Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
11
Сионизм. Первая нефтяная война. Сопротивление
Конец Второй мировой войны ознаменовался новым процессом деколонизации. Грандиозный конфликт ослабил старые европейские империи. Германский империализм был разгромлен, но не Францией и Британией. Хребет вермахту сломали советские войска, символами чего стали битвы под Курском и Сталинградом. Экономическая и военная помощь, оказанная Соединенными Штатами, также сыграла очень важную роль. США заявили о себе как о самой сильной экономической державе в мире, но их беспокоил тот престиж и военная мощь, которыми обладал Советский Союз. «Холодная война» началась еще во время Второй мировой войны и пришла ей на смену. Соединенные Штаты, Советский Союз и Великобритания согласились разделить Европу на сферы влияния. Начали с Германии. Сталин получил Восточную Европу и обуздал коммунистическое движение во Франции, в Италии и в Греции, то есть в тех странах, которые входили в сферу влияния англо-американского империализма. Это входило в соглашение. Поскольку по поводу остального мира, а особенно Азии, никакого соглашения не было, США в 1945 году подвергли Японию атомной бомбардировке и оккупировали эту страну. Это вызвало панику и хаос в восточном мире.
Вот в такой ситуации напуганные революциями Соединенные Штаты настаивали на скорейшей деколонизации британских и французских колоний. В 1947 году британцы ушли из Индии. Поражение Японии во Второй мировой войне привело к новой волне революционной борьбы в Индокитае, Малайзии и Индонезии. В континентальном Китае коммунистические армии наносили националистам поражение за поражением, а в 1949 году Мао Цзэдун взял Пекин и объявил о создании Китайской Народной Республики.
В 1948 году Организация Объединенных Наций положила конец правлению Британии в Палестине и согласилась на создание там государства Израиль. Это событие почти не получило отклика в мире. Впервые обретшим независимость мусульманским странам — Пакистану и Индонезии — хватало своих забот. Ирану было все равно. Однако в арабском мире оставаться беспристрастным было невозможно. Оккупация Палестины сионистскими поселенцами оказала негативное влияние на всех. Египтянин, иракец, саудовец, сириец были задеты не так глубоко, как палестинский араб, но каждый из них испытывал чувство утраты. То, что до тех пор было общей культурой мусульман, христиан и евреев, теперь переживало глубокий кризис; это явление получило в арабском мире название аль-Накба — «стихийное бедствие, катастрофа, опустошение». Победа сионистов бросила вызов современному арабскому миру, и некоторые писатели задавались вопросом, не пришел ли конец постоянному присутствию арабов в истории.
В Европе, где левые силы и либеральные антиимпериалисты приветствовали независимость Индии и победу коммунистов в Китае, вопрос об Израиле стал причиной серьезных разногласий. Понятно, что чувство вины за геноцид евреев, особенно в XX веке, было главной причиной той поддержки, которую оказал западный мир идее создания «еврейского дома». Однако коммунистические партии в Европе и других странах, например в Индии, также поддерживали решение Сталина оказать помощь новому государству, в том числе оружием. Было заявлено, что, принимая во внимание характер большинства режимов на Ближнем Востоке, социалистический Израиль станет там центром прогрессивных взглядов. Немногие, а может быть, и вообще никто, не задавались вопросом о том, каким было задумано это государство и какой ценой оно получает право на существование. За пределами арабского мира и даже кое-где внутри него палестинских арабов просто списали со счетов как пасынков истории.
Новое мусульманское государство Пакистан равнялось на Запад, и, независимо от того, что Израиль оно не признало, его лидеры редко упоминали Палестину или ее народ, лишенный всех прав. Также поступало и большинство средств массовой информации. Такое игнорирование задевало нас всех, и 1956 год должен был все это изменить. Совместное англо-франко-израильское вторжение в Египет разбудило нас. Правительство Пакистана поддержало западные страны, однако студенты университета вышли на улицу и двинулись маршем протеста по всем школам, включая и мою. Ирландские братья согласились закрыть школу и разрешили нам присоединиться к массовой демонстрации на улицах Лахора, лозунги которой были направлены против нашего собственного марионеточного правительства. Египетский лидер Гамаль Абдель Насер стал нашим героем. Он выстоял против западных империалистов, он заявил Британии, что собирается национализировать Суэцкий канал, а если бывшим собственникам это не нравится, то пусть удавятся от злости. Вместо этого они постарались удавить Насера, но им это не удалось главным образом потому, что их прямолинейность ужаснула Вашингтон. Насер выжил, а мы вернулись в школу. Именно тогда я в первый раз подумал об Израиле. Газеты осуждали его как создание Запада, сравнивая с кинжалом, вонзенным в сердце арабского мира. Это сравнение казалось довольно точным, но дальше него мои мысли не пошли.
Только приехав в Британию в 1960-х годах, я начал понимать масштабы бедствия, имевшего место в 1948 году. Те, кто занимался моим образованием, оказались, в большинстве своем, социалистами, марксистами или анархистами-либералами еврейского происхождения. Игаель Глюкштейн, который был социалистом-революционером и писал под псевдонимом Тони Клифф, называл себя палестинцем, покинувшим Израиль, потому что не смог смириться с дискриминацией арабов, которая была введена в структуры нового государства на каждом уровне. Особенно злобно он относился к сионистскому рабочему движению за его коллаборационизм и оправдание расизма по отношению к арабам. «Знаете, почему Западу нужен Израиль? — бывало, спрашивал он, и сам спешил ответить. — Нефть. Нефть. Нефть. Понимаете?» Я понимал. Определение, повторение, доступность пониманию — все это должно было привлечь внимание к политическим проблемам Ближнего Востока и внести в них ясность.
Акива Орр, родившийся в Берлине в 1931 году, участвовал в войне 1948 года и выглядел как закаленный в битвах ветеран. Я был рад, что он на нашей стороне. Он давно оставил свой патриотизм, но был хорошо осведомленным человеком и очень много знал. Он прожил в Британии много лет, а в 1990 году вернулся в Израиль. Он живет возле Иерусалима, поблизости от нескольких своих палестинских друзей. Мы иногда разговариваем по телефону и переписываемся по электронной почте. Его гнев стал гораздо сильнее. Он хорошо знает, насколько злобными могут быть националисты, которые маскируются под левых сионистов. Он борется с их идеями уже почти полвека, и они знают, что его страсть и совершенное знание истории израильтян делают его оппонентом, с которым очень трудно справиться.
Джабра Никола — палестинец, предки которого были христианами. Он жил в Хайфе, но последние годы своей жизни провел в изгнании. Он свято верил в палестинское государство, где все граждане имели бы одинаковые права и которое в один прекрасный день стало бы частью федерации арабских социалистических республик. Он не терпел никаких сомнений в том, что именно так и будет. Для него не существовало никаких промежуточных решений, за исключением приспособленческих и оппортунистских. Национализм являлся проблемой. Разве мы не видим, что еврейский национализм сделал с Палестиной? Не следует ссылаться на «особую» природу национализма угнетенных. Национализм есть национализм. Это звучало грандиозно и утопично. Меня было легко убедить.
В последний раз я встретился с Николой в конце 1970-х годов. Позвонил его сын и сказал, что отец хочет немедленно меня видеть. Когда я добрался до больницы Хаммерсмит в Вест-Энде, шел дождь. Старый палестинец умирал, лежа в отделении гериатрии, в окружении других пациентов, которые смотрели по телевизору мыльные оперы. Поскольку большинство из них были почти глухи, какофония звуков затрудняла разговор. Он схватил мою руку и крепко сжал ее. Сила пожатия потрясла меня. «Я хочу умереть, — сказал он с горечью. — Я больше не могу ничего сделать». Потом он отодвинулся от меня и сделал правой рукой жест, выражавший то презрение, которое чувствовал к миру. Кто бы смог винить его? Он ненавидел эту больницу за то, что ему приходилось лежать в ней. Я подумал об апельсиновых рощах, голубых небесах и Средиземном море, которые он оставил. Он, должно быть, думал о том же. Я крепко пожал его руку, сказал ему, что он еще очень нужен, новое поколение нужно воспитывать так же, как он когда-то воспитывал нас, но он сердито затряс головой и отвернулся. Он не был сентиментальным человеком, и я думаю, что я надоел ему потому, что притворялся, будто он может выжить. Через несколько недель он умер. Мы похоронили его на одном из лондонских кладбищ. Еще один палестинец, похороненный вдали от дома.
