Конец означает начало - Роговин Вадим Захарович (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Германское правительство решило удовлетвориться этой «уступкой» и передало 27 июня румынскому правительству совет «уступить требованию Советского правительства» [467]. Однако в германских руководящих кругах это решение вызвало сильнейшее раздражение, о чём свидетельствуют, в частности, дневниковые записи Геббельса: «25 июня. Сталин сообщает Шуленбургу, что намерен действовать против Румынии. Это снова противоречит нашей договорённости. Посмотрим… 29 июня. Румыния уступила Москве. Бессарабия и Северная Буковина отойдут к России. Для нас это никоим образом не является приятным. Русские используют ситуацию» [468].
Заручившись согласием Германии на новую аннексионистскую акцию, Молотов заявил 27 июня посланнику Румынии в СССР, что завтра же советские войска вступят на территорию Бессарабии и Северной Буковины, с тем чтобы оккупировать эти территории в течение 3—4 дней [469]. Впрочем, немцы, уже тогда считавшие не исключённым нападение Германии на СССР, конфиденциально дали румынским руководителям успокоительные заверения, что эти территориальные уступки носят временный характер [470]. Германский военный атташе заявил румынскому министру обороны: «Отдайте Советскому Союзу всё, что он просит. Через несколько месяцев мы поможем вам забрать всё обратно с прибавлением территории» [471]. Так советская аннексия фактически толкнула Румынию в объятья Германии, сделав её союзницей последней в войне против Советского Союза.
В беседах с Чуевым, путаясь в некоторых деталях переговоров по этим вопросам, Молотов тем не менее довольно точно, с самодовольным цинизмом изложил характер своих разговоров с немцами: «Предъявляют требование: границу провести так, чтобы Черновицы [472] к нам отошли. Немцы мне говорят: „Так никогда же Черновиц у вас не было, они всегда были в Австрии, как же вы можете требовать?“» — «Украинцы требуют! (отвечает Молотов.— В. Р.). Там украинцы живут, они нам дали указание! (sic! — В. Р.)… Украинцев надо же воссоединять!.. А украинцы теперь — и Закарпатская Украина, и на востоке тоже украинская часть, вся принадлежащая Украине, а тут что же, останется кусок? Так нельзя».
«Как это называется? (— продолжает свой рассказ Молотов.) — Буковина. [Шуленбург] вертелся, вертелся, потом: „Я доложу правительству“. Доложил, и тот [Гитлер] согласился.
Никогда не принадлежавшие России Черновцы к нам перешли и теперь остаются. А в тот момент немцы были настроены так, что им не надо было с нами портить отношения, окончательно разрывать. По поводу Черновиц все прыгали и только удивлялись» [473]. В результате «бессарабского похода» Румыния потеряла треть своей территории.
Новая аннексия Советского Союза получила циничное одобрение Черчилля. 4 июня Майский сообщил в Москву, что Черчилль в беседе с ним очень интересовался событиями в Бессарабии и Северной Буковине и спрашивал, не означает ли захват этих территорий возврат к империализму царских времен. «Я разъяснил ему истинный смысл наших действий,— писал Майский.— Черчилль внимательно выслушал и затем с усмешкой сказал: „Может быть, Вы и правы. Но если Ваши действия даже продиктованы не старым царём, а новым советским империализмом,— что с того, у меня нет возражений“» [474].
XII
Троцкий о социальном характере советской экспансии
Оценивая морально-политическое значение «мирных» захватов Советским Союзом чужих территорий, Троцкий писал: «После пяти лет непрерывной агитации против фашизма, после истребления старой большевистской гвардии и командного состава армии за мнимую связь с наци, неожиданный союз с Гитлером естественно оказался крайне непопулярен в стране. Нужно было оправдать его непосредственными и осязательными успехами. Присоединение Западной Украины и Белоруссии и мирные завоевания стратегических позиций в Балтийских государствах должны были доказать населению мудрость внешней политики „отца народов“. Однако Финляндия изрядно испортила этот расчёт» [475].
Даже если отвлечься от стойкого сопротивления финляндского народа, вставшего стеной на пути советской интервенции (причины неудач СССР в советско-финской войне Троцкий анализировал в целом ряде работ), то «триумфальные» успехи, выразившиеся в присоединении к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии, позднее — Прибалтийских государств, Бессарабии и Северной Буковины, Троцкий рассматривал с серьёзными оговорками. Он критиковал сталинскую клику не за само по себе военное вмешательство в судьбы других государств. Революционное военное вмешательство, совпадающее с устремлениями народов этих государств, он считал вполне правомерным и потому нередко употреблял в этой связи даже такие понятия, как «военная интервенция», «„военная экспансия“ социалистического государства». Разъясняя свою позицию в этом вопросе, он писал: «Робеспьер говорил, что народы не любят миссионеров со штыками. Он хотел этим сказать, что нельзя навязывать другим народам революционные идеи и убеждения при помощи военного насилия. Эта правильная мысль не означает, разумеется, недопустимости военной интервенции в других странах с целью содействия революции. Но такая интервенция, как часть революционной международной политики, должна быть понятна международному пролетариату, должна отвечать желаниям рабочих масс той страны, на территорию которой вступают революционные войска. Теория социализма в отдельной стране совершенно не годится, разумеется, для воспитания той активной международной солидарности, которая одна только может подготовить и оправдать вооружённое вмешательство. Вопрос о военной интервенции, как и все другие вопросы своей политики, Кремль ставит и разрешает совершенно независимо от мыслей и чувств международного рабочего класса. Оттого последние дипломатические „успехи“ Кремля чудовищно компрометируют СССР и вносят крайнее замешательство в ряды мирового пролетариата» [476].
При всём этом Троцкий не склонен был полностью отождествлять действия Красной Армии с чисто империалистической экспансией. Он признавал тот немаловажный факт, что наступление Красной Армии в Восточной Польше сопровождалось революционной поддержкой со стороны украинских и белорусских рабочих и крестьян. В доказательство этого Троцкий ссылался на прессу меньшевиков, которая была хорошо осведомлена о событиях, происходящих в Польше благодаря своим тесным связям с Бундом и эмигрантами из Польской социалистической партии. Так, Ф. Дан отмечал: «По единодушному свидетельству всех наблюдателей, появление советской армии и советской бюрократии даёт не только в оккупированной ими территории, но и за её пределами… толчок (!!!) общественному возбуждению и социальным преобразованиям». Другой меньшевистский автор подчёркивал: «Как ни старались в Кремле избегнуть всего, от чего ещё веет великой революцией, самый факт вступления советских войск в пределы восточной Польши, с её давно пережившими себя полуфеодальными аграрными отношениями, должен был вызвать бурное аграрное движение: при приближении советских войск крестьяне начинали захватывать помещичьи земли и создавать крестьянские комитеты» [477].
Суммируя такого рода высказывания, Троцкий писал: «Парижский орган меньшевиков, который солидарен с буржуазной демократией Франции, а не с Четвёртым Интернационалом, прямо говорит, что продвижение Красной Армии сопровождалось волной революционного подъёма» [478].
Касаясь сообщений московских газет о беспредельном «энтузиазме» рабочих и крестьянской бедноты, восторженно встречавших Красную Армию, Троцкий замечал: «К этим сообщениям можно и должно подходить с законным недоверием: во вранье недостатка не было. Но нельзя всё же закрывать глаза на факты: призыв расправляться с помещиками и изгонять капиталистов не мог не породить подъём духа в загнанном, придавленном украинском и белорусском крестьянине и рабочем, которые в польском помещике видели двойного врага» [479].
В этой связи Троцкий ставил вопрос: можно ли считать советизацию Западной Украины и Западной Белоруссии актом социальной революции? На этот вопрос он отвечал следующим образом: «И да, и нет. Больше нет, чем да. После того как Красная Армия занимает новую территорию, московская бюрократия устанавливает в ней тот режим, который обеспечивает её господство. Населению разрешено только одобрять проведённые реформы посредством тоталитарного плебисцита. Такого рода переворот осуществим только на завоёванной территории, с немногочисленным и достаточно отсталым населением… Такую „революцию“ Кремль, конечно, приемлет. Такой „революции“ Гитлер не боится» [480].
