Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Чиновничество блестяще зарекомендовало себя повсюду, где на четко поставленных ведомственных задачах для специалистов ему пришлось проявлять чувство долга, компетентность и способность к решению организационных проблем. Тому, кто сам происходит из семейства чиновников, можно предъявлять здесь претензии в последнюю очередь. Но теперь речь идет не о «служебных», а о политических достижениях, и сами факты раскрывают нам истину, которую невозможно скрыть ни от одного ее приверженца: господство чиновников оказывается совершенно несостоятельным там, где оно решает политические вопросы. И это не случайно. Наоборот, было бы удивительным, если бы в чиновничьей среде встречались глубоко чужеродные для нее способности. Как уже говорилось, не чиновничье это дело вступать в политические битвы и сражаться в них в соответствии с собственными убеждениями, т. е. «заниматься политикой», которая всегда представляет собой борьбу. Предмет гордости чиновника, напротив, заключается в том, чтобы сохранять беспристрастность и тем самым уметь преодолеть собственные склонности и мнения, чтобы добросовестно и осмысленно выполнять то, что требуют от него общие правила или конкретные указания, в том числе тогда и именно в тех случаях, когда они не соответствуют его собственным политическим взглядам. Зато руководители чиновничества, ставящие перед ним задачи, само собой разумеется, должны постоянно решать политические — властно–политические и культурно–политические — проблемы. Контролировать их в этом — первая и основная задача парламента. И не только задачи, предписанные высочайшими центральными инстанциями, но и любой отдельный сколь угодно технический вопрос в нижних инстанциях может быть определен как политически важный, а способ его разрешения — определяться политическими точками зрения. Политики должны служить противовесом господству чиновников. И наоборот, властные интересы руководящих инстанций служат защитой от господства ловких чиновников, у которых всегда проявляется склонность к по возможности неконтролируемой свободе и, прежде всего, к монополизации министерских должностей для продвижения по службе.
Возможность эффективного контроля над чиновничеством связана с несколькими предварительными условиями.
Властное положение всех чиновников, кроме сопряженной с разделением труда техники управления как такового, зиждется на знании. На знании двоякого рода. Во–первых, на приобретенном путем специального обучения «техническом» профессиональном знании в широчайшем смысле слова. Представлено ли это знание в парламенте, или же депутат в конкретных случаях может приватным образом раздобыть справку у специалиста — не имеет значения и является частным делом. В сфере контроля над управлением это никогда не может заменить систематического перекрестного допроса экспертов под присягой, проводимого парламентской комиссией с привлечением соответствующих ведомственных чиновников, что одно гарантирует контроль и всесторонность опроса. У Рейхстага нет на это прав: из–за конституции он обречен на дилетантскую глупость.
Но власть чиновников зиждется не только на профессиональных знаниях. Сюда добавляется еще и доступное лишь чиновнику, приобретенное с помощью ведомственного аппарата знание конкретных фактов, важных для поведения чиновника — служебное знание. Лишь тот, кто может раздобыть для себя такие фактические знания независимо от доброй воли чиновника, в состоянии в конкретных случаях действенно контролировать администрацию. В зависимости от обстоятельств в счет идут ознакомление с производством по делу, осмотр места происшествия, но в крайнем случае опять же перекрестный допрос перед парламентской комиссией участников дела как свидетелей. Но и этого права у Рейхстага нет. Он намеренно лишен возможности добывать для себя сведения, необходимые для контроля над администрацией, иными словами, кроме дилетантизма, он обречен еще и на незнание.
И без веских на то оснований, но исключительно потому, что важнейшее средство власти чиновничества способствует превращению служебного знания в знание тайное из–за пресловутого понятия «служебной тайны» — а это, в конечном счете, вряд ли является средством обезопасить администрацию от контроля. Если нижние ступени ведомственной иерархии контролируются и критикуются вышестоящими органами, то как раз в отношении верхних, т. е. занимающихся «политикой», постов у нас вообще отсутствует всякий контроль — и технический, и политический. Тот нередко унизительный по форме и содержанию для народа, наделенного чувством собственного достоинства, способ, каким руководители администраций отвечают на запросы и критику со стороны парламентского представительства, возможен лишь потому, что парламент лишен средств, позволивших бы ему путем использования так называемого «права на расследование» в любое время получать любые фактические знания и узнавать профессиональные технические точки зрения, которые только и сделали бы возможным продолжительное сотрудничество парламента с администрацией, а также его воздействие на ориентацию управления. В первую очередь, изменение должно произойти здесь. И не для того, чтобы в будущем Рейхстаг создавал комиссии, углубляющиеся в объемистые исследования и публикующие толстые тома на соответствующие темы — ведь о том, чтобы этого не происходило, заботится его рабочая нагрузка. Но право на расследование надо время от времени использовать в качестве вспомогательного средства, своего рода розги, наличие которой вынуждает начальников учреждений держать ответ таким образом, чтобы эта розга не была применена. Упомянутое использование этого права принадлежит к наилучшим достижениям английского парламента. Неподкупность английского чиновничества и высокий уровень политического воспитания английского народа, по существу, основываются на том (и это часто подчеркивалось), что способ, каким наблюдает за слушаниями в комитетах английская пресса и круг ее читателей, предоставляет наилучшее мерило степени политической зрелости. Ибо политическая зрелость выражается не в вотумах недоверия, не в исках против министров и не в прочих зрелищных номерах французско–итальянского неорганизованного парламентаризма, а в том, что нация ориентируется в способе ведения чиновничеством ее дел, непрерывно контролирует его и влияет на него. Только комитеты мощного парламента служат или могут быть местами, откуда может распространяться такое воспитательное влияние. К тому же, в конечном итоге, чиновничество как таковое от этого лишь выигрывает. Редко и, во всяком случае, не у народов, вышколенных в отношении парламента, отношения между общественностью и чиновничеством могут быть настолько лишенными взаимопонимания, как в Германии. И это неудивительно. Ведь проблемы, с которыми чиновникам приходится справляться в своей работе, нигде не выступают у нас в явном виде. Если нынешнее состояние неконтролируемого господства чиновников продолжится, то никто не поймет их достижений и того, что пустые поношения в адрес «святого Бюрократия» никогда не сменятся позитивной критикой. Да и властное положение чиновников там, где они уместны, не ослабнет. Имеющий специальное образование «тайный советник» в профессиональной деятельности по всем статьям превосходит своего министра (в том числе, министра, происходящего из чиновников–профессионалов, и зачастую именно его), как в Англии, так и у нас (но в целом, не больше, чем в Англии). Так и должно быть. Ибо профессиональное образование в современных условиях служит неизбежной предпосылкой знания технических средств для достижения политических целей. Но ставить политические цели — вопрос не профессиональный, и профессиональный чиновник не должен определять политику, основываясь лишь на своей специальности.
Внешне почти незаметное изменение, которое могло бы произойти у нас благодаря обеспечиваемому правом на расследование длительному контролю парламентских комитетов над администрацией и сотрудничеству с ней, служит основной предпосылкой всех дальнейших реформ, направленных на увеличение позитивных достижений парламента как государственного органа. Особенность этого изменения в том, что это и необходимая предпосылка для того, чтобы парламент превратился в место для отбора политических лидеров. Модная литераторская болтовня у нас склонна дискредитировать парламент как место, где только «разглагольствуют». Аналогичным образом, хотя и куда умнее, Карлейль три поколения назад обрушивался на английский парламент, но все–таки последний все больше превращался в основного носителя мирового господства Англии. Сегодня физическими носителями руководящих (политических и военных!) действий служат даже не реальные разящие мечи, а совершенно прозаические звуковые волны и капли чернил — написанные и произнесенные слова. Дело зависит лишь оттого, чтобы дух и знание, сильная воля и рассудительный ум могли порождать в нашем собственном парламенте эти слова, т. е. приказы или агитационные речи, дипломатические ноты или ведомственные заявления. А вот в таком парламенте, который может заниматься лишь критикой и партийные лидеры в котором никогда не будут в состоянии продемонстрировать, на что они сами политически способны, ораторствует только невежественная демагогия или рутинная немощность. Или обе вместе. Капиталом политической незрелости, накопленным у нас в высшей степени неполитической эпохой, объясняется то, что немецкие обыватели привыкли взирать на такую политическую структуру, как английский парламент, ослепшими из–за собственного режима глазами, а сами полагают, что могут самодовольно и снисходительно взирать на этот парламент с высоты собственного политического бессилия, — и не задумываются о том, что в конце концов именно этот орган стал местом селекции тех политиков, которые сумели принудить четверть человечества к подчинению господству малочисленного, но обладающего государственной мудростью меньшинства. И притом (а это главное!) это подчинение в значительной своей части до сих пор является добровольным. Где же проявило подобные достижения хваленое германское сословно–иерархическое государство? Политическую выучку оно приобретает, естественно, не благодаря показным и декоративным речам на пленумах парламента. А на поприще парламентской службы и только в постоянном и энергичном труде. Ни один из значительных английских парламентских лидеров не достиг высокого положения, не пройдя выучки в работе в комитетах, не ознакомившись с деятельностью целого ряда управленческих ведомств и не позанимавшись такой деятельностью сам. Лишь такая школа интенсивной работы с управленческими реалиями, каковую политик должен пройти в комиссиях работающего парламента и в которой он обязан доказать свою дельность, превратит это собрание в место селекции не просто демагогов, но сведущих в своих делах политиков; в качестве недостижимого образца тут по сей день выступает английский парламент (что не вправе не признавать ни один честный человек). Лишь этот тип взаимодействия между профессиональным чиновничеством и профессиональными политиками гарантирует непрерывный контроль над управлением, а благодаря ему — и политическое воспитание, политическую выучку вождей и ведомых. Вынуждаемый эффективным парламентским контролем публичный характер управления — вот чего следует требовать в качестве предварительного условия всякой плодотворной парламентской работы и политического воспитания нации. На этот путь вступили и мы.
