Зачистка в политбюро. Как Горбачев убирал врагов перестройки - Соломенцев Михаил Сергеевич (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Производство водки было сокращено на 40 %, а производство шампанского возросло на 50 %, был прекращен выпуск «бормотухи» из плодов и ягод. А для культивирования здорового образа жизни были привлечены художественная интеллигенция, медицинская и спортивная общественность, средства массовой информации. На этом направлении активизировалась деятельность партийных и других общественных организаций, товарищеских судов. Возросла массовость спорта. Весьма активную позицию в борьбе за отрезвление общества в ту пору, в отличие от нынешних времен, занимала Церковь.
Какие результаты антиалкогольной кампании? По данным статистики, снизилась смертность, увеличилась рождаемость. В 1986–1987 годах родилось на 500 тысяч детей больше, чем обычно. Продолжительность жизни достигла 70 лет. А сейчас у мужчин она составляет 60 лет. Число прогулов снизилось на 35 %, преступность упала на 25 %, производственный травматизм – на 20 %, существенно уменьшилось количество сердечно-сосудистых заболеваний. Прирост производительности труда ежегодно составлял 1 %, что равнялось 10 млрд. рублей дополнительных поступлений в бюджет.
К сожалению, в ходе борьбы с пьянством были допущены ошибки, верх стали брать запретительство и кампанейщина, оживилось самогоноварение. Но скрытое, нелегальное производство водки, как показывают расчеты, не восполняет сокращение легального производства. И в данном случае с учетом самогона душевое потребление алкогольных напитков снизилось с 10 до 6 литров на человека.
Учитывая плюсы и минусы антиалкогольной кампании 80-х годов, следует выработать кардинальные меры пресечения алкогольного геноцида, нравственного и физического разложения людей. В частности, восстановить монополию государства на производство и реализацию алкоголя. Запретить алкогольную рекламу, упорядочить торговлю алкоголем, осуществить комплекс мер по нравственному и физическому воспитанию людей.
Антиалкогольную политику могут вести трезвые люди, посвятившие свою жизнь своему народу, ведущие страну по социалистическому пути развития. Правительство министров-капиталистов, семьи которых, по меньшей мере, долларовые миллионеры, не заинтересовано в том, чтобы покончить с алкоголизацией общества, приостановить вымирание народа, вывести страну на путь выздоровления и процветания.
Я так подробно здесь остановился на антиалкогольной кампании потому, что она, повторяю, до сих пор является главным пунктом обвинения против М.С. Соломенцева и меня. Однако при этом забывается о той борьбе, которая велась тогда в Политбюро, с перевертышами и предателями типа Горбачева и Яковлева, а также прочими разрушителями нашей страны. Коротко расскажу лишь об одном эпизоде этой борьбы, связанным с так называемым «хлопковым делом», в ходе разбирательства которого были затронуты наши с М.С. Соломенцевым фамилии.
В мае 1989 года в «Литературной газете» был опубликован очерк О. Чайковской под названием «Миф». В этом очерке впервые была громко сказана правда о методах следователей Гдляна и Иванова в ведении «хлопкового дела». Собственно говоря, Чайковская разоблачила их. В очерке «Миф», между прочим, приводилось письмо директора совхоза А. Раджапова, которого вынуждали признаться в даче взятки секретарю Каракалпакского обкома партии. Раджапов не согласился. И что же? Следователи «стали угрожать мне, – писал Раджапов, – что посадят меня между уголовниками, а им подскажут, чтобы они делали со мной все, что хотят, пусть тебя топчут, убивают (подлинных их слов написать просто невозможно), тогда ты как миленький напишешь все, что от тебя требуют.
Пошлость, низменный жаргон, уличный мат и похабщина были для следователя нормой разговорной речи. Если бы мне сказали, что подобное возможно в наше время, вряд ли бы я поверил».
Чайковская писала о тех случаях, когда подследственные не выдерживали угроз, истязаний и подписывали все, что им подсовывали следователи. Некоторые в ходе следствия кончили жизнь самоубийством.
В деталях обо всем этом я, повторяю, узнал из очерка в «Литературной газете». Кстати, осенью 1990 года Чайковская написала еще один очень острый очерк, разоблачающий методы Гдляна и Иванова. «Литературная газета» Бурлацкого отказалась публиковать разоблачения Чайковской, они были напечатаны в «Вестнике Академии наук СССР» небольшим тиражом (№ 8, 1990 год).
Выяснилось, что Гдлян и Иванов были подобны пешкам, возомнившим, будто смогут прорваться в ферзи. А ответственность за то, что общество не смогло вовремя, объективно и обстоятельно, без истерики разобраться с обвинениями, выдвинутыми Гдляном и Ивановым, пошло у них на поводу, должны разделить и те средства массовой информации, которые то ли в погоне за сенсацией, то ли из политических групповых интересов моментально создали миф о «героях-следователях».
Этот миф заглушил мучительные стоны, раздававшиеся тогда из следственных кабинетов Узбекистана. Более того, пресса даже повела атаку на специальную комиссию, которую Президиум Верховного Совета СССР создал для проверки жалоб из Узбекистана.
По сути дела, это был возврат к прежним далеким временам. Под новой вывеской гласности и демократии насаждали старые методы «неприкасаемости».
Когда Гдлян и Иванов почувствовали, что пахнет жареным, то сделали главным тезисом своей предвыборной программы следующее заявление: разоблачить узбекскую мафию мешает Москва, поскольку в ЦК и, конечно, в Прокуратуре СССР засела коррумпированная верхушка. Страна загудела. Неужели в Москве? Неужели в Кремле? Неужели на Старой площади?..
12 мая Иванов в ходе предвыборной кампании выступил с новыми «разоблачениями» по радио. Он говорил: «Многие избиратели спрашивают, почему не ведется борьба с мафией в Ленинграде и кто из высших чинов в Москве проходит по уголовному делу. Дело в том, что борьба не ведется потому, что государственная политика сегодня – это политика полного сворачивания борьбы с организованной преступностью. А бороться можно везде. К сведению ленинградцев можно сказать, что в числе лиц, которые фигурируют в нашем уголовном деле, имеется фигура бывшего руководителя Ленинграда товарища Романова. Кроме всего прочего, в деле замелькали такие фигуры членов Политического бюро, как товарищ Соломенцев, товарищ Лигачев, бывший председатель Верховного суда Теребилов. Очень беспокоит на сегодняшний день та ситуация, которая сложилась вокруг Лигачева. Нас очень беспокоит усиление позиций этого человека с учетом того сдвига вправо, который мы наблюдаем в сегодняшней политике, это не может не вызывать существенного беспокойства. Я не говорю о виновности или невиновности этих лиц. Я на сегодняшний день говорю то, что дело в дальнейшем будет свернуто. Я прекрасно себе отдаю отчет в том, что я сейчас говорю. И я готов нести полную ответственность за свои слова. Спасибо».
Эти слова немедленно подхватили западные радиостанции. Международное французское радио, например, сообщило: «Советский прокурор Николай Иванов заявил, что отдельные высокопоставленные лица, в том числе лидер консерваторов в Политбюро Егор Лигачев, Григорий Романов и Михаил Соломенцев, замешаны в крупном скандале и что власти пытаются заблокировать следствие».
Еще более любопытную информацию передал «Голос Америки»: «Прокурор Николай Иванов заявил, что в ходе проводимого им расследования коррупции в государственных органах всплыло имя члена Политбюро ЦК Лигачева. Иванов не сообщил никаких подробностей. Егора Лигачева, имеющего репутацию деятеля консервативного толка, иногда считают соперником Горбачева».
Когда мне принесли запись выступления Иванова, я стал вчитываться снова и снова, анализировать каждое слово. И сразу подчеркнул – «замелькали». А это что такое? Что значит «замелькали»? Наконец, почему следователь проявил такое особое внимание к моей персоне с политической точки зрения? Ну, коррупция, взяточничество – это, как говорится, его тема. А при чем здесь «усиление позиций с учетом сдвига вправо»? При чем тут «существенное беспокойство»? «Нас очень беспокоит…» Кого это – нас?
