Перестройка как преступление - Платонов Олег Анатольевич (мир бесплатных книг TXT) 📗
ГЛАВА 7
ЭКСПЕДИЦИИ В АЛАПАЕВСК И ПЕРМЬ. - РАССЛЕДОВАНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ЕВРЕЙСКИХ БОЛЬШЕВИКОВ. -ТРОЙНОЕ РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО В ВЕРХНЕЙ СИНИЧИХЕ. - ЗЛОДЕЙСКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПОД МОТОВИЛИХОЙ. - ПОПЫТКИ ПОМЕШАТЬ МОЕМУ РАССЛЕДОВАНИЮ. - ВЫХОД В СВЕТ МОЕГО ИССЛЕДОВАНИИ О ЦАРЕУБИЙСТВЕ
Дальнейшее расследование цареубийства все больше и больше наталкивалось на сопротивление местных властей. Закулисная кампания, проводимая против меня еврейскими кругами, привела к тому, что стали ограничивать мои возможности работать в архивах и фондах музеев. Мне перестали выдавать некоторые категории документов, отказали в разрешении работать в архиве областного КГБ с документами 1918—1920 годов, в которых, по свидетельству одного бывшего сотрудника КГБ, хранится ряд ценных материалов из досье на членов партии, принимавших участие в «казни Царской семьи». Более того, Липатников сообщил мне, что «наши сионисты готовят какую-то провокацию против вас», чтобы, воспользовавшись ею, попытаться уничтожить все, что мне удалось собрать об убийстве Царской семьи. Не знаю, насколько были верны его сведения, но материалы, которые мне удалось собрать, были настолько уникальны и редки, что вопрос об их сохранении встал для меня самым серьезнейшим образом. Вместе с тем уезжать мне с Урала не хотелось, ибо оставалось еще много вопросов об убийстве членов царской династии в Перми и Алапаевске. Документы, найденные мною в Свердловском партархиве, неопровержимо свидетельствовали, что цареубийство в Екатеринбурге было одним из звеньев зловещего преступного плана верхушки еврейских большевиков Ленина—Свердлова—Троцкого.
Проработав в Екатеринбургском архиве, я с помощью русских патриотов получил выходы на сочувствующих нам архивных и музейных работников в Перми и Алапаевске. Терять такие шансы самому расследовать самое страшное преступление в христианской истории мне не хотелось. Надо было ехать в Пермь и Алапаевск. Тогда я решил поступить так. Все материалы, собранные мною в Екатеринбурге, я тайно отправил в Москву. Для дальнейшей работы так же негласно вызвал своего верного помощника Георгия и однажды утром покинул гостиницу, сообщив всем, что возвращаюсь в Москву. На самом же деле мой УАЗ тронулся в сторону Алапаевска.
В окрестностях этого города было совершено убийство шестерых членов фамилии Романовых. В архиве я нашел лист пожелтевшей бумаги — постановление о переводе великих князей в г. Алапаевск. «...Нам объявлено, и мы, нижеподписавшиеся, обязуемся быть готовыми к 91/2 часа утра для отправки на вокзал в сопровождении члена Уральской областной чрезвычайной комиссии 19 мая 1918 года». И подписи (крупные, аккуратные):
«Елизавета Федоровна, настоятельница Марфо-Мариинской обители милосердия, Князь Иоанн Константинович, княгиня Елена Петровна, князь Константин Константинович, Князь Игорь Константинович, Князь Владимир Палей, Сергей Михайлович Романов».
Все подписавшиеся, кроме княгини Елены Петровны, были вскоре убиты еврейскими большевиками.
Алапаевск предстал передо мной городом, удивительно запущенным (впрочем, как и многие уральские города). Пыльные, даже грязные улицы, обветшавшие дома, изуродованный почерневший Алексеевский собор в центре города (на протяжении 70 лет советской власти здесь была пекарня). В магазинах шаром покати. Самое крупное предприятие в городе — станкозавод — славен тем, что в конце 80-х годов XX века продавало свои новые станки в Японию на металлолом. А ведь в начале века это был город с перспективами. Алапаевское железо с клеймом «Старый сибирский соболь» имело мировую славу. считалось, что оно могло покрывать дом в течение более чем 100 лет, не ржавея. За свои изделия Алапаевский завод неоднократно получал награды на всероссийских и всемирных выставках.
В Алапаевске великих князей разместили в здании Напольной школы, названной так потому, что она располагалась на окраине города возле поля. Здание небольшое, одноэтажное, с широкими окнами.
Вхожу через главный ход — широкий коридор, а по левую сторону классы. В 1918 году в угловую комнату-класс поместили Елизавету Федоровну с монахиней Варварой, рядом — Сергея Михайловича с Ф. Ремезом. В остальных комнатах-классах поселили еще по двое узников. Школа была обнесена высоким деревянным забором. Узники входили со двора. За князьями наблюдали одетые в штатское сотрудники Чека. Первое время князьям разрешалось посещать церковь, магазины, базар и даже гулять по полю. Однако так было недолго. В июне режим был резко ужесточен, превратившись в тюремный.
У великих князей отбирают вещи, деньги, одежду и обувь, оставляют самую малость, питание резко ухудшается.
Из-за недостатка питания князья вынуждены обращаться к окрестным крестьянам, которым время от времени разрешают приносить продукты — яйца, овощи, хлеб.
...Я сижу на лавочке возле старенького рубленого дома вместе с Марией Артемовной Чехомовой (род. 1908), крестьянкой тех мест. Ее дом находится в 100 метрах от Напольной школы, здесь прошла вся ее жизнь. В том 1918 году родители неоднократно посылали ее отнести великим князьям что-нибудь покушать.
— Бывало, мама соберет в корзиночку яичек, картошечки, шанечек напечет, накроет сверху чистой тряпочкой и посылает меня. Ты, говорит, по дороге им еще цветочков ноготочков нарви.
— А часто к ним пускали?
— Нет, не всегда, но если пускали, то часов в одиннадцать утра. Принесешь, а охранники у ворот не пускают, спрашивают: «К кому ты?» — «Вот, матушкам покушать принесла». — «Ну ладно, иди!» Матушка выйдет на крыльцо, возьмет корзиночку, а у самой слезы текут, отвернется, смахнет слезу: «Спасибо, девочка милая, спасибо!» Когда последний раз я была у них, матушка вышла, взяла корзинку, подожди, говорит. Через несколько минут вернулась, возвращает корзинку (она так всегда делала), а в ней что-то лежит. «Нам немного жить осталось, поминайте нас», — говорит матушка. А у самой слезы из глаз. Прибежала я домой с корзинкой. Достали из нее сверточек, который матушка положила, а там отрез на платье, розовая ткань. Хоть и небогато мы жили, а мама говорит: «Отнеси обратно». Прибегаю, а калитка уже закрыта, не пускают. Ночью стрельба, взрывы, крики «Имай, имай!» Люди на конях гоняют. Я проснулась, вижу — родители к окну приникли и смотрят...
За окном проходил последний акт злодейского спектакля. с одной стороны несколько беззащитных людей, с другой — десятки вооруженных до зубов головорезов. Акция была спланирована заранее. Для ее исполнения прибыл зампред Уралсовета Сафаров. По данным, сообщенным мне директором Верхне-Синячихинского музея С. Г. Кайдаловым, который ссылался на рассказы старого чекиста В. Д. Гурьева, оперативное руководство осуществлялось председателем алапаевской Чека Говыриным, комиссаром юстиции Соловьевым, председателем Алапаевского совдепа Абрамовым, секретарем исполкома Перминовым. От Верхней Синячихи в акции участвовали партийный вождь Вячеслав Дмитриевич Перовский, а также Николай Степанович Плишкин и Иван Емельянович Черепанов. Предположительно именно они подсказали место для убийства.
Кто совершал убийство? Участвовал весь большевистский актив Алапаевска. как рассказывали старожилы, все участники убийства спрятались потом от белых на Боровском болоте и в кукайском ельнике. Бандитствовали семейными кланами Абрамовы, Серебряковы, Говырины, Старцевы, Останины... Подобно Ермакову из Екатеринбурга все эти типы были с темным уголовным прошлым.
В полдень 17 июля чекисты отбирают у великих князей последние вещи и ценности и велят им подготовиться к переезду в Верхне-Синячихинский завод. Когда стемнело, к Напольной школе подъехали 10—11 телег. На них рассадили узников. Ехали тихо. По дороге встретили нескольких крестьян, которые потом дали свидетельские показания. Поздно ночью подвезли к месту убийства. Оно расположено недалеко от пересечения трех дорог — на Алапаевск, Верхнюю Синячиху и Нижнюю Синячиху. Шахта, которую выбрали убийцы, находится в 70—80 метрах от дороги на Нижнюю Синячиху и примерно в 120 метрах от дороги на Алапаевск. В 1918 году дорогу от шахты отделяла большая поляна, покрытая редкой порослью мелких кустарников, правее шахты тянулись пашни, огороженные жердями.
