Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Бедствия войны, положившие конец потоку консервативных фраз, способствовали возникновению «Главного комитета Рейхстага» — учреждения, по типу своей работы и по своей гласности еще весьма несовершенного, но все–таки движущегося по направлению к созданию работающего парламента.
Неподготовленность к политическим целям заключалась уже в совершенно абсурдной и неорганизованной форме гласности, которая использовалась здесь для обсуждения проблем политики на высшем уровне, уже в том, что эти проблемы обсуждались в чересчур большом кругу и с необходимостью эмоционально. Ведь все–таки социально опасным безобразием было то, что «конфиденциальные» военно–технические (вопрос о подводных лодках!) и дипломатические проблемы становились достоянием сотен «посвященных», вследствие чего часть их тайком разглашалась, а другая в искаженном виде или в сенсационных намеках просачивалась в прессу. Актуальное обсуждение внешней политики иiv войны должно происходить, прежде всего, в узком кругу доверенных лиц партий. И поскольку политику всегда вообще делают немногие, то и партии для целей политики высокого уровня должны организовываться по образцу не «цехов», а «свит». Значит, их политические доверенные лица должны быть «лидерами», т. е. обладать неограниченными полномочиями для принятия важных постановлений (или в течение нескольких часов получать такие полномочия от комитетов, создаваемых по конкретным случаям). А ведь созданный с конкретной целью «Комитет семи» в Рейхстаге — это лишь один–единственный шаг вроде бы в этом направлении. Учитывая тщеславие главы администрации, эту организацию назвали всего–навсего временной и к тому же, в первую очередь, попытались относиться к входящим в нее парламентариям не как к «представителям партий» — что лишило всю организацию политического смысла и, к счастью, привело к краху. Правда, насколько само по себе хорошо было то, что эти семь представителей партий за одним столом заседали и консультировались с правительственными комиссарами, — настолько же целесообразным, конечно, было бы заменить этих семерых уполномоченных Бундесрата на троих или четверых представителей германских государств средних размеров, а вместо остальных подходящим дополнением могли бы стать четверо или пятеро влиятельных шефов военных учреждений или организаций по внутренней политике. Во всяком случае, только небольшой и обязанный хранить тайну совет может давать консультации и готовить действительно политические решения в весьма напряженной ситуации. Для военного времени, вероятно, было уместным создание этого смешанного комитета, объединяющего в себе наряду с представителями правительства представителей всех крупных фракций. Также и в мирное время привлечение представителей партий на аналогичной основе, вероятно, могло бы стать полезным для обсуждения определенных мнений, в особенности — по внешней политике. В остальном же эта система обладает ограниченным значением: она не служит ни заменой подлинной парламентаризации функционирующего правительства, ни средством создания единой управляющей воли. Ибо последнюю — там, где ее поддержит большинство партий, — можно создать лишь посредством свободных межпартийных конференций при участии только тех партий, которые определяют отношения с руководителями правительства. Комитет, в котором будут вместе заседать и представитель независимых социалистов, и представитель консерваторов, уже не может ни сам по себе иметь смысл, ни служить заменой упомянутого способа формирования воли. Создание такого комитета было бы политической глупостью. Для ориентации политики на единство такие организации ничего не дают.
И наоборот, для нормального контроля за администрацией в мирное время, пожалуй, действительно полезным инструментом могло бы стать создание смешанных специальных комитетов в добавление к главному комитету при условии, что будет проявлена забота о должной и постоянной отчетности перед общественностью и обеспечен подходящий порядок ведения дел с сохранением единой структуры при специализации на предметах слушаний тех подкомитетов, в которые будут привлечены представители Бундесрата и ведомств. Что же касается возможного политического влияния такого формирования, то оно полностью будет зависеть от того, каким станет в будущем положение парламента в империи, а тем самым — и структура его партий. Если все останется по–старому, то, следовательно, сохранится (в особенности) механическое препятствие, вытекающее из ст. 9 Имперской конституции, а деятельность парламента будет исчерпываться «негативной политикой», — а ведь чиновничество, очевидно, стремится именно к этому; в таком случае партии, вероятно, будут наделять своих представителей в комитетах незначительными императивными мандатами, однако же, не передавая им никаких лидерских полномочий, да и в остальном каждая будет идти собственным путем, по обыкновению выторговывая для своих протеже исключительно мелкие особые преимущества, а заведение в целом превратится в бесполезное и зеркально отражающее свое время препятствие для управления, но не в средство политической выучки и объективно плодотворной совместной работы. Здесь в качестве позитивного результата могло бы в лучшем случае получиться нечто подобное тому, что бывает при пропорциональном партийном патронаже в некоторых швейцарских кантонах: мирное распределение долей воздействия на управление среди отдельных партий, а значит, и спад партийной борьбы. (Впрочем, даже такой негативный результат в современном демократическом государстве, перед которым стоят политические задачи высокого уровня, весьма далек от того, чтобы быть гарантированным. Насчет же позитивных политических воздействий швейцарцы, насколько мне известно, придерживаются различных мнений. Но и эти воздействия следует совершенно иначе оценивать в большом государстве.) Между тем, упомянутые идиллические перспективы весьма ненадежны — так, тот, для кого упразднение политической борьбы между партиями является безусловно величайшим благом, будет, разумеется, им обрадован, — а чиновничество, со своей стороны, будет ожидать некоторой выгоды для упрочения собственных властных позиций благодаря сохранению системы мелких подачек. Если бы сюда еще добавилось пропорциональное распределение ведомственных теплых местечек среди различных «придворных» партийных течений, то, пожалуй, в результате все были бы еще больше довольны. Однако же абсолютная невероятность проведения в жизнь этого мирного распределения теплых местечек в сфере внутреннего управления — постов ландрата, председателя правительства и президента в Пруссии при ведомственной монополии консервативной партии — очевидна. И в любом случае чисто политически из этого вышло бы всего–навсего то, что партийным чиновникам, а не партийным лидерам, были бы предоставлены возможности получения не политической власти и ответственности, а теплых местечек, — средство, довольно мало подходящее для повышения политического уровня парламента. Вопрос же о том, станет ли от этого эффективнее контроль над администрацией и повысится ли степень зрелости населения для критики управленческой работы, с необходимостью остается полностью открытым.
А ведь незаменимая гарантия целесообразного разбора даже простейших административно–технических вопросов даже в таком бюрократизированном комитете — его право по мере надобности производить дознание, сразу же раздобывая для себя профессиональные и служебные знания. Осуществлению этого требования препятствуют исключительно и только совершенно не относящиеся к делу интересы престижа или, точнее говоря, тщеславие, а также стремление чиновничества к бесконтрольности, хотя само по себе это требование еще ни в коей мере не является решением вопроса о «правительстве, формируемом парламентом и ответственном перед ним», но лишь предварительным условием для его целесообразного формирования.
В качестве единственного объективного соображения против права на расследование специалисты по государственному праву обыкновенно признают следующее: Рейхстаг совершенно автономен в порядке рассмотрения дел, а, следовательно, партийное большинство в нем может–де провести дознание столь односторонне и халтурно, или же оформить так, что то, что ему неприятно, будет опущено. Несомненно, статья об автономии порядка рассмотрения дел (статья 27 Имперской конституции), некритично заимствованная (косвенным образом) из английской теории, для права на расследование не годится. Скорее, гарантию надежности здесь следует устанавливать через законные нормы. В особенности, это право надо безусловно сделать правом меньшинства (к примеру, пользуясь им по требованию 100 депутатов) и, разумеется, присовокупить к правам меньшинства на представительство, постановку проблемы и параллельный доклад. Это необходимо хотя бы для того, чтобы всякому возможному в будущем «хозяйничанью парламентского большинства» и известным его опасностям обеспечить противовес в виде гласности, каковая отсутствует в других государствах, а в Англии до сих пор заменялась взаимной партийной вежливостью. Но и по другим направлениям необходимы гарантии. Ведь пока существует конкуренция в промышленности, а тем более — между различными странами, будет необходима достаточная охрана производственных тайн, по крайней мере, от тенденциозных публикаций. А военно–технических тайн и подавно. Наконец, остается обсуждение нерешенных проблем внешней политики. На этой стадии ими безусловно должен заниматься небольшой орган, гарантирующий секретность. Ибо, разумеется, именно теперь выявилось заблуждение отдельных, а точнее — русских литераторов, осмеянное благодаря фактам: во внешней политике, считают они, фактическое заключение мира между воюющими странами может быть достигнуто благодаря громогласному публичному провозглашению общих «принципов», а не через компетентные переговоры относительно наилучшего из возможных уравновешения все–таки сталкивающихся государственных и национальных интересов, кроющихся за этими мнимыми «принципами». Во всяком случае, такие переговоры, с помощью которых в этой сфере должно быть покончено с ошибками нашего прошлого, являются совершенно иными средствами, нежели упомянутые дилетантские идеи литераторов. Весьма и весьма распространенная в демократических кругах точка зрения, согласно которой гласность служит панацеей как раз в дипломатии и, прежде всего, способствует достижению мира, в таком обобщении становится спорной. Ей нельзя отказать в правоте по отношению к окончательным, заранее продуманным позициям. По отношению же к самим обсуждениям — пока существуют конкурирующие государства — она столь же неправомерна, как и, например, для конкуренции в промышленности. В отличие от вопросов внутреннего администрирования в области внешней политики гласность на этой стадии компетентности и непредвзятости может нанести тяжелый ущерб незаконченным обсуждениям и прямо–таки поставить в опасность заключение мира или воспрепятствовать ему. Опыт последней войны продемонстрировал это самым отчетливым образом. Между тем, о внешней политике надо еще поговорить отдельно.
