с не обычного старта вскоре после первой инаугурации Буша. В середине 2001 года новый президент совершил поездку в Европу в ходе которой в столице Словении у него состоялась короткая встреча с новым президентом России Владимиром Путиным, бывшим полковником КГБ. Встреча продолжалась 90 минут. Поскольку половину этого времени занял официальный перевод, это значит, что каждая из сторон высказывалась немного более двадцати минут. После встречи президент сообщил изумленным представителям мировой прессы, что «я посмотрел этому человеку в глаза. И мне удалось почувствовать его душу». Короче говоря, ни история, ни геополитика, ни жизненные ценности не имели значения, а имели значение личные отношения, во многом похожие на те, которые были между Клинтоном и Ельциным.
В течение нескольких следующих лет Россия последовательно отходила от хаотического прыжка в демократию, который она совершила в начале 90-х годов. Хотя этот политический регресс и соответствовал публично заявленной Путиным точке зрения, что «распад Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой века», Буш не изменил его оценки Путина, несмотря на возрождение авторитарных тенденций. Принимая его в Кэмп-Дэвиде в 2003 году, Буш превозносил российского лидера за его «видение России как страны, живущей в мире в ее новых границах, с ее соседями и со всем миром, как страны, в которой процветают демократия, свобода и верховенство закона». Это было примерно четыре года спустя после того, как Путин начал жестокое подавление чеченцев, стоившее им тогда жизни двухсот тысяч человек.
То, что Россию следовало шаг за шагом включать в консультации по Ближнему Востоку и втягивать в конструктивные отношения с НАТО, то, что она получила согласие на вступление в ВТО и даже была включена в «Большую семерку» (которая таким образом стала «Большой восьмеркой»), имело практический смысл (то есть было политикой, «основанной на реальности»). Труднее находить оправдание политике, основанной на оценке души лидера, если такая оценка ведет к тому, чтобы не замечать участившихся попыток России навязать свою волю нескольким новым независимым государствам, образовавшимся после распада Советского Союза (особенно Украине, Грузии и Молдове), и ее попечительства над Беларусью последней диктаторской автократией в Европе.
Еще больше опасений должно вызывать растущее стратегическое сближение России с Китаем, которое ни Буш, ни госсекретарь Райс, по-видимому, не заметили. После прихода Буша к власти отношения между Америкой и Китаем развивались несколько неустойчивым образом. Инцидент, возникший из-за столкновения американского разведывательного самолета, совершавшего облет вблизи побережья Китая, и китайского истребителя-перехватчика, вызвал короткий взрыв напряженности. После вынужденного приземления поврежденного американского самолета (китайский истребитель упал в море, а его пилот погиб) его команда на короткое время была арестована, и правительства обеих стран обменивались обвинениями и контробвинениями. Инцидент, однако, был приглушен, команда освобождена, и вопрос вскоре был исчерпан, хотя Соединенные Штаты были вынуждены принести извинения.
Вслед за этим кислым началом последовали сравнительно нормальные отношения, ранее поддерживавшиеся администрацией Клинтона, пока они не подверглись испытанию неоконсервативной инициативой, направленной на укрепление неофициальных, но глубоких связей Америки с Тайванем. Особую активность проявило министерство обороны в лице заместителя министра, выступавшего за то, чтобы не только повысить оборонные возможности Тайваня, но также вступить в почти официальный диалог с военными представителями Тайваня относительно обеспечения безопасности в непосредственной близости от Китая. (Это противоречило позиции Пекина, рассматривавшего Тайвань как часть «одного Китая», признанной ранее республиканской и демократической администрациями.) Делу не помогли и интенсивные усилия тайваньских представителей, подстрекаемых их американскими сторонниками как в самой администрации, так и вне ее к тому, чтобы сделать шаг в сторону независимости от материкового Китая.
Однако стрелки часов нельзя было повернуть вспять, и «презренная реальность» снова продиктовала необходимость урегулирования. В дальнейшем состоялся обмен мнениями на высшем уровне. Быстро расширяющиеся экономические связи Америки с Китаем и возрастающая роль Китая в Восточной Азии и в глобальной экономике побудили администрацию в конце 2001 года выступить за принятие Китая в ВТО. Вслед за тем Китай стал и главным игроком в шестисторонних переговорах с Северной Кореей, демонстрируя свое возвышение в качестве одной из великих держав мира. Вскоре Китай стал также и ключевым участником дискуссий, ведущихся между США, Великобританией, Францией, Германией и Россией по вопросу о риске, связанном с ядерной программой Ирана.
Но все же даже успех администрации Буша в поддержании американо-китайских отношений не должен затемнять факта, что к середине президентства Буша внешнеполитические курсы Китая и России по самым актуальным вопросам были ближе друг к другу, чем каждого из них к американской политике. Интересы Китая и России по самым актуальным вопросам ближе друг к другу, чем каждого из них к американской политике. Если взять в целом Северную Корею, Иран, Ближний Восток и Центральную Азию, то интересы Китая и России стали более совместимыми. Оба режима с неприязнью наблюдают за воинствующим поощрением Америкой выборной демократии. Каждый из них видит в таком развитии явную угрозу его собственной политической стабильности. Между Владимиром Путиным и Ху Цзинтао возникло чувство личного родства, корни которого в одинаково холодных, но эффективных стилях бюрократического руководства.
